– Подождите, – крикнула она, когда он двинулся дальше. – Куда вы?

– Сгонять отбившихся от стада животных.

– Позвольте мне поехать.

– Нет. – Его улыбка погасла.

– Но…

– Играем по моим правилам, Кристин.

– Но как же?..

– По моим правилам.

Она стиснула зубы и вся сжалась, молча глядя на него. Он снова улыбнулся.

– Вечером я вернусь к ужину. Мечтаю полакомиться бифштексом со сладким картофелем и горохом, который так хорошо готовит Далила, ну и конечно, черничным пирогом на десерт. А потом… – Он понизил голос до шепота, но, не договорив, приподнял шляпу, повернулся и вышел.

И снова Кристин не знала, где он провел ночь.

Наступил день, неудачный день. Кристин кормила цыплят, чистила лошадь. Затем играла с маленьким Дэниелом, не уставая удивляться, несмотря на свое дурное настроение, как с каждым днем взрослеет ребенок. Несколько раз она поднималась наверх. Потом вдруг обнаружила, что сидит в изножье большой родительской кровати.

Мешок с вещами Коула лежал на полу возле шкафа. Кристин долго смотрела на него, затем, решившись, поднялась с постели и подошла к нему. Открыв мешок, Кристин стала перебирать его содержимое. Там было совсем немного вещей. Кошелек Коул, наверное, взял с собой. Она увидела кружку для бритья и оловянную тарелку, кожаный мешочек с табаком, другой с кофе и пакет сухарей.

Еще там была серебряная рамка-футляр. Мгновение Кристин колебалась, потом нашла зажим и, нажав на него, открыла рамку. Она была двойная, и на каждой ее стороне было по фотографии. С одной на Кристин смотрела женщина, очень красивая, с огромными глазами, темными волосами и ослепительной улыбкой. На другой эта женщина была вместе с мужчиной. С Коулом. Видимо, они снимались до войны, так как Коул был в форме кавалерии Соединенных Штатов. На женщине – красивое длинное платье с кринолином и изящная шляпка со множеством перьев. Они не смотрели в объектив фотоаппарата, они смотрели друг на друга. И в их глазах было столько нежности и столько любви, что Кристин почувствовала, что вторгается во что-то священное. Она закрыла футляр и положила назад в мешок, стараясь сложить все так, чтобы Коул не заметил, что кто-то касался его вещей. Впрочем, это не имеет никакого значения, сказала она себе уныло, он должен предвидеть, что люди, в доме которых он живет и которые ничего о нем не знают, постараются найти возможность узнать его лучше. И все же ее поведение не заслуживало оправдания.

Эта женщина умерла, подумала Кристин.

Она не могла объяснить, почему так решила, но была уверена в этом. Коул Слейтер любил ее, и Кристин знала, что он не находился бы сейчас здесь, будь эта женщина с фотографии жива.

Приближалось время ужина, и в доме, как казалось Кристин, стояла зловещая тишина. Далила ушла кормить слуг, стол накрыли для семьи. На троих…

В этот вечер не поставили их лучший сервиз. Шеннон разложила оловянные тарелки, и атмосфера в столовой казалась такой же гнетущей, как уныло-серый цвет посуды.

Весь день Коул отсутствовал. Кристин изо всех сил старалась быть полезной в домашних делах, но день все равно получился каким-то бездарным. Ей не удавалось справиться со своим настроением. Из головы не шло обещание Коула быть дома этой ночью. Не могла она забыть и женщину с фотографии, не могла забыть удивительного наплыва чувств, которые вызвало это фото.

Кристин оделась к обеду.

