Говорить было более некогда, и мы расстались; но когда я был уже на улице, лекарь высунулся в фуражке из окна и крикнул мне:

- Послушайте! повидайтесь-ка вы с посредником Готовцевым.

- А что такое?

- Да он ведь у нас администратор от самых младых ногтей и первый в своем участке школы завел, - его всем в пример ставят. Не откроет ли он вам при своих дарованиях секрета, как устроить, чтобы народ не умирал без медицинской помощи?

Я поблагодарил, раскланялся и скрылся.

ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ

Ни к акушерке, ни к смотрителю училища, разумеется, я не пошел, а отправился повидаться с посредником Готовцевым.

Прихожу, велел о себе доложить и ожидаю в зале. Выходит хозяин, молодой человек, высокий,румяный, пухлый, с кадычком и очень тяжелым взглядом сверху вниз. Отрекомендовались друг другу, присели, и я изложил озабочивающее меня дело и попросил услуги советом.

- По-моему, дело это очень нетрудно уладить; но здесь, как и во всяком деле, нужна решительность, а ее у нас, знаете... ее-то у нас и нет нигде, где она нужна. У нас теперь не дело делается, а разыгрывается в лицах басня о лебеде, раке и щуке, которые взялись везти воз. Суды тянут в одну сторону, администрация - в другую, земство потянет в третью. Планы и предначертания сыплются как из рога изобилия, а осуществлять их неведомо как: "всякий бестия на своем месте", и всяк стоит за свою шкуру. Без одной руководящей и притом смело руководящей воли в нашем хаосе нельзя, и воля эта должна быть ауторизована, ответ ее должен быть ответ Пилата жидам: "еже писах - писах"; тогда и возможно все: и всяческое благоустройство, и единодействие... и все. А у нас... Вы не приглядывались к ходу дел в губернии?

Отвечаю, что еще не приглядывался.

- Напрасно; вы очень много потеряли.

Я отвечал, что не лишаю себя надежды возвратить эту потерю, потому что скоро поеду в губернский город на заседания земства, а может быть и раньше, чтобы там поискать у кого-нибудь совета и содействия в моих затруднениях.

- И прекрасно сделаете: там есть у нас старик Фортунатов, наш русский человек и очень силен при губернаторе.

Я заметил, что я этого Фортунатова знаю по гимназии и по университету.

- Ну вот, - отвечает, - лучше этого вам и не надо: он всемогущ, потому что губернатор беспрестанно все путает, и так путает, что только один Василий Иванович Фортунатов может что-нибудь разобрать в том, что он напутал. Фортунатов - это такой шпенек в здешнем механизме, что выньте его и вся машина станет или черт знает что заворочает. Вы с ним можете говорить прямо и откровенно: он человек русский и прямой, немножко, конечно, с лукавинкой, но уж это наша национальная черта, а зато он один всех решительнее. Вы не были здесь, когда поднялась история из-за школ? Это было ужасное дело: вынь да положь, чтобы в селах были школы открыты, а мужики, что им ни говори, только затылки чешут. Фортунатов видит раз всех нас, посредников, за обедом: "братцы, говорит, ради самого господа бога выручайте: страсть как из Петербурга за эти проклятые школы, нас нажигают!" Поговорили, а мужики школ все-таки не строят; тогда Фортунатов встречает раз меня одного: "Ильюша, братец, говорит (он большой простяк и всем почти ты говорит), - да развернись хоть ты один! будь хоть ты один порешительней; заставь ты этих шельм, наших мужичонков, школы поскорее построить". Дело, как видите, трудное, потому что, с одной стороны, мужик не понимает пользы учения, а с другой - нельзя его приневоливать строить- школы, не ведено приневоливать. Но тем не менее есть же свои администраторские приемы, где я могу, не выходя из... из... из круга приличий, заставить... или... как это сказать... склонить... "Извольте, говорю, Василий Иванович, если дело идет о решительности, я берусь за это дело, и школы вам будут, но только уж смотрите, Василий Иванович!" - "Что, спрашивает, такое?" - "А чтобы мои руки были развязаны, чтоб я был свободен, чтобы мне никто не препятствовал действовать самостоятельно!" Им было круто, он и согласился, говорит: "Господи! да бог тебе в помощь, Ильюша, что хочешь с ними делай, только действуй!" Я человек аккуратный, вперед обо всем условился: "смотрите же, говорю, чур-чура: я ведь разойдусь, могу и против земства ударить, так вы и там меня не предайте". - "Ну что ты, бог с тобой, сами себя, что ли, мы станем предавать?" Ну когда так - я и поставил дело так, что все только рты разинули. В один год весь участок школами обзавел. Приезжайте в какую хотите деревушку в моем участке и спросите: "есть школа?" - уж, конечно, не скажут, что нет.

- Как же, - говорю, - вы всего этого достигли? Каким волшебством?

- Вот вам и волшебство! - самодовольно воскликнул посредник и, выступив на середину комнаты, продолжал: - Никакого волшебства не было и тени, а просто-напросто административная решительность. Вы знаете, я что сделал? Я, я честный и неподкупный человек, который горло вырвет тому, кто заикнется про мою честь: я школами взятки брал!

ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТАЯ

- Как же это так школами взятки брать? - воскликнул я, глядя во все глаза.

- Да-с; я очень просто это делал: жалуется общество на помещика или соседей. "Хорошо, говорю, прежде школу постройте!" В ногах валяются, плачут... Ничего: сказал: "школу постройте и тогда приходите!" Так на своем стою. Повертятся, повертятся мужичонки и выстроят, и вот вам лучшее доказательство: у меня уже весь, буквально весь участок обстроен школами. Конечно, в этих школах нет почти еще книг и учителей, но я уж начинаю второй круг, и уж дело пошло и на учителей. Это, спросите, как?

Я молчу.

- А опять, - продолжает, - все тем же самым порядком: имеешь надобность ко мне, найми в школу учителя. Отговорок никаких: найми учителя, и тогда твое дело сделается. Мне самому ничего не нужно, но для службы я черт... и таким только образом и можно что-нибудь благоустроять. А без решительности ни к чему не придете. Захотелось теперь устройства врачебной части; пусть начальство выскажется, что ему этого хочется: это ему принадлежит; но не мешай оно энергическим исполнителям, как это делать. Фемиде ли вы служите, или земству, или администрации - это должно быть все равно: камертон дан пой, сигнал пущен - пали. Если бы начальство стояло стойко и решительно, я... я вам головой отвечаю, что я не только врачебную часть, а я черт знает что заведу вам в России с нашим народом! Наш народ еще, слава богу, глуп, с ним еще, слава богу, жить можно... "Строй, собачий сын, больницу! - закричал посредник на меня неистово, подняв руки над моею головой. - Нанимай лекаря, или... я тебя... черт тебя!..", и Готовцев начал так штырять меня кулаками под ребра, что я, в качестве модели народа, все подавался назад и назад и, наконец, стукнулся затылком об стену и остановился. Дальше отступать было некуда.