— Я могу только говорить на их языке, читать или писать — нет.

— И что мы здесь будем делать? — нервно и с долей ехидства спросил Кибрал. — Думаешь, все так и побегут нам навстречу лишь потому, что мы похожи на моджахедов, а на их языке знаем только: «Аллах акбар»?!

Кулак Кэно прошел в двух сантиметрах от лица Кибрала, тот оступился и упал. C сухой земли клубами поднялась бурая пыль. Прожигающий тяжелый взгляд Кэно был полон неудержимого гнева — он не выносил, когда кто-то начинал лезть не в свое дело, считая себя умнее всех.

— А если серьезно, — вмешался Картер, — то зачем ты с ним так? Он же еще салага…

Кэно метнул на него гневный взгляд и молча надел темные очки.

— Будете учить меня жить — уничтожу и глазом не моргну, — черство произнес он и обернулся в сторону Кибрала: — Не по делу прикуси язык, пока он у тебя есть, а то порядки в этой стране, знаешь ли, жесткие.

Кибрал с усилием сглотнул комок, подступивший к горлу, и неуклюже поднялся с земли.

— А почему ты сказал, что не стоит этого делать? — осведомился он насчет поручения афганца. — Отнести кому-то бумажку за бакшиш — неплохая авантюра. Сотка-другая афганей разве лишняя?

— Расчлененку в ящике подбросить товарищам — тоже бакшиш, — бросил в ответ Кэно. — Могут и убить «гонца», который принес плохую весть.

— А ты уверен, что это плохая весть?

— Тогда почему он сам не передал письмо Ахмеду Тараки? Зачем ему посредники?

Кибрал вырвал письмо из рук главаря.

— Что ж, тогда я пойду один! Расскажи, где найти этого… как его там?

— Один ты не пойдешь, — сухо сказал Кэно и махнул Кибралу рукой, призывая его идти следом. Тот молча пошел за ним к поселению, маячившему впереди. — Джарек, Картер, отдохните пока, что ли. Если что — встретимся уже за поселком. Хода хафез!

— Что-то мне не по себе, — настороженно произнес Джарек, глядя товарищам вслед.

— В каком смысле? — отозвался Картер. Джарек потер рукой вспотевший лоб, тряхнул головой и, глядя в землю, ответил:

— Чую: с ними случится какая-то херня! Плохо дело…

— Так чего ж не сказал им об этом?

Джарек тягостно вздохнул:

— Как будто ты не знаешь нашего вожака! Он-то сказал, что ему нужна моя интуиция, мое чувство опасности, а на самом деле все оно собаке под хвост — Кэно никогда меня не слушает!

— Не слушал — не говорил бы. Кэно словами не бросается.

— Словами-то он — чтоб меня! — не бросается, да только к сведенью хрен что принимает!

Джефф горестно поднял брови, глядя вдаль. Он окончательно потерял Кэно и Кибрала из виду.

— Да ты, Джарек, сам знаешь, почему так. Он не хочет ничего менять — типа, это все судьба…

— Я знаю, и знаю лучше всех, но не могу этого понять — что его судьба его всегда устраивает! — Джарек ударил себя по лбу.

— Да ты ж заешь его! — попытался обнадежить товарища Картер. — Он выбирался из таких передряг, что все охреневали! Всегда! Хотя врать не буду — зря ты ничего ему не сказал.

— Да черт со мной! — обреченно махнул рукой Джарек. — И вправду: будь, что будет! Хотя, конечно, херово на душе.

Солнце стояло в зените, и зной становился беспощадным. Кэно уверенно поднимался в гору, где располагалось поселение пуштунов. Кибрал тщетно пытался поспеть за ним.

— И что он за человек?! Любая херь ему ни по чем! — с завистью сетовал он на главаря, то и дело поправляя тюрбан, постоянно падающий на глаза.

Кибрал рванул вперед быстрее, но, истратив остаток сил, остановился, вогнав в землю пальцы. Его мышцы болели от усталости, слабые руки дрожали, а большая часть подъема была еще впереди. Кибрал еще немного подтянулся вверх, но силы были совсем на исходе. Его пальцы соскользнули с камня, он дико вскрикнул, но не сорвался. Кэно обернулся. Кибрал всем телом припал к выступу скалы, неспокойно дыша, по его потному лицу стекла слеза.

— Вставай и иди дальше! — прикрикнул на него Кэно. — Тебя не этому учили! Докажи, что у тебя есть яйца!

— Кэно, я ногу вывихнул! — простонал Кибрал.

— Тебе рассказать, сколько у меня было ранений за всю жизнь?! И я шел вперед, если надо было идти! Кончай скулить! Нет, я, конечно же, не заставляю тебя: не хочешь идти — оставайся здесь. Но в таком случае ты и до сегодняшнего вечера не доживешь!

Кибрал пополз по скале вверх, но делал это медленнее и гораздо осторожнее. Он кусал губы, чтобы не стонать, но дышал очень громко и хрипло. Кэно уже был на плато и присел у скалы в тени редких колючих кустарников, чтобы укрыться от солнца и горячего ветра и дождаться непутевого подручного.

— Салага! — думал он, пряча в карман жилета темные очки. — Совершенно не приспособлен к настоящей войне! И при этом считает себя одним из лучших бойцов клана! Какая самоуверенность!

Сперва анархист возлагал надежды на этого парня, считая, что его небывалая уверенность в собственных силах поможет ему приобрести отменные навыки и статус в клане. К сожалению, эта вера в себя переросла в манию величия, и теперь Кэно был уверен в том, что Кибрал плохо кончит. И перед погибелью этот пижон тысячу раз раскается в том, что не принимал чужих советов.

