- Ах, Женечка, мне, право, неудобно, золотко мое, - прервал ее осмотр голос из прихожей.

- Ну что Вы! - Засмущалась гостья. - Не берите в голову, это такие мелочи с точки зрения вечности...

- Ну, не скажите, Женечка. При нынешнем воспитании, это возможно, и мелочи, а вот в бытность мою студиозусом и практикуясь в Его Императорского Величества Государственном Архиве... Да куда же они подевались? Ага, вот они, голубчики, вот они! И как это я так перед Вами оплошал...

В коридоре послышалась какая-то возня, шуршание, и через пару минут на порог комнаты важно попытался вступить старичок, но запутался в портьере.

- Конечно, с точки зрения современности, возможно, и пустяк, выйти навстречу даме в домашних тапочках, но в бытность мою...

Тут ему удалось выпутаться из портьер, и он предстал перед гостьей все в тех же, лимонного цвета, кальсонах, но в черных лакированных ботинках, сменивших домашние тапочки.

Старичок прищелкнул каблуками и застыл в церемонном поклоне:

- Прошу любить и жаловать: Реставратор Летописей, Иван Иванович Голубев.

Женька подбежала к старику и расцеловала в преклоненную голову. Затем она подхватила его под руку и повела в кресло, стоящее перед столом, помогла опуститься в него, а сама устроилась напротив, на маленькой банкетке.

- Иван Иванович, Вы не обижайтесь, я буквально на минуточку... Вы сегодня случайно не находили Перстень?

- Что за фантазии, Женечка? И почему именно сегодня? Я за всю свою жизнь никаких ценностей, кроме духовных, не приобретал и не находил, а тут здрасьте, именно сегодня, и обязательно перстень. Я и на улицу сегодня не выходил.

- Да не на улице, а здесь, дома у себя. Вы не находили Перстень? Вы вспомните, Иван Иванович. Это очень-очень важно, уверяю Bac!

- Да я Вам верю, верю, Женечка, - забеспокоился, посерьезнев, старик. - Только все равно вынужден буду огорчить Вас, милая, перстней в этом доме я, увы, не находил. Да и что суть - перстни? Ну, - золото, Ну, камни, пускай и самые раздрагоценные... Да у меня здесь, - он обвел рукой стеллажи, - такие сокровища, что перед ними любое злато - тлен и плесень. Да и что, если разобраться, есть злато? Достаток. Власть. А я, милая, Реставратор Летописей! Мое богатство несопоставимо ни с одним сокровищем мира. Мудрость веков скрыта за этими переплетами. Что может быть больше этого? Кто имел власть большую, чем летописец? Никто и никогда! Лукавый летописец мог исказить события. И это имело место, и тогда ему казалось, что он получил такую власть, которой до него никто не имел. Через него входили в Историю. Он стоял как бы у врат. В его власти было произвести из грязи - в князи, и в его власти было окунуть в грязь благороднейшего из князей.

Я восстанавливаю истину. Я - Реставратор Летописей. Я обладаю властью над настоящим, прошлым и будущим. В моих руках не просто пожелтевшие страницы, в моих руках - Время. Я могу отреставрировать страницы Истории так, что все прошедшие события отразятся в кривых зеркалах лжи. Конечно же, я кокетничаю и фиглярничаю, любезная Женечка, никогда я не позволял и не позволю себе ничего подобного.

Когда-то, когда я был молод, пришли ко мне слуги Сатаны, и стали заставлять меня переписать некоторые страницы хроник, отреставрировать их так, как требовал этого Сатана. И я отказался, сказав им:

- Ищите слабых духом, не помощник я в делах подлых.

И схватили меня слуги Сатаны, и отправили в земли Соловецкие, святостью своей славные. Но ничто не свято для Сатаны. Превратил он эти земли в узилище. И без малого двадцать лет мытарили меня, Женечка, по лагерям. Сначала - Соловки, потом - Магадан, Колыма... И жена моя, голубушка, отречься от меня не пожелавшая, тоже по этапам пошла. Только вот вернуться не сумела. И осталось мне памятью от нее только колечко ее серебряное. И нет на всем белом свете для меня таких перстней, чтобы они дороже этого колечка стоили. А вот фотографии ее, даже самой крохотной, не осталось. Вот как дорого стоят и ценятся Реставраторы Летописей, если им за порядочность свою жизнью платить приходится... Утомил я Вас, Женечка? Давайте мы с Вами будем чай пить...

