Гарри обещал мне потревожить шефа полиции Мартина и обращаться с моей информацией пока конфиденциально. Разумеется, её нельзя было скрыть надолго, но чем позже узнает публика, тем лучше. Если мы хотели поймать Ги Кетлера, следовало как можно дольше скрывать тот факт, что полиция его подозревает и уже разыскивает.

Когда входная дверь с шумом отворилась и захлопнулась, я попрощался с Гарри и положил трубку. Впрочем, я ещё успел шепнуть Доннеру, чтобы он не заикался о моем звонке при Лесли и, услышав торопливые шаги по коридору, подбежал к двери. Я хотел избавить Лесли от вида застывшей, прикрытой ковром фигуры на ковре и преградил ей дорогу.

Лесли нетерпеливо сорвала с головы шелковый платок и тряхнула темными блестящими волосами, приводя их в порядок. На ней был тонкий белый дождевик, а под ним, очевидно, только пижама, так как она дрожала от холода. Ее легкие лодочки совершенно промокли и без своих обычных высоких каблучков она казалась необыкновенно маленькой и беспомощной. Бледное лицо было охвачено ужасом, а большие, неестественно блестящие глаза ещё более подчеркивали её бледность.

Я задержал её жестким, неуклюжим жестом.

— Останься здесь, Лесли. Лучше подождать пока приедет врач.

Расстегнул верхнюю пуговицу её мокрого плаща, попытался расстегнуть вторую. Она небрежно оттолкнула мою руку и сама расстегнула плащ. Я помог ей снять его и бросил на стул в коридоре.

— Ты говоришь, врач? — резко спросила она. — Так значит, папа не… Она запнулась, лицо озарилось надеждой. В глазах вспыхнула нежность. «- Она любит его,» — подумал я про себя. Несмотря на все их разногласия, она любила отца, и это открытие меня обрадовало.

— Увы, дорогая, — торопливо пробормотал я. — Доннер оказался прав. Он умер. Но это, должно быть, произошло очень быстро. Он наверное, ничего не почувствовал.

Она смотрела на меня широко раскрытыми невидящими глазами. Потом молча прошла мимо меня к двери.

Я ласково взял её за руку.

— Не входи туда, Лесли. Лучше тебе подождать здесь, снаружи, пока его не осмотрит врач.

Лесли опять безмолвно уставилась на меня и казалось, только теперь осознала, кто я такой и чего от неё хочу. Она удивительно умела владеть собой.

— Это мой отец, Джон, — тихо сказала она. — Ты не имеешь права меня удерживать. Оставь меня.

Я дал ей пройти. В дверях она на мгновение остановилась и устремила свой взгляд к письменному столу, словно надеясь увидеть его сидящим за коллекцией сувениров. Затем она вдруг отвернулась, шагнула вперед и как сомнамбула опустилась на колени рядом с трупом. Торопливо откинув край настенного ковра, Лесли всмотрелась в неподвижное, окоченевшее лицо отца. Ее плечи были судорожно скованы. Темные пряди волос закрывали опущенное лицо. Она не шевелилась. Еще никогда она не была так далека от меня, не казалась такой одинокой.

Мне так хотелось утешить её, но горло перехватило спазмами. Она во мне не нуждалась. Доннер растерянно посмотрел на меня, и я предупреждающе покачал головой. Потом позвонили, и Доннер исчез в прихожей. Я подошел к Лесли, чтобы дать знать, что я здесь, на тот случай, если понадоблюсь.

Она не обращала на меня внимания.

Врач оказался молодым, энергичным мужчиной. Он быстро прошагал по коридору, держа в руке шляпу и сумку с инструментами и разговаривая через плечо на ходу резким, сердитым тоном с Доннером, печально шедшим следом.

— Ведь я его предупреждал. Вновь и вновь повторял, что ему следует обращать внимание на свое здоровье. А что делал он? Бодрствовал по ночам, как…

При звуках его голоса Лесли подняла голову и поспешно откинула волосы назад.

— Почему вас не было здесь, когда это случилось? — закричала она. В своем страдании, не думая, она выплеснула все, что ей сейчас пришло в голову. Потом опять прикрыла лицо своего отца и встала. Черты её лица исказились, глаза сверкали. — Почему вы позволили ему умереть?

