"Но... позвольте.... как же... где же я и жена, в какую книгу мы себя записали?"

"А это, я вам скажу, не ваше дело".

"Нет, это мое дело: верно, у вас другая книга есть".

"Да, для таких супругов, как вы, есть другая книга".

"Но это не может быть".

"Вот тебе раз, почему это не может?"

"Консистория не выдает двух книг".

"А вы посмотрели в ту книгу: откуда она была выдана!"

"М... н... нет".

"А то-то и есть, что нет. Плохо, видно, вас на ваших лекциях учили, если пишете, не взглянув, на чем пишете".

- Так ведь это все подлог, фальшь...

"Нимало не фальшь, а просто предварительная чернетка, которая по миновании надобности посекается и в огонь вметается".

"Так я же найду, кто были свидетели..."

"Поищите, так они вам и объявятся".

"Ага! так вот зачем вы и сказали, что вам не надо моих свидетелей, а какую-то свою сволочь поставили".

"Да уже, конечно, так; только все же моя сволочь лучше вашей: они хоть сволочь, да я-то их знаю, а вы бы мне таких своих энгелистов привели, что каждый вместо крестного имени чужою чертовой кличкой назовется, а потом ни знать, где его и искать - в каком болоте. Нет, государь мой, мы, в наше умное время, от вашего брата тоже учены".

"Тьфу!"

"Здесь не плюйте, а то подтереть заставлю".

"Но что же мне делать: вы меня сгубили, так дайте хоть мне совет".

"Совет извольте: достаньте себе с супругою хорошие документы и ступайте, ничего не говоря, к приходскому священнику, - он вас обвенчает и даст вам свидетельство. А со мною все ваши объяснения кончены".

"И ничего более?"

"Да, ни одного слова более".

Как мне рассказал все это мой сторож, - продолжал собеседник, - я и руки растопырил.

Вот это, думаю, артист, так артист. Что за работа, что за милая работа! И просто все, и верно, и безопасно, и даже по-своему _юридически честно_: за что взялся - то и сделал, а неуговорного с него и не спрашивай. За что человек не брался, за то и не отвечает.

- Чудесно, - говорю, - спасибо тебе, брат, безголосый певец, что ты мне, глупому человеку, такие умные дела открыл. Хотя я сам их делать и не стану, но все-таки просвещеннее буду. - И отпустил его от себя к тому батюшке с миром, даже с наградою, на тот конец, чтобы не забывал ко мне заходить порою просвещать мое робкое невежество тем, что они, совокупив свою опытность, делать будут.

- И что же, - спросил я, - он к вам заходил?

- И сейчас иногда заходит.

- И интересные дела сказывает?

- Ох, сказывает, разбойник, сказывает.

- Удивляюсь, как теперь это стало откровенно.

- Действительно, откровенно; да ведь что еще и сокровенничать-то, когда - как мои дети на фортепиано куплет поют:

Расплясалась вся Россия

В ахенбаховщине мерзкой,

Лишь один Иеремия

Нам остался, - князь Мещерский!

А главное, заметьте, любо-дорого то, что все это хорошо практикуется. Откровенно, а комар носу ни подо что не подточит.

- Батюшка! - говорю, - будьте благодетель, познакомьте меня с этим интересным человеком.

- С певцом-то с безголосым?

- Да.

- Извольте. Давайте вашу карточку.

Я подал, а батюшка начертал на ней рекомендацию и наименовал меня "действительным статским советником", что мне показалось неудобным.

- Извините, - говорю, - это не годится, - у меня такого чина нет.

- Ну вот важность! нынче -никого меньше не называют, а к тому же он стал гонорист и если узнает, что вы писатель, а не генерал, так, пожалуй, знакомиться не захочет.

- Да, а я, - говорю, - все-таки стесняюсь...

- Есть чем стесняться? суньте два пальца вместо руки - вот и сановник. Неужели у вас на это образования недостанет?..

ГЛАВА ПЯТАЯ

Однако я не был у безголосого певца, потому что это представляло слишком большие трудности: выходило, что для собеседования с этим интересным лицом мне не только надлежало выдать себя за действительного статского советника и тыкать два пальца человеку, который подает мне целую руку, но надлежало еще изобразить собою пред певцом жениха или по крайней мере тайнобрачного переговорщика. Я опасался, что не выдержу этих замысловатых ролей перед таким, проницательным человеком, а к тому же думалось мне, что сам отец протоиерей открыл мне довольно, чтобы не гнаться за большим. Кроме того, певец мог сообщить мне только факты, разнообразие которых зависит от случайностей, а их природа почти неисследима, между тем как настоящий мой собеседник мог ввести меня в самую философию вопроса, в самую суть нравственных побуждений, руководящих духовенством в делах тайнобрачия. Это мне казалось интереснее, потому что некоторое знание нравов нашего духовенства внушало мне твердую надежду, что и здесь, в этом путаном деле, должен дышать тот дух простоты и практического добротолюбия, который присущ русскому человеку на всех ступенях его развития и деятельности.

И я не ошибся. Роковые случаи, представляющиеся на практике при венчании пар, которые не могут быть повенчаны с разрешения начальства, почти все совершенно не возмутительны, а некоторые из них так трогательны, что надо иметь мертвое, "почившее на законе" сердце, чтобы не оценить благодати, движущей сердцами живыми, которые ласково усыпляют закон, вместо того чтобы самим азартно уснуть на нем.

Такой случай мой собеседник рассказал мне, даже не отделив от него немножечко и самого себя.

Я продолжаю и доканчиваю его беседу, а с нею и мои очерки.

- Ко всему нынешнему тайнобрачию, - изрек он, - как к каждому историческому явлению, надо относиться беззлобно и с рассмотрением. И когда так станете смотреть, то и увидите, что оно потребно и отвечает времени. А по сему времени даже и самые залихватские "венчальные батюшки" тоже в своем роде нужны и полезны. Право, полезны: в большом хозяйстве все пригождается. И хотя я их методы без узлов шить в принципе и не одобряю, но знаю, что и это иным впрок пошло.

Я было обнаружил попытку выразить некоторое сомнение, но батюшка, заметив это, придержал меня за руку и сказал:

- Не спешите поспешать. Я живой случай знаю, где если бы не эта благодать, так нельзя было бы оказать помощи очень жалким людям, которые однажды пришли ко мне с преудивителькою историею.

Лет восемь назад ко мне в дом хаживала дочернина подруга. Славная девица Нюточка - все они с моей дочерью в четыре руки играли. Но потом она вдруг как-то сникла. Перестала ходить, - я этого не заметил, а потом, когда дочь скоро замуж вышла, то я и совсем про эту чужую девочку позабыл. Проходит так год, два и три - и пять лет, но вдруг тоже вот так, в летнее время (у меня замечательно, что большая часть казусов со мною все летом случается, когда я в одиночестве дома бываю), приходит ко мне некая молодая особа женского пола, с виду мне незнакомая, собою, однако, довольно благоприличная, но смутная и чем-то как бы сильно подавленная. Я думал, что потеряла себя и, верно, хочет исповедоваться, но вышло другое. Называет себя по имени и говорит, что была она подругою моей дочери по гимназии, а потом пошла достигать высшего знания, но не сподобилась оного, потому что попала в некоторые "трудные комбинации". Словом сказать, дойдя, вместо научного совершенства, до нищеты и убожества, вспомнила о своей подруге, а о моей дочери, и пришла просить ее, не может ли она достать ей где-нибудь переводов.