— Хранит тебя Аллах! Куда держишь путь, странник?

Кэно резко обернулся и увидел стоящего рядом пуштуна с густой седеющей бородой и кажущегося особенно смуглым в белом тюрбане.

— Кто ты? — спросил анархист на языке дари. — Чего ты хочешь от меня?

— Мое имя Мухаммед, а кто ты?

Тем временем момент Кибрал все же выкарабкался на плато и неуклюже доковылял до скалы, у которой сидел Кэно. Главарь кулаком показал ему, что нужно молчать. Кибрал покорно поднял руки и нерешительно присел рядом. Он почувствовал, как пристальный взгляд афганца внимательно изучает его, и в этом взгляде отчетливо читалось недоверие. Глаза Кибрала нервно забегали. К счастью для парня, пуштун вновь взглянул на Кэно и приветливо улыбнулся.

— Мы ищем Ахмеда Тараки, — достаточно уверенно отвечал Кэно. — У нас послание для него.

Афганец заулыбался, кивая головой.

— Я проведу вас к нему, идем за мной, — пригласил его Мухаммед.

Кэно повернулся к Кибралу и шепнул:

— Он приведет нас к Ахмеду. Отдай ему бумажку и более не рыпайся. Усек, о чем я?

Кибрал кивнул и покорно последовал за Кэно. Аул, в который они вошли, представлял собой убогое зрелище. Низкие глинобитные и каменные дома располагались близко друг к другу. Около серо-желтых дувалов ощетинились остатки высохшей и вытоптанной растительности. На окнах с грязными стеклами и дверях краска потрескалась и облупилась, стены покрывал слой коричневой пыли и грязи. Люди ходили в нестиранной одежде, мужчины везде носили с собой оружие, детей было видно редко, еще реже — женщин, закутанных с ног до головы в плотные длинные одежды. Старые афганцы в полдень предпочитали оставаться дома, но и среди них многие готовы были взять оружие, завидев чужаков, которым, возможно, придется дать отпор. Было в округе несколько сгоревших и даже разрушенных подчистую взрывами кишлаков. Руины этих построек были засыпаны землей и камнями, отколовшимися от скал, а под дувалами стояли строем грубые деревянные гробы. Именно гробы сейчас становились ходовым товаром, и местные дукандоры не испытывали муки совести, зарабатывая на смерти.

Мухаммед провел анархистов мимо коричнево-серого глинобитного дувала к выложенным из камня стенам того, что когда-то было постройкой. Разбитый кишлак на окраине поселка выглядел необитаемым. Не было ни дверей, ни куполообразной крыши, ни окон — только дыры в серо-коричневых покосившихся стенах. Обойдя гору пыльных битых камней и досок у стены, анархисты прошли внутрь постройки. Там на выцветших и затертых до дыр топчанах и коврах, беспорядочно кинутых на землю, сидели около пятнадцати душманов. Смуглые, с усами или бородами, с гневом в жгучих черных глазах — это были настоящие бесстрашные и безжалостные люди войны. Несмотря на жару, многие были одеты не только в свободные штаны и рубашки, а и в жилеты, свитера или армейские куртки, и в помещении оставались в шемахах, тюрбанах или афганских шерстяных двухуровневых беретах. Абсолютно у всех было оружие, хотя некоторые положили его на землю, держа в руках глиняные миски с ароматным жирным бульоном и тонкие лепешки чапати и неспешно приступая к трапезе. Кэно поприветствовал местных, и те попросили его пообедать с ними. Террорист поблагодарил за приглашение и присел на свободное место на грязно-сером дырявом ковре, Кибрал остался стоять. Молодой афганец с редкими усами принес из смежного помещения, где располагался закопченный кувшинообразный тандыр, пышущий жаром, еще одну миску супа с парой теплых чапати и протянул ее Кэно.

— Зачем прибыли сюда, странники? — спросил афганец средних лет в сером тюрбане.

— Нам нужно видеть Ахмеда Тараки, — сказал Кэно.

— Что ж, это я, — ответил моджахед.

— Есть послание для тебя, — объявил Кэно и кивком подал Кибралу знак. Подручный протянул листок бумаги Ахмеду. Пуштун несколько раз нервно перечитал письмо, после чего гневно скомкал лист в руке и, что-то грозно выкрикивая, схватил автомат.

Кибрал стоял в стороне и молча слушал Ахмеда, не понимая ни слова. Чернобородый, смуглый афганец в сером тюрбане метнул на него холодный взгляд светло-серых, пронзительных ясных глаз – его взгляд вводил в оцепенение и пугал. Кибрал, будто в бегстве от него, вглядывался в лица других душманов и ловил себя на том, что все они смотрят на него как-то особенно внимательно, будто подозревают его в каком-то страшном преступлении. Кибрал устало переступил с ноги на ногу, его свободная афганская рубашка на груди прилипла к его телу, на ткани проступили пятна пота. Только теперь он понял, какую ужасную ошибку совершил, согласившись на это дельце. Молодой афганец кинул на пол приготовленную для Кибрала миску супа и, схватив парня за воротник, придушил его, прижимая к стене. Хрипло задыхаясь, Кибрал пытался высвободиться, но афганец ударил его ребром кулака в солнечное сплетение, парень согнулся и заскулил от боли. Душман в сером тюрбане встал с засаленного топчана и подошел к Кибралу вплотную, засунул дуло автомата ему в рот и выстрелил короткой очередью. Стена покрылась потеками крови, мозга и мелкими осколками костей, обезглавленное тело мягко осело на пол. Ахмед пнул труп Кибрала ногой и, резко обернувшись, схватил Кэно за горло.