Секунды превращаются в минуты, когда я начинаю сомневаться, правильный ли это адрес, но я знаю, что это место именно здесь. Я чувствую, что бывала здесь раньше.

Наконец, я слышу движение внутри, и через несколько мгновений слышу, как снимается цепочка и щёлкает замок. Мужчина с растрёпанными седыми волосами и небритым морщинистым лицом открывает дверь. Если бы мой отец был всё ещё жив, то мужчина передо мной был бы примерно его возраста. Слёзы застилают мои глаза, но я быстро избавляюсь от них. Мужчина на пороге резко выдыхает, как будто точно знает, почему я здесь, даже если я этого не знаю.

— Бл*дь. Заходи.

И я слепо следую за человеком внутрь здания.

— Имя? — спрашивает он, закуривая свою боливарскую сигару. Я вдыхаю сильный запах табака, надеясь заглушить зловоние смерти.

— Бёрди Руссо, — у меня уходит целая секунда, чтобы произнести следующие слова: — Моим отцом был Мануэль…

— Был? — резко обрывает он меня.

Я закрываю глаза перед тем как кратко ответить.

— Да… был.

— Чёрт подери! — я слышу, как он шепотом бормочет ещё какие-то ругательства, пока ведёт меня дальше вниз по слабо освещенному коридору.

— Садись, — приказывает он, когда мы входим в комнату с бежевыми потрескавшимися стенами. Порванное кожаное кресло, на которое он кивает, покрыто пеплом и усеяно пулевыми отверстиями, но я повинуюсь. У меня точно нет выбора.

Он идет к сейфу в стене и проводит там некоторое время, открывая стальную дверцу. Засовывая свою руку внутрь, он вытаскивает пачку наличных и какие-то документы. Он падает в своё кресло и двигает ко мне удостоверение личности и свидетельство о рождении. Я смотрю на документы, как будто они собираются меня укусить.

«И что, по его мнению, я буду с этим делать?»

Я перевожу обратно на него свой взгляд в ожидании... чего-то. Плана, инструкции, чёрт, я не знаю чего, но он же может сказать мне, что я должна делать.

Мужчина раскуривает свою сигару и выпускает круги дыма, что танцуют в воздухе, как эмоции в моём сердце. Я осторожно поднимаю удостоверение личности и смотрю на имя, напечатанное на лицевой стороне:

«Скарлетт Джейкобс».

Девушка, смотрящая на меня с фотографии, выглядит так, будто она моя близняшка.

Такие же светлые волосы, голубые глаза и без улыбки.

Я перевожу взгляд на седого мужчину.

— Кто такая Скарлетт? — шепчу я, моё дыхание скачет также, как и моё сердце в груди.

— Ты, — отвечает он как ни в чём не бывало. Он передает мне пачку денег, которую только что вытащил из сейфа. — Удачи, мисс.

— Вы, должно быть, шутите. Что мне с этим делать?

— Тут достаточно денег, чтобы начать новую жизнь. Забудь о том, что произошло... Бёрди.

— Но, как? Я просто не могу... Мне едва лишь восемнадцать, — мой голос похож на писк, когда я поднимаю удостоверение так, как будто он никогда его не видел. Слезы грозят снова политься из моих глаз.

Он выглядит разочарованным, когда щиплет переносицу своего кривого носа, и я не могу не задаться вопросом, сколько раз он был сломан.

— Послушай, тебе нужно уехать, в противном случае — ты будешь следующей. Это лишь вопрос времени, прежде чем они поймают тебя. Я уверен, что они уже следили за тобой.

— Кто они? Те, кто убили моих родителей?! — я бросаю в него удостоверение личности, попав в его грудь. Документ отскакивает от его жёстких мышц и приземляется между нами на растрескавшийся бетонный пол. Я хочу получить ответы, но выражения лица мужчины говорит о том, что он не собирается мне ничего рассказывать.

— Хватай своё дерьмо и убирайся отсюда, — требует он, но я просто сижу там в ступоре второй раз за сегодняшний вечер.

— Скарлетт, иди!

На этот раз его голос заставляет меня подпрыгнуть. Я на грани, когда запихиваю в рюкзак, который в течение всей второй половины дня был моим тяжким грузом, деньги и мою новую личность, полностью готовая покинуть эту чёртову дыру.

Как только я начинаю уходить, мужчина хватает меня за плечо, останавливая на полпути.

— Ещё одна вещь, — выдыхает он своим прокуренным дыханием мне в ухо. — Тебе это понадобится.

Моё тело напрягается, когда я медленно поворачиваюсь к нему лицом. Он вручает мне золотой конверт, запечатанный малиновой восковой печатью, и я осторожно принимаю его. Дрожащими руками открываю конверт и молчаливо читаю три слова, которые набраны жирными буквами:

«Встретимся в Саванне».

ЛИАМ

Саванна, штат Джорджия

— Евангелие от Матфея 5:4 «Блаженны плачущие, ибо они утешатся» (прим. синодальный перевод), — старый священник закрывает изношенную Библию, повторяя как предполагается слова утешения. Слова, которые, я уверен, он повторял много раз на многих похоронах и, скорее всего, запомнил ещё со времён семинарии. Это одна из вещей, которая всегда вымораживала меня в священниках. Помимо этого грёбаного белого воротничка, который, я просто уверен, удерживает всё их дерьмо внутри, они верят, что их слова по-настоящему в той или иной мере предоставляют какое-то успокоение. А это полная херня. Слова ни хрена не значат для потерянных и разбитых.

