Замарайка рысью понесся к камням. Дорогой он не один раз останавливался и отдыхал. Перед камнями маленький лисенок увидел истоптанную землю. Она были исколота острыми когтями.

Лисенок перешел на галоп. Еще не добежав до бугра, Замарайка увидел, что камни раскиданы. Тальмы не было. Напрасно лисенок бегал из стороны в сторону, обнюхивая бугры, моховые кочки, кусты и камни. Нигде ему не попалось ни одной рыбины, ни одной недоеденной головы или хвоста.

Воры действовали дерзко и решительно. Замарайка скоро отыскал следы когтистых лап. Следы сохраняли крепкий запах зверя.

Рыбу перетаскала рыжая росомаха. Она старалась запутать следы. Посередине были две маленькие круглые ямки, а по бокам - крупные, когтистые. Хитрая росомаха хотела показать, что действовала не одна, а вместе с другим зверем.

Но Замарайку трудно обмануть. Маленькие круглые ямки и большие пахли одним зверем. Рыжая росомаха могла обмануть собак, сбить со следа охотника, но не наблюдательного лисенка.

Замарайка решил догнать воровку и разделаться с ней. Он надеялся, что она не съела всю рыбу и спрятала ее где-то в стороне. Во время погони лисенок внимательно приглядывался к земле: не попадется ли ему кусок старого тынзея, который он мог бы пожевать? Густая трава все прятала.

Замарайка упрямо бежал по следу рыжей росомахи, приглядывался к земле и терял надежды на свое счастье.

Глава 18

НАДО БЫТЬ ДОБРЫМ

Все произошло точно так же, как в том далеком сне, который однажды приснился Хосейке ночью. На рассвете в чум к мальчику ворвался разъяренный Есямэта. Он вытащил из-под оленьих шкур свою одностволку с разбитым прикладом и стремительно налетел на мальчика.

- Патрон отдавай! - толстяк угрожающе двинулся на охотника, размахивая свободной рукой.

- Сейчас. Не нужны мне твои патроны без ружья. Отдам! - Хосейка протянул на темной ладони медный патрон с зелеными пятнами налета.

- А где второй? Ты куда его дел? - визжал Есямэта, сверля мальчика маленькими острыми, как расклепанные гвозди, глазками. - Где второй патрон? Гони мне!

- Я выстрелил.

- Выстрелил?

- Да.

- Ты кого убил? - Есямэта прижал Хосейку к закопченному шесту, нетерпеливо обшаривая глазами темные углы чума. - Где лисицу спрятал? Шкуру где повесил сушить?

- Я не убил лисицу!

- Врешь, я знаю. Знаю, ты стрелял по лисице.

Хосейка улыбнулся и отрицательно замотал головой. Про себя он давно уже смеялся над толстяком, смотря, как он горячился, ругался, то и дело смахивая со лба капли пота. Наконец толстяк успокоился и остановился посреди чума, чтобы отдышаться.

Хосейка вспомнил: когда прибежал Есямэта, дверь мягко упала, а не загремела, как при морозе. Он догадался, что ветер за ночь переменился и оленья шкура успела отсыреть. Нюки на чуме провисли, как во время дождя. Ветер пришел из-за ручья - южный, теплый.

Мальчику было все равно, что говорил Есямэта и что требовал от него. Он думал только о ветре, радовался скорой перемене погоды.

Теплый ветер должен был быстро согнать выпавший во время пурги снег. Тогда сразу бы открылись зеленая трава, деревья с маленькими зелеными листочками, почками, кустарники, моховые кочки, мочажины, болота и закраины озер.

Ветер должен был помочь и маленькому лисенку. "Замарайка, Замарайка!" - ласково шептал Хосейка и улыбнулся, вспомнив свою встречу с лисенком. Сойдет снег, и Замарайке легко будет охотиться. Птицы перестанут прятаться, начнут кормиться, оставят бродки и копанки на буграх и моховых кочках. Куропатки примутся щипать почки; утки будут копаться в иле на озерах; гуси начнут щипать траву.

Если южному ветру солнце поможет быстро растопить снег и наледь, вода начнет заливать норы леммингов. Тогда начнется настоящий пир для лисиц, песцов, белых сов, канюков, ворон и горностаев. Только бы Замарайка не пропустил удачный момент охоты! Гагары ему надолго не хватит, начнет снова голодать и бегать по тундре.

- Почему ты молчишь? Кого ты убил? Патрон мой отдавай!

