— Я пытался провести реформацию, сделать клан более расчетливым, более рассудительным. Для привлечения внимания к нашей цели хватило бы массовых акций, периодических изданий, Интернет-порталов и в том же духе… Анархизм отрицает насилие, так говорит любая литература.

Кэно сжал кулаки.

— Для меня существует только один теоретик и практик анархизма — мой Мастер, Морихей Уехиба! — гаркнул он на Кабала. — Так вот он говорил, и я говорю: «Цель оправдывает средства». Мы приветствуем насилие, если оно приведет нас к свободе! А только оно и приведет — иначе новый мир уже построили бы. Те, у кого была инициатива, но не было яиц, чтобы действовать жестко.

Кабал издевательски заухмылялся:

— Тебе легко говорить! Не ты в этой войне проливаешь кровь за свободу, ты только в баре пьешь пиво и покуриваешь сигары, слушая хэви-метал, когда твоя телка под столом тебе отсасывает…

Кэно наотмашь засветил предателю кулаком в челюсть, Кабал упал, чуть было не сделав в воздухе кувырок.

— К твоему сведению, мразь, я участвую во всех операциях! Или тебе показать шрамы?! — оскалив зубы, бросил Кэно и ударил Кабала еще раз. — И координирую я все по разумному общественному выбору! До тех пор, пока наша цель не будет достигнута.

Шустрый малый откровенно перепугался. Он ощупал место удара костяшками пальцев — на лице остался след от тактической перчатки Кэно с металлической вставкой, выполняющей роль кастета.

— Извини, брат, не знал… — прошептал Кабал, нерешительно подняв глаза на вожака «Черных драконов».

— «Брат»?! — опешил Кэно, его кинуло в жар от неудержимой ярости. — Да как у тебя, сволочь ты конченая, язык повернулся произнести это слово после всего, что ты сделал?!

Кабал приподнялся, фактически стоя на коленях.

— Прости меня, я… — пробормотал он, но главаря теперь только еще больше бесило каждое его слово:

— «Прости»?! Твое прощение ребят не вернет! — Кэно снова ударил его, в кровь разбив нос повстанца, и поднял его с колен, схватив за грудки. Гневный и злой взгляд главаря пронзил Кабала, как стилет. — Ты хоть знаешь что-нибудь о тех, кого расстрелял, сученок? Чем они жили? Чего они хотели? О чем думали? К чему стремились?! Молчишь, падла?! А я знал! Это были друзья… Что мы с ними прошли! Тебя я ни разу не видел в деле, а ты уже кланом решил распоряжаться, конченый ублюдок!

Перепуганный повстанец вспотел с головы до ног. Теперь на него смотрели со злостью и презрением даже те, кто был на его стороне. У него все сжалось внутри, руки предательски тряслись, силы покинули окончательно.

— Меня убьют? — спросил Кабал нервно, но все же с долей вызова.

— Нет, — сухо бросил Кэно. — Я не опущусь до твоего уровня, тварь, чтобы своих валить! Но наказать тебя придется.

Кабал покорно опустил голову. Кэно пытался привести в норму дыхание после крика, но злоба заставляла его сердце биться чаще, отравляла его кровь, покрывая сознание пеленой тумана.

Кабала ожидала жестокая расплата за содеянное: Тремор по приказу Кэно подвесил его наручниками на трубе на нижнем ярусе базы и разрешил «Черным драконам» пытать его, как угодно, три дня. Ниндзя ощутил головокружительную смесь старого ужаса и пьянящей садистической эйфории, когда приводил в исполнение этот приговор. В какой-то момент Тремору даже показалось, что по его лицу потекла вязкая кровь, но это был всего лишь пот.

Он много раз перечитывал историю ниндзя. Был такой воин-тень Сугитани Дзэнъюбо, и ему действительно было поручено убить Оду Нобунагу — на тот момент фактического правителя Японии. И он стрелял в этого тирана, дважды, но не убил. И агенты Оды Нобунаги искали ниндзя, и расправа над ним была неимоверно жестока… Казнь была точно такой, как в кровавых кошмарах Тремора. Почему же дух несчастного ниндзя не успокоился до сих пор? За что сражался Сугитани Дзэнъюбо? Ода Нобунага бросил против четырех тысяч ниндзя армию в сорок шесть тысяч самураев! Воины-тень боролись за свою жизнь, за сохранение своего искусства… Вполне ясно, что никто не хотел бы стать их очередным «шедевром». Тем не менее, искусство ниндзя было живо до сих пор — например, в Треморе. По меньшей мере, он был уверен в этом. И если в этой жизни он для чего-то получил новый шанс, то был обязан использовать древнее искусство, чтобы отвоевать свою свободу.

Идея казни была с азартом принята озлобленными и подавленными из-за понесенных потерь анархистами. Сам вожак не участвовал в кровавом ритуале искупления, а сидел в одиночестве в гараже, пытаясь подобрать на гитаре тяжелое соло. Крики предателя за стенкой и матерщина соратников, конечно, мешали ему в этом деле, но сама ситуация несколько вдохновляла. Может быть, после продолжительного истязания самоуверенный сученок поймет, что чувствует он после того, как его потрепала жизнь, может, до него дойдет, что в дерьмовом мире нет места жалкому состраданию. А в подвал приходили все новые и новые люди, желающие поквитаться с предателем. Кэно с довольным видом перебрал струны.