Она была хозяйкой ранчо. Оно находилось на границе штатов Канзас и Миссури, и все здесь резко отличалось от изящных домов и плантаций, расположенных дальше на восток, но Кристин была женщиной, и она очень любила наряды. Однажды отец ей даже сказал, что это ее слабое место, но в глазах его сверкнули озорные искорки. Отец всегда хотел, чтобы его дочери росли настоящими леди. Работящими, умеющими делать все – и, не смотря ни на что, настоящими леди. Ему всегда доставляло удовольствие выполнять капризы Кристин, позволять ей рассматривать ткани, покупать последние номера журнала мод «Леди Годой», как только они появлялись в продаже в их местах. Ее шкаф до сих пор был полон платьев, а в сундуках лежало множество нижних юбок и кринолинов, шемизеток и корсетов, чулок и панталон. Когда-то все эти вещи придавали ее жизни на ранчо определенную утонченность. Когда-то… до того, как началась эта резня. Днем они работали в поте лица. Пыль и грязь оседали на их одежде. Вечером они умывались, переодевались, и после ужина отец усаживался с сигарой в свое любимое кресло, а Кристин и Шеннон по очереди играли на спинете. Что до Кристин, у нее был довольно сносный голос, а вот Шеннон пела – как соловей.

Случались вечера, когда с ними был Пол. Иногда зимой за окнами завывал ветер, но дома им было тепло и уютно – тепло от огня в камине и от любви и веселья, которые их объединяли.

Она подумала, что все это Зик особенно ненавидел. Он никогда не мог понять, что веселье и любовь нельзя купить или украсть. Он называл ее предателем дела южан, но она ни когда не предавала свой Юг. Она только научилась презирать Зика, и еще она потеряла своего отца и Пола.

Сегодня Кристин много вспоминала Пола. Он любил книги и выглядел особенно красивым, когда сидел у камина, такой оживленный, рассказывая о трудах Готорна[15] и Вальтера Скотта. Никто не сказал ей, что Пол помчался за Зиком. У нее не было возможности остановить его. Теперь Кристин мучительно размышляла о том, любила ли она Пола на самом деле. О, конечно же, любила! Он был таким чудесным, добрым, скромным, заботливым. И с ним она часто смеялась.

Но она никогда не думала о Поле так, как о Коуле Слейтере, никогда не представляла себя делающей с Полом то, что она делала недавно с Коулом. Нет, она не любила Коула Слейтера. Она не могла его любить даже теперь. Разве женщина способна любить мужчину, который так с ней обращался?

Но как выбросить мысли о нем из головы? Как могла она забыть все, что пережила и перечувствовала с тех пор, как впервые увидела этого человека? Как могла она забыть то, что произошло между ними? Кристин понимала, что теперь ей будет трудно даже просто находиться с ним в одной комнате. У нее мгновенно подступал комок к горлу и учащалось дыхание, она не могла оставаться спокойной, ей хотелось убежать всякий раз, когда она встречала его. Глядя на него, Кристин вспоминала ночь, которую они провели вместе, и не знала, куда деть глаза. Она мечтала только о том, чтобы спрятаться куда-то. Кристин больше стыдилась не того, что произошло между ними, а того, что это произвело на нее такое впечатление. Потому что она все еще чувствовала, как вспыхивают внутри ее искорки возбуждения, когда он входил в комнату, когда она ощущала его присутствие.

И сегодня инстинктивно почувствовала, когда он вошел в дом.

Уже наступила осень, и вечера были прохладными. Кристин надела белое платье из мягкого бархата с черным кантом. Лиф платья был с низким вырезом. Под широкую юбку она надела кринолин и три нижние юбки. Она попросила Далилу так туго стянуть ей корсет, что не была уверена, сможет ли вообще дышать в этот вечер.

Внезапно забота о своей внешности стала для нее необыкновенно важна. Коул не был с ней жесток, но он насмехался над ней, будто снова и снова предупреждал, что их близость не имела ничего общего с его личной жизнью, не была частью этой его жизни. Это сильно ущемляло ее гордость, и она мечтала оставить его валяться в пыли. Когда-нибудь. Когда она больше не будет нуждаться в нем.

Девушка подобрала волосы и сделала высокую прическу, оставив одну длинную прядь, которая спускалась по шее и красиво ложилась возле ложбинки на груди.

Кристин никогда не пользовалась губной помадой – отец не позволял ее вообще держать в доме. Она пощипала себе щеки и слегка покусала губы, чтобы сделать их поярче. И все же, взглянув в зеркало, она увидела, что ужасно бледна и выглядит скорее как испуганная девчонка, нежели как женщина, владелица ранчо, хозяйка собственной судьбы.