-- Если мы лишим Землю силы, то сами на ней не удержимся, -- отвечал польщенный оракул.

Несмотря на солнечный свет, набитый пылью, в проходной горела люстра. Адам выключил ее.

-- Не разговорами надо беречь народное добро, а делом, -- попенял он Семенову. -- На то ты здесь и посажен.

-- Почитать бы чего-нибудь захватил, -- сказал Семенов.

-- Так нечего. Ты все перечитал, -- ответил Сусанин.

-- Что же мне, в городскую библиотеку записываться? -- подумал вслух Семенов.

-- Лучше запишись в личную библиотеку заведующей городской библиотекой, -- подсказал ван дер Югин. -- А ты зачем пожаловал? На жизнь жаловаться? -спросил оракул.

-- Да, -- сказал Сусанин. -- Жена доконала? -- Да, -- сказал Сусанин.

-- Плюнула в душу?

-- Да, -- сказал Сусанин.

-- И ты ушел из дома?

-- Да, -- сказал Сусанин.

-- Видишь, как плохо жить с женой...

Адам плюхнулся в кресло и положил ноги на стол.

-- Расскажи, оракул, -- попросил он,-- просвети, как хорошо жить с женой. Или, как хорошо жить без.

-- Не хочешь быть директором? -- спросил Семенов.

-- Нет.

-- И в Сворске обитать не хочешь? -- спросил Семенов.

-- Нет.

-- И сны тебе про красивую жизнь не снятся? -- спросил Семенов.

-- Нет.

-- И женщина, которую ты сам себе выдумал, не идет? -- спросил Семенов.

-- Нет.

-- А ты мечтай поменьше, -- посоветовал оракул.

-- Не могу, -- ответил Адам. -- Тогда от скуки хоть в петлю лезь.

-- Начни с сегодняшнего дня копить деньги. Заведи сразу несколько сберкнижек. Или -- тоже выход -- укради чего-нибудь у государства.

-- Второе легче, -- сказал ван дер Югин, -- и быстрей.

-- Но зачем мне деньги? Я и без них себя прекрасно чувствую. Если забыть о воплях Фрикаделины...

-- Чтобы не ходить на работу, -- объяснил оракул. -- Тут, правда, есть возможность превратиться в бездельника, но, я надеюсь, ты переборешь лень, когда начнешь трудиться в свое удовольствие. Сороковой статьей Конституции такое предусмотрено, так что в тюрьму за вольный труд тебя не посадят. Ты учредишь персональный коммунизм назло всем. Когда-то твой отец учил, что человек в своей жизни должен пройти по ступеням развития общества, а ты оказался плохой сын и плохой ученик: ты заснул в развитом социализме, наглотавшись снотворных таблеток...

-- Семенов, ты неправильный оракул. Раньше я это подозревал, а теперь убедился, - сказал Сусанин. -- Зачем ты даешь советы в лоб, когда надо отговариваться двусмысленностями, и вместо пророчеств открываешь мне банальные истины? Вот послушай, кафедру классической филологии вместе со мной окончили еще семь человек. Один из них сейчас грузит мебель в магазине, а диплом выкинул, другой -- начальник планового отдела, третий устал пробиваться в люди и запил, остальные тоже приспособились на свой лад и по своим возможностям. Но все мы живем одной мыслью: когда-нибудь вернуться туда, откуда нас пинками выгнали конкуренты, в античную филологию. Хотя я уверен, подними сейчас шлагбаум, никто не вернется, поздно. Ведь ученому, как спортсмену, нужно держать форму. Итак, мы жертвы. Нам привили страсть к определенной профессии, и никто не подумал, что после прививки может появиться болезненная аллергия на другие специальности. Но делать нечего, и нас выставили перед фактом, как приговоренных ставят подышать свежим воздухом перед расстрелом. Несмотря на истраченные деньги, государству столько ученых филологов не нужно, государству требуются начальники плановых отделов, учителя и разнорабочие. Как все преступно просто: какие-то недоумки в министерстве образования или еще где-то не удосужились посчитать, сколько ученых сможет прокормить страна. В результате наши жизни исковерканы...

-- А они в орденах ушли, и отдыхают! -- сказал ван дер Югин.

