"Не пужайте, господин, что вы так страшно пужаете? Идите не только к владыке, а хоть к самому господу богу, так мы стоим во всех делах чисты, - и никого не боимся".
"Да ведь я же, - говорит, - венчался".
"Спору нет, что венчались, - отвечает дьячок, - мало ли кто венчался, но не всякий же берет свидетельство. Вот наши мужички православные и знать этих пустяков никогда не знают. А нам совсем неизвестно: кому нужно такое свидетельство, а кому око не нужно. Если вы венчались для уважения таинства, то и будет с вас, и оставайтесь тем довольны".
Барин вскипел:
"Что вы, разбойники, что ли, - говорит, - на что мне таинство!"
А дьячок свой шаг спокойно держит.
"Нет, - говорит, - мы не разбойники, а вы, господин, про таинство потише, да не ругайтесь, а то я сейчас и дверь захлопну, чтобы таких слов не слыхать, за кои к ответу потянуть могут. А вы тогда оставайтесь на улице и идите, куда вам угодно жаловаться".
Тут баринок видит, что имеет дело с человеком крепким: перестал пылить и говорит:
"Да нет, вы, милый друг, сами посудите... я этого себе даже уяснить не могу: в каком же я теперь положении?" - да при этом рублевый билетик ему в руку и сунул.
Тогда, разумеется, и дьячок к нему переменился.
"Давно бы, - говорит, - господин, вы этак... честью всегда все скорее узнаете. Вы к батюшке на дом больше не докучайте, потому что они дома никаких объяснений по неприятным делам не дают, а пожалуйста завтра, в воскресенье, за литургию и по отслужении вы в алтарь взойдете, - там и объяснитесь".
Тот спрашивает: ловко ли это в алтаре объясняться?
"Да уж где же, - отвечает, - еще ловче? Они всегда, если что-нибудь касающее сумнительного, только в алтаре и объясняют, потому что там их царство. Они у престола, в своей должности, от всякой неприятности закрыты. Знаете, у нас за престол как строго!.."
Тот так и учинил: пошел к обедне с пылом в сердце; за обеднею постоял, немножко поуморился и отмяк, а дождавшись времени, входит в алтарь и говорит:
"Так и так, до вас, батюшка, дело имею".
"Какое?"
"Свидетельство мне позвольте".
"В каком смысле?"
"Что я вами обвенчан с моею женою".
"А как ваша фамилия?"
"Так-то".
"Не помню. А когда я вас венчал?"
"Да вот месяца два тому назад".
"Месяца два назад... не помню. Но что же вы так долго не брали свидетельство?"
"Я, - говорит, - несколько раз приходил, да все дома вас не мог застать".
"Ничего не слыхал, а дома меня, точно, трудно застать, - у меня много уроков, закон божий в двух училищах и в домах преподаю. Впрочем, я сейчас здесь справлюсь".
Оборачивается к дьячку и говорит:
"Покажи мне, как их обыск записан".
Тот посмотрел на них на обоих и из алтаря вышел.
Долго, долго он где-то с этою справкою возился и, наконец, идет с обыскною книгою в руках и кладет ее перед батюшкой.
"Что же? - спрашивает тот, - на которой странице?"
"Ни на которой нет", - отвечает дьячок.
"Как так нет?"
Дьячок молчит.
"Должно быть, если венчали?"
"Не знаю", - отвечает дьячок, а сам налево кругом за двери.
А батюшка вручает книгу супругу и говорит:
"Вот вам, милостивый государь, самому книги в руки, отыщите вашу запись, пока я кончу, - и с этими словами становится к жертвеннику".
Супруг ищет, ищет и, разумеется, ничего не находит.
"Нет, здесь, - говорит, - не записано".
"Вот тебе и раз", - отвечает батюшка и начал сам листки перекидывать.
"Что же это может значить?"
"Значит: нет".
"Но ведь, помилуйте, - говорит, - я сам расписывался в такой книге".
"Но где же эта ваша роспись?"
"Да нет ее здесь".
"А нет, так и суда нет".
Да с этим хлоп - книгу закрыл и в шкаф запер.
Супруг взвыл не своим голосом.
"Что же это такое? У вас, верно, другая похожая книга есть?"
А батюшка говорит:
"Тс, милостивый государь, потише. Здесь церковь, а не окружный суд, что вы кричите, да еще не забудьте, что вы в алтаре, где мирянину и не место находиться. Не угодно ли попросить вас о выходе, а то ведь вы помните, здесь за всякое неуместное слово ответственность по закону усугубляется".
Господин и спекся - милосердия запросил.
"Батюшка, - говорит, - помилуйте, ведь это же не может быть; ведь вы же, конечно, помните, что я к вам приходил, и вы меня венчали, и я вам, что было условлено, вперед заплатил".
"Еще бы, - говорит, - это уже такое правило - вперед отдавать".
"Ну так что же, - говорит, - за что же вы меня так обижаете?"
"Чем-с?"
"Да как же, помилуйте, я ведь это все не для себя, а для жены да для детей только и делал, а теперь не могу даже разобрать: в каких мы все отношениях? Это хуже, чем было".
"Напрасно вы так говорите, - отвечает батюшка, - чем же хуже? Ничего вы хуже не наделали. Во всяком случае, если вы взяли благословение в церкви, это безвредно и для супруги вашей хорошо - женщина должна быть религиозна. А в рассуждении прислуги от этого в доме гораздо спокойнее - прислуги закон брачный уважают и венчанную барыню лучше слушают. Что же тут худо?"
"Но мне не это нужно... мне свидетельство нужно!"
"Свидетельство-о-о?"
"Да!"
"А я вам разве его обещал?"
"М... н... то есть... мы об этом не говорили".
"Надеюсь, что не говорили. Вы пришли ко мне и просили вас повенчать и представили документики какие-то ледащенькие, темные, и говорите, что других достать не можете, и к тому же вы человек небогатый и заплатить много не в состоянии. Так это или нет?"
"Так-с".
"Ну что же, разве я вас обидел или притеснил? Ничуть не бывало: я вам, напротив, во-первых, добрый совет дал, я вам сказал: если вы человек незначительный, так для чего вам обо всем этом хлопотать! Вы ни граф, ни князь, ни полковник, - и живите себе, как жили. Но вы на своем стояли, что вам это нужно, - что она "пристает", что "надо от этого отвязаться". Что же - я и тут вас не огорчил: вас никто бы не стал венчать, а я вас пожалел. Я знаю, что барыни охочи венчаться, и вам на ваше слово поверил и обвенчал вас для ее утешения, и всего тридцать рублей за это взял, ничего более с вас не вымогал. А если бы вы мне тогда сказали, что вам не только венчание, а и свидетельство нужно, так я бы понял, что это уже не для женской потехи, а для чего-то иного-прочего, и за это бы с вас трехсот рублей не взял. Да-с, не взял бы, и не возьму, потому что у меня и своя жена и свои дети есть. Прощайте".