- Я промазал.

- Врешь.

- Ну что ты пристал? Ты знаешь, что я плохой охотник. Даже рыбу плохо ловлю. Один раз мне повезло, так не смог вытащить.

- Помню, привязал к копыльям нарт.

- Точно. Ты же знаешь меня.

- Где большая лисица? Ты куда спрятал ее шкуру?

- Не убивал я. Сказал тебе, промазал! - Хосейка достал из кармана пустую медную гильзу.

- Половина лисицы моя. Ружье мое, патроны мои, я тебе давал. Гони лисицу!

Старая Хороля сидела на корточках перед костром молчаливая и спокойная. Она не останавливала Есямэту, но жадно ловила каждое его слово и повторяла их про себя, чтобы надолго запомнить.

- Ты моим ружьем охотился! Моими патронами стрелял! - кричал Есямэта, входя в ярость. Лицо его покраснело, глаза стали щелками. Договорились с тобой, убьем лисицу - пополам делим. Разве ты забыл? Меня не обманешь, отдавай мою долю.

Хороля нагнулась к веточкам раздувать огонь. От красных углей ее темное лицо, изрезанное глубокими морщинами, посветлело.

Огонь с угольков перебежал на маленькие веточки, жадно принялся их лизать.

- Уходи из чума! - решительно сказала Хороля Есямэте, подымаясь с лат. Крепко сжала кулаки. - Трещишь, как ворон. По-худому каркаешь. Весь ум растерял. Где научился лисицу пополам рвать? Охотник должен быть добрым. Встретил на реке тонущего зверя - спаси, больного - накорми. Заступись за слабого. Ты хозяин земли и воды. А ты учишь Хосейку плохому, учишь рвать шкуру лисицы. А потом станешь учить его стрелять зверей в запретное время, лисиц - во время гона, песцов - во время свадеб. Не пастух он тебе. А ты не многооленный кулак Митька Пайнуто. Митьку давно выгнали из тундры. Не нашлось ему места и за Камнем! Уходи, худая башка!

Есямэта выскочил из чума. А Хороля долго не могла успокоиться. Продолжала ругать Есямэту, когда гремела чугунами, ставила на огонь чайник с водой или отрывалась от шитья. Слова каждый раз подкрепляла взмахами рук, резкими и решительными.

- Жадный, плохой человек! Охотник должен знать зверей, должен уметь их считать. Приваду разбросал, много не ставь капканов! Без головы можно всех переловить! Ты смотри у меня! Поймал двадцать песцов, подумай, не последнего ли добыл? - мать сжала маленький темный кулак и погрозила Хосейке. Неожиданно она замолчала и занялась работой.

Старая Хороля не могла сидеть без работы ни одной минуты. Ее проворные руки мяли или выделывали шкуры оленей, шили тобоки, или красили паницу, или резали мясо для супа.

Прошел долгий час. Хороля оторвалась от шитья и спросила громко у сына:

- Ты выследил лисицу? Это правда?

- Да. За ручьем отыскал нору. Видел черного лисенка. В рыжих пятнах. Он замарайка. А лисицу я не видел. Наверное, убежала. Два раза караулил не прибегала.

- Замарайка? - удивленно переспросила старая Хороля и задумалась.

Хосейка удивленно посмотрел на мать. Ему показалось, что она знала о черном лисенке: не стала расспрашивать, как он выглядел, много ли рыжих отметин у него на шубе.

Мальчик знал, что задавать вопросы неприлично, и терпеливо ждал, когда мать сама надумает рассказать.

Хосейка мучился и не находил себе покоя. Он не отходил от матери, подолгу выжидающе смотрел ей в глаза.

Мать начинала сердиться.

- Садись, шатун! - недовольно буркнула Хороля и сжала кулак. - Уроки делай. Мария Ивановна ругалась.

Мальчик знал, что лучше мать не злить, чтобы не получить увесистых колотушек. К костру пододвинул маленький стол. Тяжело вздыхая, разложил свои тетрадки, учебники. Поставил чернильницу-невыливайку. Он носил ее в интернат всегда в кармане. Зимой, когда чернила замерзали, прятал чернильницу в мешочек, сшитый из заячьей шкурки.

Продолжая тоскливо вздыхать, мальчик открыл страничку задачника. Не спеша переписал условие задачи в тетрадь. Во время этой тяжелой и утомительной работы подпирал щеку изнутри языком, чтобы меньше сажать в тетрадь жирных клякс.