Бл*дь, это плохо.

Разочарованный, я избавляюсь от этого видения в своих мыслях, пропускаю душ и возвращаюсь к этому грёбаному фонтану, ненавидя тот факт, что единственный раз, когда я чувствую себя спокойно, — это когда смотрю на неё.

Дневной свет медленно угасает, когда я нахожу её на своем обычном месте под тенью раскинувшегося гигантского дуба. Мне нравится эта часть дня. Солнце светит очень ярко перед тем, как будет поглощено тьмой. Голодные чёрные дрозды кружат над фонтаном, а затем в унисон ныряют головой вниз и воспаряют в воздух, желая поймать те немногие кусочки хлеба, которые дети разбросали, изнемогая от летней жары. Недалеко слышится смех, когда объевшееся птица скидывает дерьмо на одного из маленьких ублюдков, теперь громко зовущего свою мать.

Лучи послеполуденного солнца струятся сквозь ветви, освещая её идеальную бледную кожу и волосы… такие блестящие и длинные. Я ничего так не хочу, как обернуть их вокруг моего кулака, чтобы я мог притянуть её к себе и наконец-то попробовать. Эта девушка — трахает мой мозг. Вся эта красота, завернутая в путанные мысли и невысказанные слова, делает мой член таким твёрдым от всего, чтобы она, бл*дь, мне ни дала. Не то чтобы я когда-нибудь мог ее заполучить. Она — грёбаный ангел, а я — жнец тьмы. Такая красота никогда не будет принадлежать такому мужчине, как я, если только я не присвою её.

Но это не мешает мне хотеть её. Она — моя единственная слабость. Даже если она не знает о моём существовании, и независимо от того, что я понимаю, — она будет моим крахом. Она проскользнула мне под кожу. Она понимает каково это — жить во тьме. Быть вынужденной жить жизнью, которую не хочешь. Я понимаю её лучше, чем кто-либо другой. Боль в глазах. Секреты, скрывающиеся за ее улыбкой. То, как работает её мозг, и то, что она обдумывает в голове в тишине. В одиночестве.

Также, как и я.

Я всё ещё слышу тот резкий щелчок тюремных замков, запирающих меня в тюремной камере шесть на восемь, на срок, который я заработал за совершение многочисленных грехов для моего отчима. Он мог бы купить мне свободу. Сделать несколько звонков и заплатить судье. Но вместо этого, он позволил мне гнить, как разлагающейся туше на обочине шоссе, чтобы преподать мне урок. Чтобы не оставалось, бл*дь, сомнений — что я принадлежу ему. Ага, я четко и ясно получил его грёбаное сообщение, но я не буду вечно принадлежать ему. Два проклятых года за решеткой дали мне достаточно времени, чтобы подумать и свыкнуться с мыслью о том, что я буду один.

Одиночество — оно горьковато-сладкое. Так легко потерять себя в повторяющихся воспоминаниях давно минувшего, в ностальгии прошлых сожалений и «что, если». Осознание того, что ты мог стать кем угодно, но вместо этого, ты стал тем, что они из тебя вылепили. Преступник. Одиночество может свести человека с ума. Мрачные мысли всегда находят способ всплыть на поверхность, выполняя функцию постоянного напоминания, что счастье существует не для всех.

Она может казаться спокойной, когда сидит там, поглощая книги, как конфеты, но я знаю, что внутри она кричит также, как и я. Внутренних демонов можно победить лишь в хаосе. Она словно падающая звезда, вспыхивает прямо перед тем, как сгореть, озаряя тьму явившейся красотой, прежде чем сгинуть во мраке.

Она смеется, когда маленький мальчик стал гоняться за девочкой, в которую определенно влюблён. Он держит в руке ярко-зелёную лягушку и требует, чтобы она поцеловала скользкую амфибию. Я наблюдаю, как её взгляд перемещается к матери, выдувающей пузыри с её маленькой дочерью. Маленькая девочка очарована полупрозрачными шарами и хихикает, когда они лопаются от прикосновения к ним лишь пальчика.

Я тушу сигарету, когда вижу, что она закрывает книгу. Девушка выглядит грустной, когда начинает складывать свои вещи в рюкзак. Когда она встаёт, чтобы уйти, её летнее платье приподнимается тёплым ветерком, и, как мудак, которым я являюсь, я пытаюсь заглянуть что под ним. Мои глаза следят за кончиками её пальцев, когда она мимоходом смахивает несколько упрямых листьев, прилипших к её платью, и мой член твердеет, представляя, как её длинные ноги будут ощущаться обернутыми вокруг меня.

Если бы я только на секунду перестал думать своим членом, я бы уделил больше внимания одинокому ублюдку в костюме от Армани, сидящему на скамейке в парке и делающего вид, что читает сегодняшнюю газету. Если бы я не позволил себе в сотый раз за сегодняшний день погрузиться в мысли о ней, я бы уловил, как он наблюдает за ней, и запомнил его чертово лицо, но я этого не сделал.

Вместо этого я просто последовал за ней домой, убедившись, что она благополучно добралась, как я делаю каждую ночь.

