— Я так понимаю, до «The Rolling Stones» дело не дошло, — заключил сидящий рядом Джарек.

— Да ну и черт с ними! — бросил Кэно, погладив ладонью ровные светлые волосы Джолы. — Держи, — он отдал товарищу гитару, — оружие массового поражения — действует быстро и безотказно.

— Да я всего три аккорда знаю, — пробормотал Джарек, взяв инструмент.

— Поверь, этого достаточно, — заверил его Кэно.

Джарек присмотрел достаточно хорошенькую пышногрудую бразильянку и кое-как сыграл для нее всего одну песню. На последнем припеве она уже стаскивала с него одежду, горячо целуя анархиста взасос.

Такими были они — прошедшие сквозь века пиратские нравы. Гуляния с песнями под гитару, с огромным количеством выпивки и секса длились больше недели. Потом подвернулась работенка, как сообщили Кэно двое матросов: шустрый пацан лет семнадцати с русыми зачесанными наверх волосами, одетый в кожу, и высокий кудрявый темнокожий бразилец в джинсах и старой ветровке.

— Заложников будем сегодня брать, — сообщил русый парень. — Биннак сказал, чтобы вы взяли меня с собой.

— А ты собственно кто? — недовольно спросил Кэно.

— Я Кибрал, сын Биннака, — представился пацан. — А это Хесус, погоняло Сельдяной Король.

Заложников они взяли успешно, и без лишних проблем получили отступные. Такое дело полагалось сразу отметить. После третьей бутылки крепкой терпкой кашасы анархисту приспичило орать хиты рока под гитару. Джола с улыбкой наблюдала за пьяными выходками команды, но глазами искала Кэно.

— Детка, еще кашасы! — попросил он, когда она подошла к его столу.

Джола собралась идти за выпивкой, и в этот момент он ударил ее по заднице. Девица глянула на него полными гнева глазами.

— Не сейчас, — попросил Кибрал, кладя руку на плечо Кэно, но мужчина ударил парня по руке и злобно спросил:

— Ей-то, шлюхе, не один хрен?

— Не один, — ответил Кибрал. — Ты ж пьян в мясо. А круто ты окрутил мою сестру…

Кэно был так поражен этим фактом, что не смог ничего ответить. Джола — дочь Биннака! Кто бы подумал! «Правду говорят: у мужчины две головы, но думает он ими по очереди», — пронеслось в его голове.

— Ей неприятно, что ты так пьян, — продолжал объяснять Кибрал.

— А мне по хер, что ей неприятно!

Утром Кэно не смог вспомнить, что было после третьей бутылки кашасы. Только проснулся уже в своей каюте, в одной постели с Джолой. Девица сказала, что он грубо сносил ее, но ей все равно понравилось. Он молча закурил. Он не знал, как теперь смотреть Биннаку в глаза.

Капитан корабля молчал, но, скорее всего, давно был в курсе всего.

Время стало с тех пор тянуться мучительно медленно — прошедший месяц сошел за три. Джола была смелой и отчаянной, весьма опытной в постели, анархист тонул в наслаждении и ласке, но совершенно ничего не пробудило в нем каких-то чувств, даже смутного намека на чувства. Может, если бы что-то дрогнуло в душе, общество этой девицы не казалось бы ему таким навязчивым и утомительным. Жаркий секс был хорош, но Джола хотела большего, да еще и пыталась навязывать свое мнение, за что Кэно не раз срывался на нее по полной. Доходило до того, что он распускал руки. К несчастью, Биннак продолжал закрывать на это глаза.

Еще мучительнее стал второй-третий месяц пребывания анархистов на судне южноамериканских пиратов. Кэно коротал вечера в одиночестве, сидя в каюте и покуривая сигары, пытаясь не думать ни о чем. Пиратская жизнь начинала надоедать ему — слишком уж все просто было у этих ребят, и все их стремления были максимально приземленными, ограниченными физиологическими и материальными потребностями. Кэно уже не первый раз заявлял Биннаку, что планирует вернуться в анархистский клан.

— Мне нужно только собрать деньги на операцию, чтобы снова нормально сражаться. И тогда я отчалю.

Капитан посмотрел на него с какой-то отеческой тоской.

— Уехать бы тебе на родину — в Австралию, — завел он уже заезженную пластинку, — и жить там спокойно. На что тебе еще одна война?

— Это война за свободу, старина, за свободу.

— И помрешь за свободу? — спрашивал Биннак, хотя давно знал неизменный ответ.

— Поживем — увидим… — устало отвечал Кэно.

— «Поживем»? Ты только и говоришь о том, чтобы сдохнуть за свободу.

— Ну, сдохну, тебе-то какое дело?

— Ты жизни не видел! — тревожно восклицал капитан. — Не видел!

Кэно с презрением посмотрел в его простодушные распахнутые глаза:

— А что ты видел, всю жизнь просидев на этом суденышке, а?

Биннак, удрученно замолчав, ушел. Кэно не знал, что думать. Уже не в первый раз его отговаривали от возвращения к анархистам. Но он-то чувствовал себя частью этого клана, чувствовал кровную связь с этими людьми, долг перед теми, кто дал ему новую жизнь — жизнь, в которой он был хоть кому-то нужен. Теперь сомнений не возникало — его место было там. Однако он в глубине души боялся быть не нужным никому. Потому все мысли были заняты тем, где достать деньги, чтобы подлечиться и снова стать в ряды воинов свободы.