-- Но если б мы просто стали нравственными инвалидами, было бы полбеды, -- сказал раскрасневшийся от возбуждения Сусанин. -- Громадная беда случилась, когда нас вынудили заниматься не своим делом. В университете со мной учился талантливый парень. В любой идее, в любой теории, даже в аксиомах он находил ахиллесовы пятки и не оставлял от умопостроений камня на камне. Он был рожден для того, чтобы разрушать, и, как ни странно, двигал гуманитарную науку вперед. На место одних теорий придумывали более изощренные, выверенные, точные... Но то было в университете, а после он тоже не сумел устроиться по специальности и пошел на производство. Вступил в партию, сделал карьеру и скоро стал чем-то средним между директором и партийным секретарем. У нас уйма командиров, которые, развалив одно производство, идут разваливать следующее. Но этот, уже насобачившись, оставлял после себя только руины. Он даже умудрился, сидя здесь, в Советском Союзе, пустить по миру американскую фирму. Развал следовал за ним, как дурной запах -- за человеком с испорченным желудком. Он рушил все вокруг себя, сметая любые преграды в виде ударников и многостаночников, и получал за это неплохие деньги! Трудно даже сказать, сколько бы денег он сэкономил стране, если бы его оставили в науке, но речь идет о миллионах...

-- Как он пустил по миру американскую фирму? -- спросил местный экстремист. -- Может быть, и я так же управлюсь с химзаводом.

-- Однажды он разваливал шарфовязальную фабрику, -- стал рассказывать Сусанин, -- и вот, некий американский концерн выразил желание закупить большую партию его продукции. Продукцию, конечно, с радостью продали. В концерне настрочили на все шарфы этикетки конкурирующей фирмы и кинули в продажу. Фирма была так дискредитирована в глазах покупателей, что через неделю всем персоналом стояла в очереди за дармовой похлебкой армии Спасения.

-- Кто же просит вас, поганцев, лезть не в свое дело? -- опросил Семенов и стукнул кулаком по столу с такой силой, что ван дер Югин подпрыгнул, как мячик.

-- Нас не просят, нас заставляют, -- сказал Сусанин. -- И ты ничем не лучше нас. Пока ты был простым сельским дурачком, пока ты был тираном коровьей общины, этаким пасторальным Писсистратом, к которому граждане позвали своих владельцев, а те ничтоже сумняшеся подвергли тебя остракизму палками, пока ты был лесным анахоретом, то радовался жизни, потому что все занятия, кроме остракизма, пришлись по твою душу. Но государственную машину, видишь ли, твоя душа мало волнует. Плановому хозяйству понадобился сторож, и теперь ты зря жжешь свет по выходным.

-- У вас в мозгах гибкости не хватает, все беды от этого, -- решил И.

-- Скажем проще. Не хочу я быть приспособленцем, не хочу, чтобы ситуация делала меня, я сам хочу творить ситуацию.

-- Почему же не творишь? -- опросил оракул. -- Зачем спрятался в свои фантазии?

-- Я не верю в результат, я могу о нем только мечтать.

-- Бери пример с меня, -- посоветовал ван дер Югин. -- Мне никакие законы не писаны. Государственную машину я, конечно, в одиночку не развалю, но проткнуть гвоздем шину -- запросто.

-- А по-моему, все гораздо проще: Сусанин делает только то, что ему хочется. Он не может заставлять себя, хоть и кричит, будто всю жизнь себя насилует, -- сказал оракул. -- Вот смотри, Адам, мы оба умеем анализировать поступающий в сознание материал и с помощью уже отложенных знаний синтезировать новый. Но ты выбираешь из этого материала только то, что тебе нравится -- самое интересное, самое занимательное, -- и синтезируешь радужные фантазии, а я анализирую все, по крайней мере, все, что в моих силах, и получаю выводы, которые дают мне возможность открывать людям глаза на ошибки и предсказывать, куда ошибки их заведут.

-- Ты недооцениваешь меня, Семенов. Недооцениваешь мечту, в которой переплетаются, вязнут гордиевыми узлами и рвутся нити всякой разумной жизни. Синтез новых знаний -- он-то и рождается из мечты!

-- Слушай, Сусанин. Некоторые люди ведут пассивный образ жизни, например, я, другие -- активный, например, ван дер Югин, а твой образ жизни конъюнктивный, набитый всевозможными "бы". Ты уже привык жить в сослагательной ипостаси и стараться наяву не будешь. Ведь все и так прекрасно в твоих фантазиях.