Женька нахмурилась, задумалась. Конечно, что-то надо делать. Но куда девать еще этих тварей? Не таскать же на пятый этаж? Тем более, что сейчас они дрожали и пищали от ужаса, но отпускать их нельзя было ни в коем случае, по крайней мере до тех пор, пока не разобрались с Мышатником и не спасли Всадника и Перстень.

Выручила бабушка Горемыкина!

- Женечка, а давай мы их в мусорные контейнера, которые во дворе стоят, складывать будем. Подкатим их поближе к подъезду, и прямо из подвала - в контейнер. Мало если будет для этой нечисти, мы из соседних дворов ради такого дела прикатим. Позаимствуем ради такого дела-то...

- Ради какого дела? - вывернулся откуда-то любопытный Домовой.

- А тебе-то что, шиш старый? - добродушно огрызнулась бабушка Горемыкина. - Мало того, что старый, так он еще и любопытный.

- Это кто старый?! - возмутился Домовой. - Кто старый-то?! Я?! Да я по нашим мерками, по домовым, совсем еще молоденький! Я еще, можно сказать, совсем юноша. Во!

- Клопулина, голубушка моя, подь-ка сюда, милая, - позвала бабушка. Подь скорее, родимая, я тебя с вьюношей познакомлю. Может, утащишь ты его к себе под обои?

- Ну вот. Зачем так сразу? Я сам к ней пойти могу, так бы и сказала сразу... А то под обои...

Домовой засуетился и боком проскользнул в прихожую, где и столкнулся с Клопулиной. До Женьки и Бабушки донесся разговор следующего содержания:

- Там меня звали, кажется?

- Хе-хе-хе, нет, дорогая. Это мы с девочками пошутили малость.

- С какими девочками?!

- Так с ентими, это...

- Не такай, а отвечай, когда тебя спрашивает жертва твоего рокового обмана? С кем ты изменял мне в комнате, уединившись с девочками, вместо того, чтобы всеми фибрами и жабрами своей черной души, зачерствевшей от твоего коварства, спешить к единственно любящей тебя по-настоящему трепетно девушке?! С кем ты находился в комнате?! Сколько их было?! Ты - плотоядное животное! Тебе мало одного, нежно влюбленного в тебя существа? Ты был с двумя женщинами?! О горе!

- Клопулиночка, это...

Слова прервал знакомый Женьке приятный звон.

- Ой, я же того...

- Ты уже не просто того, а совсем того! - бушевало нежное, трепетное существо.

- Тык это же...

Приятный звон.

- Ой, но я же...

Приятный звон.

- Ой! Да погоди же ты! Что я, колокол, что ли?!

Звон - переходящий в гудение.

Бабушка и Женька выглянули в коридор. Перед ними стояла тонюсенькая Клолулина, напротив которой подпирал спиной стену, глупо улыбаясь, Самовольный Домовой, с совершенно вылезшими из орбит глазами.

- Ну, я пойду... Это... Крыс пойду пасти... Это... Мышей... Это... Мышей пойду выращивать... - забормотал он бессвязно, собирая по полу лукошко и короб, одновременно пятясь к выходу.

Сделав всем ручкой, он вышел на заплетающихся ногах, неуверенной походкой. Женька покачала головой и вышла следом. Она спешила в подвал.

Глава двадцать первая

Волшебные Истории Всадника /продолжение/

Войдя в подвал, она озабоченно посмотрела на часы, и покачала головой. Направилась было к Всаднику, но тот остановил ее движением руки, давая понять, что видит происходящее вокруг, но подходить к нему не надо.

Мышатник на мгновение очнувшись, тоже что-то заметил. Он открыл уже рот, но Всадник свободной рукой прихватил его за полу и притянул к себе, потом наступил на край длинного серого плаща Мышатника, и приставил к его животу кинжал.

Теперь Всаднику стало совсем тяжко: шпагой он щекотал горло Какашкину, а кинжалом удерживал на месте Мышатника. При этом он должен был не прерываясь рассказывать свои бесконечные Волшебные Истории:

- Собрался уже суровый Старейшина ремесленников отчитать нерадивого мастера, наплодившего таких уродов, да еще и поощряющего своими игрушками стяжательство, но заметил, что мастер горбат.