Приятный аромат сигары помогал Кэно расслабиться и успокоить нервы. Неожиданно Джола вошла в его каюту и бесцеремонно села ему на колено.

— Детка, отвали, — недовольно пробурчал он. Рука Джолы легла на его плечи — ей было откровенно наплевать на его слова.

— А ты знаешь, что капитан может поженить влюбленных на палубе корабля в любой момент? — не без намека шепнула она анархисту на ухо.

— With no loving in our souls and no money in our coats, You can't say we're satisfied, — протянул Кэно, — But Angie, Angie, you can't say we never tried.

Джола взяла сигару из его пальцев.

— Мы же можем продолжать пытаться. Может, бросишь курить для начала — и я буду довольна? — повелительным тоном заявила она.

Кэно не стал утруждать себя ответом — только показал ей средний палец. Джола изменилась в лице, глаза ее наполнились злостью, она ответила на жест грубой пощечиной. Кэно не остался в долгу и в ответ ударил девицу по лицу. Джола упала, подвернув ногу, из разбитого носа пошла кровь.

— Ну, пока ты валяешься — подумай вот о чем, — строго монотонно заговорил анархист, не вставая со стула, — приказывать мне мог лишь один человек — полковник Дес Баррес. Переделывать меня и что-то мне указывать никто не имеет права, а уж тем более такая шалава, как ты. Если тебе что-то не нравится — ищи себе кретина без вредных привычек. А пока поднимай свою задницу и вали отсюда.

После этого инцидента Кэно с небывалым облегчением оставил поприще пирата. Оставил с горьким осадком на душе в виде подозрения, что понапрасну, совершенно безрезультатно убил три месяца жизни.

— Куда теперь? — раздумывал он горестно, сидя с Джареком в баре за кружкой пива. — Грабануть бы кого, да тут план нужен. И риск сильно велик…

— Что, деньги и впрямь так сильно нужны? — с сожалением уточнял товарищ.

Кэно потер ладонью колено больной ноги:

— А как иначе? Я клану не нужен в таком состоянии, как сейчас… Эх, Уехиба! Японский ублюдок! Хотел лучшим «черным драконом» меня сделать — перестарался, сукин сын!

— Но навыки-то у тебя есть?

— И что ты предлагаешь?

Джарек жестом подозвал его ближе, мужчины склонились над столом, Джарек еле слышно шепнул:

— Податься в наемники.

— Чего? — замер от неожиданности Кэно.

— Столько мы нигде не заработаем. А навыки, как я говорил, у нас есть. У меня остались связи в Детройте. Там матерый бандюга Корсар меня давно пытался вербовать на это поприще: где чего украсть, из кого деньги выбить, кого пришить… Так идет?

Кэно принял идею без особого энтузиазма, но легко вжился в новую роль — наемный убийца, грабитель, вымогатель. Он быстро стал известной и уважаемой фигурой в криминальном мире, Джарек тоже преуспевал, иногда поигрывая в казино и подделывая произведения изобразительного искусства. Была, конечно, в этой новой работе масса недостатков — нелегкая жизнь вне закона, потребность постоянно скрываться, и, в конце концов, бессонница, порожденная чувством небезопасности мира даже на родной земле. Но в целом работа все же нравилась Кэно — он снова почувствовал себя в родной стихии, когда приклад снайперской винтовки уперся в затвердевшее за годы сильное плечо. К тому же, заказывали обычно убийства денежных мешков и власть имущих, что не могло не доставлять удовольствие. Запах рыбы наконец-то выветрился из одежды — его сменил запах бензина, копоти, сигар и виски. Анархист снова чувствовал себя нужным и эффективным. Даже больная нога стала беспокоить его настырной тупой болью гораздо меньше.

Мужчин знали под их старыми армейскими прозвищами — Скиталец и Козырь. Под началом бывалого киллера Корсара они воевали под знаменами тех, кто платит, до 1980 года. И осенью этого года один день вновь заставил Кэно задумываться о том, куда же ему стоит идти. Жизнь словно сама заставляла выбрать свою дорогу. Раз и навсегда.

Джарек заканчивал делать копию полотна какого-то известного импрессиониста, то ли Гогена, то ли Моне. Химический запах масляных красок уже не вызывал головной боли и тошноты. Маслом были перепачканы старые брюки, клетчатая рубашка и руки Джарека. Тюбики краски, грунтовка для холста, грязные тряпки и кисти различной формы и ширины валялись вдоль холста на мольберте, на полу, на запятнанном маслом старом деревянном стуле, несколько кистей Джарек держал в зубах. Облезлая входная дверь распахнулась, ударив о стену так, что ржавая ручка оставила вмятину на штукатурке. От неожиданности рука Джарека дернулась, и он положил жутко кривой мазок.

— Кэно, СВД тебе в зад! Предупреждать надо! — бранился живописец, убирая тряпкой неровно легшее масло.

— Заткнись, — недовольно буркнул Кэно себе под нос, снял кожаный плащ и кинул его на пыльный пол.

На полу стоял ящик пива, принесенный Корсаром в знак благодарности — Скиталец и Козырь помогли ему на днях «сбросить хвост».

— Сука, теплое! — прорычал Кэно, взяв одну бутылку.