СКАРЛЕТТ

Струйка тонкого серого дыма вьется в воздухе, душит меня, когда я спускаюсь вниз по ступеням. Тягучий аромат пережаренной еды явно свидетельствует о том, что миссис Перл снова готовила. Запах гари давно въелся в волокна ковра, однако женщина всё равно отказывается пользоваться кухонным таймером. Когда я впервые приехала в её дом, я задавалась вопросом, почему все детекторы дыма свисают с потолка, нуждаясь в ремонте. Однако уже во вторую мою ночь здесь я наблюдала за тем, как она тыкает старой метлой по последнему упрямому датчику пожарной тревоги, который отчаянно боролся за свою жизнеспособность. У бедняжки не было ни единого шанса против неё.

— Добрый вечер, милая, — хрипит она прокуренным голосом. Когда я направляюсь на кухню, меня приветствуют кухонные приборы, покрытые за десятилетия слоем жира. Как и всегда, она экспериментирует с абсурдными ингредиентами, на этот раз пытаясь на скорую руку что-то приготовить из того что, судя по всему, осталось от спагетти и коробки полуфабрикатов.

Это было досадное совпадение, что ее муж скончался как раз незадолго до моего приземления в Саванне, оставив ей пустой дом и стопку неоплаченных счетов с последними предупреждениями (прим. последнее предупреждение обычно о выселении). Она разместила объявление о сдаче комнаты в газете, а так как это было дёшево, я быстро ухватилась за него.

— Привет, миссис Перл. Пахнет чем-то вкусным, — я улыбаюсь, потому что эта женщина умеет заставить моё сердце радоваться даже тогда, когда у него нет на это причин.

— Ты как раз вовремя, милая, — она заглядывает в духовку, надеясь на то, что всё, что внутри, не сгорит, как сегодняшний завтрак. — Я просто делаю кое-что особенное. Я называю это — «Сюрприз Саванны»! — она открывает дверцу духовки и вынимает какую-то обугленную запеканку из спагетти.

— Осмелюсь спросить, в чём заключается сюрприз? — подразниваю её я.

Её седые волосы заколоты в неряшливый пучок, а фартук, повязанный вокруг талии, гласит: «Осторожно, несу горячее!». Я по достоинству оценила то, что она из того типа женщин, которые устраивают настоящий хаос, а также заставляют тебя чувствовать себя как дома.

— Фисташки! — победно отвечает она. — Почему бы тебе не присесть? Ты и глазом не успеешь моргнуть, как ужин будет на столе! — она щиплет меня за щёки и одаривает своей беззубой улыбкой.

— Вы слишком добры ко мне, миссис Перл, — я нежно обнимаю её, и она возвращает объятье так, как всегда делала моя мама. Забавно, как что-то такое простое, как объятье, может заставить Вас снова почувствовать себя целой. Даже если это всего лишь на несколько секунд. — Хотя у меня был очень плотный обед, — произношу я, похлопывая себя по животу. — Как насчет того, чтобы я приготовила что-то особенное завтра вечером, и мы вместе поужинаем?

Я ценю её доброту, но даже если бы она умела готовить, я бы никогда не приняла от неё еду, зная, что она нуждается в ней гораздо больше, чем я. По той же причине я всегда стараюсь, чтобы электричество и вода были оплачены до того, как счета попадут в её почтовый ящик.

— Отличная идея, — я вижу, как колёсики вращаются в её голове, когда она потирает щёку, пытаясь решить, чего же она хочет, чтобы я приготовила. — Как насчет салями с шоколадом и жаренными маринованными огурчиками? — морщины собираются вокруг её глаз, когда она улыбается.

— Будет сделано, — подмигиваю я. — Спокойной ночи.

Я слегка машу рукой, прежде чем выскользнуть через скрипучую заднюю дверь. Ночь удушлива, а влажность поражает меня в тот же момент, когда я ступаю во тьму.

Ненавижу это место — Саванну. Я совсем не вписываюсь. Я с подозрением отношусь ко всем, с кем сталкиваюсь, и знаю, что они так же подозрительны. Никто никогда не подготовит тебя к смерти. Они никогда не посадят тебя в школу за парту и не предупредят о том, как трудно будет наблюдать за тем, как люди, которых ты любишь, — ускользают. Как они смогут двигаться дальше и уйти в лучшей место — без тебя.

Я делаю глубокий вдох и мысленно готовлюсь к очередной ночи разочарований. В этом городе ответы даются нелегко.

Мой отец однажды сказал мне: «Мир больше нуждается в любви, потому что грех не может существовать среди любви», — Хотела бы я, чтобы его слова были верными и чтобы я по-прежнему видела мир его глазами, но это не так просто.

Нравственные нормы укоренились в нашей культуре, они надёжно упакованы и преподнесены нам с поклоном в религиозных текстах и пословицах. Они предупреждают, что когда мстишь — делать это нужно только пропорционально тому, что было сделано против Вас. Око за око. Смерть за смерть. И хотя мой отец всегда проповедовал любовь и прощение, ему никогда не приходилось иметь дело с последствиями того, что кто-то жестоко убил его любимых.

Мне говорили, что Бог — главный судья, но мне много чего говорили. Некоторые обиды невозможно отпустить, а некоторые несправедливости требуют возмездия. Моя жажда возмездия пустила глубокие корни. И пока эта несправедливость не будет исправлена, для меня немыслимо обрести умиротворение.