Горюющая вдова неистово плачет, когда скорбящие начинают бросать пригоршни земли в яму на дорогой деревянный гроб, который станет последним пристанищем для умершего. Чёрная кружевная вуаль на девушке, стоящей чуть в дали, мало скрывает слезы, катящиеся из её печальных глаз.

Она всегда глубоко печалиться вместе с ними. По всем из них. Я слежу за ней почти год. Вот уже год, от одного проклятого кладбища до другого, и хотя она всегда держится на заднем плане, я наблюдаю, как она снова и снова теряет самообладание. Однако в последнее время её слезы иссякли, и число богом забытых похорон, на которых она присутствует, становится всё меньше и меньше. Спасибо, бл*дь, за это.

Используя ботинок, я тушу сигарету о землю, стараясь не обращать внимания на иронию ситуации «пепел к пеплу». Я снова начинаю следовать за ней немного отстав, когда она выходит на старую мощеную улицу по тому же маршруту, что и всегда, и который теперь выжжен в моей памяти. Прямо на Парковую. Налево на Дубовую. Потом направо на Кленовую. А затем прямо, пока она не достигнет этого чёртового фонтана, окруженного таким огромным количеством проклятых туристов, что я хочу выйти из себя.

Возможно, она думает, что прячется там у всех на виду, когда день изо дня открывает свой рюкзак, достаёт из него монету, а затем бросает её в воду. Монета всегда приземляется без всплеска и погружается прямо на дно. Девушка останется здесь на несколько часов, в окружении грёбаных птиц и людей, и будет писать в том дневнике, который всегда носит с собой. Это заведённый порядок, так что я знаю, что у меня есть достаточно времени, чтобы пойти домой, принять холодный душ, немного поесть и, возможно, даже по-быстрому перепихнуться.

Мне не нужно беспокоиться о том, чтобы открыть дверь в эту захудалую квартиру-гадюшник, что я делю с Эйсом. Какие-то ублюдки недавно выбили её, когда пытались украсть наше дерьмо, так что в последнее время мы используем наши «Глоки» для защиты нашего хренового дворца. Запах марихуаны доносится из нашей квартиры, но я знаю, что он лишь от горечи героина, который используют до невменяемого состояния сучки внутри. Это место кишит наркотиками и жадными шлюхами, и если бы я не доверял Эйсу свою жизнь, я бы уже убил этого ублюдка за то, что терплю его дерьмо.

— Какого черта ты весь мокрый? — спрашивает меня Эйс, когда я вхожу. — Нет, я разговариваю не с тобой, дорогая, — он ухмыляется сучке, скачущей на его члене, пока он сидит на нашем засранном, как мусорное ведро, диване. — Я знаю, почему ты мокрая, — он подмигивает ей, прежде чем снимает с себя. Она надувает губы, когда он подбирает её помятое платье с пола и швыряет в неё.

— Там жарче, чем, бл*дь, на сковородке, — произношу я, направляясь на кухню. Нахожу чистый стакан в раковине и наполняю его водой из-под крана. На вкус как смесь хлорки и меди, но, по крайней мере, вода холодная. Эйс следует за мной на кухню, не ловко переступая с ноги на ногу, когда засовывает свой грёбаный член в джинсы. Я замечаю, что неприятный гул холодильника смолк, поэтому несколько раз пинаю устаревший электроприбор, возвращая его к жизни. Я залезаю внутрь и беру холодный кусок пиццы, едва его проживав, прежде чем целиком проглатываю. Он комком оседает, царапая мой пищевод, но мой урчащий живот, кажется, не против.

— Дай угадаю, очередные похороны? — в его голосе слышится беспокойство.

Я пробегаюсь рукой по волосам и вздыхаю.

— Ага, но к счастью, сегодня она пошла только на одни.

Он качает головой, когда тянется в холодильник и открывает банку пива. Как он может выносить вкус этого дешевого американского пойла — вне моего понимания. Есть же причина, по которой производители заставляют неудачников пить. Но на вкус оно как моча.

— Я не знаю, как ты это делаешь, чувак, — он качает головой и глубоко вздыхает.

— Мне приказано присмотреть за ней, Эйс. У меня нет выбора.

Он молча смотрит на меня, в его глазах ясно читается скептицизм, когда он опустошает всю банку, пытаясь, бл*дь, считать мои эмоции.

— Ты привязался, — без обиняков указывает он.

«Ни хрена себе». Меня бесит то, как быстро он может распознать мою подноготную.

— Да ладно, чувак, ты же хорошо меня знаешь, — но даже я не верю лжи, которую пытаюсь себе внушить.

— Просто будь осторожен, — он сминает алюминиевую банку в своей руке и выбрасывает её в мусор. — Я не хочу, чтобы ты пострадал, — он хлопает меня по плечу и возвращается к женщинам в нашей гостиной. На мгновение я подумываю разрешить одной из них отсосать мне, но я исключаю это, когда видение ЕЁ всплывает в моем сознании. Всё это теперь становится обыденным для меня. Возвращаюсь домой, думаю о ней, а затем бросаюсь в душ, чтобы представить её пухлые розовые губы, обернутые вокруг моего члена.