Смутился Старшина, и пожалел уродца. Слукавил он перед собой. Подумал он при этом так: вот сидит человек, который не может делать какой-либо другой работы по причине своего увечья, с трудом научился бедняга лепить этих уродцев. Господь не дал ему таланта, и не дал возможности работать так, чтобы прокормить семью, а просить милостыню это человек, наверное, стесняется.

Поразмыслив так, Старейшина купил у Горбуна самую уродливую кошку-копилку, заплатив за нее большую золотую монету.

Весь базар ахнул. Bсe знали, что Старейшина может пожурить мастера, может похвалить его, но что Старейшина покупает очень-очень редко, и только изделия Великих Мастеров.

Базар зашумел, закипел, зашептался, задумался, заволновался...

А поскольку Старейшина никому не пояснил свой поступок, то правильно поняли почему он купил это страшилище, только совсем немногие. Все остальные пришли к выводу, что они сами чего-то не поняли в мастерстве Горбуна, просмотрели то, что смог увидеть только такой Великий Maстер, как Старшина ремесленников.

Что поделать -замечательные мастера и искусные ремесленники, они были все-таки людьми мастеровыми, неискушенными во всех тонкостях всех ремесел. Прекрасно зная свое дело, все тонкости в нем, они доверяли мнению других, когда речь шла об изделиях другого цеxa.

Решив, что они не сумели разглядеть нечто, действительно достойное внимания, стали наперебой покупать изделия Горбуна. По базару пополз, а потом и просто полетел слух, что появился в Городе чудо Мастер за изделиями которого приходил на базар сам Старейшина. И не просто купил, а отдал за глиняную безделицу целую большую золотую монету!

Слух переполнил базар и выплеснулся из него, как вода из кипящей кастрюли, на улицы Города. Валом повалил народ посмотреть на этого чудо-Мастера и его изделия.

И заморские купцы, и просто досужие и праздные гости бросились на базар, скупать эти чудесные изделия, чтобы потом развести их по всему миру, славя Горбуна.

За то, за что с утра никто не давал и медной монеты, платили серебром, а к обеду - только золотом!

В мгновение ока раскупили товар Горбуна. А народ все подходил и подходил. И все спрашивали только одно: будет ли еще товар?

Шумела толпа вокруг Горбуна. А он молча сложил мешок, так же молча и не считая, ссыпал золотые и серебряные монеты в большой кошель у пояса так небрежно, словно это было не серебро и золото, а простая мелкая медь.

Перекинул он мешок через плечо, и пошел прямо на толпу, низко наклонив голову, укрыв лицо капюшоном. Толпа разом притихла и расступилась, пропуская его, не зная сама, почему она это делает. Горбун побрел, загребая ногами базарную пыль, через Городские ворота...

Когда самые любопытные выскочили следом за ним, чтобы посмотреть, куда же он пойдет, того и след простыл. Только здоровенная крыса, горбатая, с розовым голым хвостом, косясь на людей красным, налитым кровавой злобой глазом, перебежала дорогу прямо по ногам любопытных, изрядно их напугав, и скрылась в какой-то щели, так и не обратив на людей никакого внимания.

Любопытные потолкались около ворот, посудачили между собой и разошлись. Но в Городе до самого позднего вечера, до самого-самого позднего вечера, только и говорили в каждом доме, что о Горбуне и о его кошках-копилках.

Рано утром, как всегда, люди заспешили в цеха и на базар.

И самые ранние покупатели и торговцы увидели сидевшего на коврике, в углу, расставив перед собой прямо на земле кошек, Горбуна.

Сыпались золотые в базарную пыль к ногам Горбуна. Не наступил еще полдень, а весь товар у него был раскуплен.

И опять стояла напротив него толпа и спрашивали люди, когда будет еще товар.

Опять не отвечал Горбун, молча, как и накануне, собрался, и ушел через те же ворота, загребая пыль ногами, унося на плече пустой мешок, и тугой кошель у пояса. Помчались вслед за ним мальчишки, но только опять большущую горбатую крысу увидали они.

Тогда многие удивились и вспомнили, что в Городе уже много десятилетий не было ни одной крысы. Но тут же о ней и позабыли, заспорив о том, куда же мог подеваться Горбун.