— Простите, я зря затеял этот разговор. Просто я рассердился. Вы взрослый человек и в состоянии сами принимать решения.

— Нет уж, договаривайте.

Ливемор опустился в кресло и попытался собраться с мыслями. Он все еще злился.

— Возможно, я старомоден, но я — врач и отвечу вам, как врач. Давайте считать, что вы пришли ко мне в семейную консультацию. Вы — молодая, здоровая, цветущая женщина. Но брак ваш — в опасности. И, так сказать, первопричиной этого являетесь вы. Хотя в целом вы оба несете ответственность за происходящее. Из-за постоянной загруженности работой вы утратили свою притягательность. У вас просто нет на это времени. Здесь я говорю не о сексе, а о женской привлекательности вообще. О том, как вы одеваетесь, пользуетесь косметикой, как вы двигаетесь и что сами о себе думаете. Всецело отдавая себя работе, мужу вы отводите лишь второстепенную роль. Вы должны понять, что из-за достигнутой женщинами свободы, мужчины многого лишились. Женатые мужчины теперь бездетны, следовательно, не могут относиться к женщине, как к матери своих детей. У них нет такого, кто бы о них заботился. Я не могу настаивать, чтобы все браки строились на отношениях «хозяин — раб», но все же сначала нужно отдавать, а уж потом брать. Спросите себя, что дал вашему мужу этот брак, кроме сексуальной неудовлетворенности? Уж лучше жить с приятелем, с которым можно поболтать на профессиональные темы.

Лита долго молчала. В конце концов, Ливемор кашлянул, прочищая горло, и поднялся.

— Я не хотел вмешиваться. Простите.

Он вышел и увидел Блейлока, решительно шагавшего по коридору. Хмуро посмотрев на его удаляющуюся спину, Ливемор пошел в лабораторию проверить установку с пробирками.

Блейлок без стука вошел в кабинет Кэтрин Руффин. Она холодно взглянула на него и вернулась к работе.

— Я сейчас занята и не собираюсь разговаривать с вами.

— Я пришел просить вас о помощи.

— Меня? — она невесело засмеялась. — Вы обвинили меня в диверсии. Так как же вы можете просить о помощи?

— Вы одна можете предоставить нужную мне информацию. Если вы невиновны — а вы настаиваете на этом, — вы должны помочь.

Этот аргумент убедил ее. Кроме личной неприязни, у нее нет причины отказать Блейлоку. Он ищет преступника.

— Что я должна сделать?

— Помогите найти мотив преступления.

— Но я не знаю ничего из того, что было бы неизвестно вам.

— Это не так. Вы имеете доступ ко всем записям и компьютеру. Мне нужно собрать все данные по содержимому тех пробирок. Я искал в отчете об уничтоженных пробирках какую-нибудь закономерность. Например, три пробирки из каждых пяти были разбиты. Или — в такой-то день было испорчено содержимое всех пробирок определенной категории. В записях должен быть ключ к разгадке.

— Это большая работа.

— Я могу передать вам все полномочия.

— Ну, хорошо. Я сделаю сравнения и напишу для компьютера программу отбора всей относящейся к делу информации. Но не могу обещать, что из этого что-нибудь получится. Вполне возможно, закономерности не существует.

— У меня есть причины сомневаться в этом. Как только закончите, позвоните мне.

Кэтрин Руффин понадобилось два дня напряженных усилий, и она осталась удовлетворена результатами. Хотя и не нашла никакой закономерности. Может, Блейлок что-нибудь обнаружит? Она позвонила ему и еще раз просмотрела данные.

— Ничего примечательного, — сказала она, показав ему пачку напечатанных на компьютере листков.

— Это уж мне решать. Только объясните, что вы сделали.

— Вот список поврежденных или уничтоженных пробирок, — она передала ему верхний лист. — В первой колонке указан номер кода, дальше — соответствующее ему имя.

— Что вы имеете в виду?

— Фамилии доноров. Так легче идентифицировать признаки. Вот, смотрите — Уилсон-Смит. Сперма Уилсона, яйцо — Смит. Оставшиеся колонки содержат всякие детали, связанные с селекцией. Какие были выбраны признаки и тому подобное. Вместо номеров для обозначения признаков использованы их названия. Так удобнее было обрабатывать данные. На других листках — неудачные попытки найти связь между всеми этими случаями. Такой связи, похоже, нет. А вот имена представляют интерес.