— Прошу тебя, Лесли, — прошептал я, пытаясь её успокоить. Я подозвал врача поближе, не обращая внимания на его хмурое лицо. — Доктор ничего не знал. Здесь ведь никого не было, чтобы вовремя его вызвать. Доннер услышал шум и заглянул. Но уже поздно было что-либо предпринять.

Я взял её за руку.

— Пойдем, нам лучше подождать в гостиной. Доннер позаботится о бренди и горячем кофе. Ты ещё простудишься, малышка. Действительно, ты вся дрожишь.

Лесли непонимающе взглянула на пораженного молодого врача, затем послушно кивнула.

Доннер повел нас по коридору в так называемый красный салон, уютное помещение с гарнитуром мягкой мебели, обитой красным, уже несколько потертым, бархатом. В парадной части дома были ещё два официальных помещения для светских приемов, к которым я всегда испытывал особую неприязнь, в то время как красный салон любил с давних пор. В камине горел огонь. Доннер подложил ещё два полена и удалился, пообещав, что мы тотчас же получим кофе.

— Преданный старый холостяк, — сказал я и сел рядом с Лесли на диван перед камином.

— Доннер? — рассеянно спросила она. — Да…

— Хочешь, чтобы он служил у нас? Было бы хорошо иметь его рядом, как ты считаешь? — Я хотел отвлечь её, вызвать на разговор. Ее странная глухая безучастность меня угнетала и пугала.

— Нет! — резко сорвалась она. Потом бросила на меня испытующий взгляд и повторила более сдержанным тоном: — Нет, Джон, он нигде больше не приживется. Не сердись на меня, но сейчас я не могу об этом говорить.

Закрыв глаза, она шепнула:

— Я знаю, ты желаешь нам добра, но я так плохо себя чувствую. Ну почему он должен был умереть? Почему именно сейчас?

Сколько людей уже задавали себе этот вопрос, не находя на него ответа.

— Почему, Джон? Есть какая-то особая причина?

— У него был сердечный приступ, Лесли. После его первого тяжелого приступа мы ясно представляли себе, что однажды это должно произойти внезапно, словно гром среди ясного неба. Он тоже знал это и примирился. — Я обнял её за плечи и прижал к себе. Но она быстро вновь взяла себя в руки и выпятила подбородок.

— Ты абсолютно прав, Джон. Это просто нервное потрясение, и только. Сейчас я снова в полном порядке. В конце концов, мы уже несколько лет знали, что он болен и в любой момент может что-то случиться. Но все-же… все-же…

— Конечно, дорогая. Отдохни немножко. Такое нервное потрясение страшно изматывает.

Она немного отодвинулась. Моя рука все ещё обнимала её плечи. Я замер в неловкой позе, ощущая какую-то нелепость положения. И не мог отделаться от мысли, что оба мы разыгрываем какую-то комедию. Я утешал её, а она принуждала себя терпеть и переносить мои жалкие попытки утешения, потому что в такой ситуации так принято. Но оба чувствовали себя при этом в высшей степени неловко. Когда появился Доннер, я с облегчением убрал свою руку и встал.

Он поставил большой поднос и взял кофейник и чашку.

— Некий джентльмен хочет поговорить с вами, мистер Джон. Он говорит, что его прислал сюда некий мистер Мартин. Я пока проводил его в западную приемную.

— Хорошо, тогда, пожалуй, я прямо сейчас выясню, что ему нужно. Оставайтесь здесь, Доннер.

Главный инспектор Мартин был умным человеком. Он явно не намеревался спешить с каким-то окончательным решением. Вероятно, сотрудник должен был ненавязчиво и неофициально выпытать все подробности. Если выяснится, что мои опасения обоснованны, тогда Мартин сможет утверждать, что он с достойной похвалы инициативой принял меры. Если же мои подозрения окажутся ложными, ему официально ничего не придется предпринимать, и не будет основания для упреков в превышении служебных полномочий.

Сотрудник, который при моем появлении в комнате поднялся из глубокого кресла, в точности соответствовал моим ожиданиям. Высокий, могучего телосложения, седовласый, одетый в штатское, он производил впечатление спокойного и сдержанного человека. Взгляд настороженный. Он приглушил голос, чтобы нас не было слышно за стенами этой комнаты.