— Кабал! Ублюдок ты траханный! — слышался сквозь стену сиплый голос Безликого. — Приготовься — будет жарко!

«Три дня ублюдок не продержится — этот психопат опять решил испытать огнемет собственной разработки!» — догадался Кэно. Такая перспектива ему не нравилась. Ему пришлось бросить гитару, взять старую добрую «Беретту» и идти туда, откуда уже вовсю доносился мучительный непрерывный крик боли замученного Кабала.

Безликий действительно испытывал огнемет, а пара его товарищей жадно следила за процессом. Кэно вышиб дверь ногой и пять раз выстрелил в трубу над головой Кабала. Потоки воды погасили пламя. Мужчина, подвешенный на трубе, продолжал стонать, на его обожженном и исполосованном теле дотлевали остатки одежды.

— Вашу ж мать! Я кому-то приказывал убивать его?! — заорал Кэно.

Анархисты замотали головами. Кэно опустил пистолет.

— Анархизм — это не безумие и произвол, — изрек он небывало строго и спрятал «Беретту» в кобуру.

Он махнул рукой Тремору, тот снял Кабала с трубы и взвалил изувеченное тело себе на плечо.

— Как же три дня? — спросил Безликий в недоумении.

— С него и так хватит. Вы достаточно развлеклись, — саркастично швырнул Кэно, и Тремор покорно понес лишившегося сознания Кабала в лазарет.

* * *

Анархисты не могли понять до конца, зачем Кэно сохранил предателю жизнь. Что это, в нем проснулась жалость? Еще чего! Ходил слух, будто словечки Кабала зацепили главаря, и, исходя из слов: «Я не опущусь до твоего уровня, чтобы своих валить», Кэно решил не убивать повстанца. Так сказать, поберечь репутацию. Однако те, кто знал Кэно достаточно хорошо, понимали, что подобный мотив был ему так же совершенно чужд, как и жалость.

Кэно оставил Кабала в живых из одного соображения — пусть этот изгой, покрытый шрамами, бродит среди анархистов. Эти шрамы, нанесенные ему его же товарищами по оружию, будут хорошим напоминанием для восставших, что бывает с предателями. Пусть боятся! Будут знать, как предавать! А Кабала все же стоит попробовать «перевоспитать» — неплохой боец мог пригодиться, особенно вооруженный устрашающими мечами-кишкодерами. С этим вожак отдал приказ врачу клана Васе Сорокину спасти жизнь прохвоста любой ценой. Вася, конечно, не был ровней Генриху Вайнеру, но смог создать дыхательный аппарат, сохранивший Кабалу жизнь. Изувеченный предатель теперь ходил сквозь ряды террористов, будто призрак из будущего, в железной маске, и Кэно, перестав видеть его лицо, так и остался без ответа на собственный вопрос, что в этом лице так взбесило его при встрече с «реформатором» клана.

Никто не знал, что творилось в голове Кабала, пока он валялся в лазарете. Но, похоже, ошибку свою он признал — по крайней мере, он в этом клялся, а что было на уме на самом деле — это ведал, пожалуй, один только дьявол. Джарек только позволил себе пробормотать что-то вроде:

— Не нравится мне этот сукин сын. Что-то здесь нечисто. Не стоит его словам доверять на все сто.

— Не пальцем деланный — догадался! — бросил Кэно ему в ответ и шепнул приказ: — Ты за ним присматривай. Я ножи люблю, но, знаешь, не между моих лопаток.

Когда Кабал поправил пошатнувшееся здоровье, пообещал служить клану с честью и достоинством. Даже пришел поклясться в присутствии всех анархистов, на что Джарек презрительно бросил: «О! Втирается в доверие!».

Кэно ожидал его. Вожак стоял в центре машинного зала под водопадом искусственного света, Джарек стоял от него по правую руку, лукаво посмеиваясь, слева стояла Кира, сложив руки на груди и свысока глядя на черноволосого мужчину в железной маске.

Кабал пригладил волосы и глубоко шумно вздохнул, мышцы его лица задергались под стальным респиратором.

— Простите меня, — произнес он, его голос прозвучал, как хриплое эхо из пещеры. — Весь этот ад, что мне устроили, дал мне понять… Я буду служить «Черному дракону» верой и правдой. Что скажешь, лидер?

Кэно надменно приподнял левую бровь и ухмыльнулся:

— Из страха? Если это ад, ты — грешник, стало быть, я же сам Дьявол. На колени!

Кабал виновато опустил голову на грудь и безропотно стал на одно колено. Он беспокойно ждал, что будет дальше, отзвук его дыхания разносился по всему залу. Короткие рукава черной футболки позволяли видеть, как у него задрожали локти.

— Кэно, переигрываешь! — шепнул на ухо главарю Джарек сквозь зубы.

— Так надо! — буркнул в ответ вожак и снова обратился к Кабалу: — Ответь, что именно ты понял! И повтори свою клятву.

Мужчина поднял голову в непоколебимой решительности, металлическая маска сверкнула, как клинок занесенного над головой меча. Ударив себя кулаком в грудь, Кабал гордо провещал:

— Беру в свидетели всех присутствующих: клянусь, я буду служить «Черному дракону» верой и правдой! За свободу и авторитет, за добровольную службу воинов свободы, за равный личный вклад каждого из вас в будущее благословенной анархии!