Блейлок оторвался от цифр.

— Что это значит?

— Да ничего. Дурацкая привычка. Я родилась среди буров после революции и выросла в одной из белых резерваций Южной Африки. До одиннадцати лет, когда мы сюда эмигрировали, я говорила только на африкаанс. Поэтому я очень привязана к людям — вы называете это этнической группой, — с которыми росла. Это маленькая группа, в этой стране их редко встретишь. Поэтому я по старой привычке смотрю на списки имен, пытаясь найти буров. Несколько раз мне это удалось, и мы вспоминали дни нашей жизни за колючей проволокой. Вот что я имела в виду.

— Какое отношение имеет все это к спискам?

— Там нет ни одного бура.

Блейлок пожал плечами и снова принялся изучать бумаги. Кэтрин Руффин, урожденная Кэтрин Бекинк, плотно сжав губы, глядела на список имен.

— Да, из Южной Африки никого. Пожалуй, только англо-ирландские фамилии.

Пробежав глазами весь список, она убедилась в этом. Только англо-саксы и ирландцы. Особого значения, впрочем, это не имело, как и тот факт, что в списке не было негров.

— Не вижу никакой связи, — сказал Блейлок и сердито потряс листками. — Но должна же существовать причина?

— Возможно, вы решаете неверную задачу. Вы хотите знать, почему уничтожены пробирки, соответствующие определенным именам из списка. А, может быть, стоит подумать, почему некоторые имена вообще не попали в эти списки. Например, выходцы из Южной Африки.

— А они есть в вашем фонде?

— Конечно. В общем списке есть итальянские, немецкие имена — какие угодно.

— А ну-ка, зададим себе этот вопрос, — сказал Блейлок, склонившись над листками.

Именно этот вопрос и следовало задать.

К 23.00 было созвано чрезвычайное заседание Генетического Управляющего Совета. Ливемор опоздал, как всегда. К большому мраморному столу поставили дополнительный стул, на котором восседал Блейлок. Рядом с ним лежали компьютерные распечатки. Кэтрин Руффин включила диктофон и туг же призвала у частников к порядку. Стертевант закашлялся, выбросил окурок и взял очередную сигарету, набитую неизвестно чем.

— Эта дрянь с запахом компоста когда-нибудь доконает вас, — сказал Ливемор.

Кэтрин Руффин решительно пресекла традиционный обмен колкостями.

— Заседание созвано по просьбе мистера Блейлока из Федерального Бюро Расследований, который ведет следствие по делу об уничтоженных пробирках и явной диверсии. Мистер Блейлок сейчас сделает заявление.

— Самое время, — сказал Ливемор. — Ну, узнали, кто это сделал?

— Узнал, — без выражения ответил Блейлок. — Это вы, доктор Ливемор.

— Ах, какой пафос! Но неплохо бы представить доказательства, прежде чем вы заставите меня сознаться.

— Думаю, что смогу сделать это. С того момента, как начался саботаж, и даже до того, как стало понятно, что речь идет именно об этом, уничтожалось содержимое каждой из десяти пробирок, что составляет ровно десятую часть. Это указывает на определенный склад ума. Это также ровно в десять раз превосходит показатели неудач в других лабораториях, обычно составляющие один процент. Кроме того, все уничтоженные пробирки содержали материал доноров с английскими или ирландскими фамилиями.

Ливемор шумно втянул носом воздух.

— Довольно неубедительно. А какое отношение это имеет ко мне?

— У меня есть записи ваших заседаний, где вы неоднократно выступали против «дискриминации в селекции». Вы возомнили себя защитником меньшинств, в разное время упоминая, что негры, евреи, итальянцы, индейцы и другие группы снова подвергаются дискриминации. Записи показывают, что среди уничтоженных случайно или преднамеренно пробирок не было ни одной с материалом доноров из указанных групп. Совершенно очевидна связь этих событий с вами, не говоря уже о том, что вы — один из немногих, кто имеет свободный доступ в лабораторию и обладает необходимыми знаниями, чтобы осуществить диверсию.