- Вы нисколько меня не утомили, но я просто тороплюсь. А Вы, Иван Иванович, все-таки согласны со мной, что Сатана существует? Неважно, в каком обличии, но существует. Согласны?

- Сатана, Женечка, конечно же, существует. Но только не ТАМ, не в тех сферах, которые Вы имеете в виду. Вернее, не совсем даже так. В этом вопросе все так сложно. Сатана, как некая квинтэссенция некоего Абсолюта, в данном случае - Абсолютного Зла, не может существовать Там, - старичок воздел сухонький пальчик в потолок. - В виде Абсолютного Зла он может существовать только на земле, только воплотившись в человека. Впрочем, я тоже, с Вашего разрешения, занимался этим вопросом. Вот я приготовил для Вас папочку, в которой некоторым образом собраны кое какие результаты моих досужих изысканий. Все не совсем так, вернее, даже совсем не так, как сложилось и отложилось в нашем сознании, привыкшем к стереотипам. Да и с каноническими текстами много разночтений. Но кое-что существует в апокрифах, в христианских неканонических текстах. Есть некоторые отзвуки в писаниях богомилов о Сатанаиле. Да, впрочем, Вы лучше сами почитайте, когда позволит время. Мне было весьма любопытно слушать Ваши рассказы о Сатане, и не менее интересно мне будет выслушать Ваше мнение по поводу моих изысканий. Можете не спешить...

- Спасибо, Иван Иванович! Для меня это очень увлекательно, поверьте. А сейчас я побегу, зайду вечером и принесу варенье к чаю. А к зеркалу Вы все-таки подойдите...

Выходя из дверей, она подняла голову и увидела на потолке дырку с черными краями. Глянула под ноги, в полу чернела такая же дыра. Женька нахмурилась...

Глава четвертая

Размышления на лестничной площадке

Она стояла на лестничной площадке и прикидывала: о Перстне надо спрашивать, спускаясь по этажам, в квартирах, которые находятся под квартирой Ивана Ивановича. Значит так: на четвертом этаже - бабушка Горемыкина, та у которой Самовольный Домовой проживает.

Поселился он безо всякого разрешения, нельзя домовым в таких домах жить, а он - поселился. Живет. Записки пишет. Хотел назвать их "Записки на манжетах", пришлось его пристыдить, сказать, что нельзя чужие названия брать, да если и писать на манжетах домового, то потребуется мел.

Домовой сначала на замечания обиделся, а потом заявил, что даже и хорошо, потому что он придумал еще лучшее название: " Записки домового". Женька хотела ему сказать, что такое название так же имело место быть, но передумала.

Теперь Самовольный Домовой сидел целыми днями у батареи на кухне и старательно писал. Мало того, он уговорил и бабушку Горемыкину взяться за мемуары. Теперь вместо того, чтобы смотреть вечерами сериалы по телевизору, она сидела у стола и строчила что-то бисерным почерком в большую бухгалтерскую книгу. Она называла эту писанину "мемуар".

Она так и говорила: - Я пишу свой мемуар ...

Название придумал ей Домовой: "Так получилось".

Сидели теперь целыми днями бабка и Домовой каждый за своим краем кухонного стола, пили чай и писали, строчили всяк про себя и про свое. Так и жили.

Этажом ниже Домового и бабушки, проживал Семен Какашкин - Величайшая Жертва Всех Времен и Народов. Он, например, считал, совершенно всерьез, что даже его появление на свет было ни чем иным, как злобной провокацией, чтобы в жизни предать его бесчеловечным, неимоверным мучениям. Позавидовав Домовому и бабушкеГоремыкиной, он взялся за изложение своего горестного жития.

Жизнеописание свое он писал под псевдонимом. Но писал он не просто мемуары, а совершенно новый жанр, и выглядело это так: С. Мартиролог. "Моя не - жизнь" роман -страдание.

Таким образом дом пополнился еще одним писателем и Женька заявила, что это уже не просто жилой дом, а дом литераторов. И пожаловалась Реставратору Летописей, что только она одна бесталанная, кроме нее в доме пишут все. На что Реставратор ответил ей: