Вот так и начался день, когда Лизавета Петровна Горская убедилась в том, что она самая настоящая и безнадежная лгунья. От этой мысли было стыдно, но ничего поделать с собой она не могла.

Началось с безобидного. С того, что она так и не рискнула пожаловаться Павлу на все произошедшее накануне вечером. Да и на что жаловаться? На то, что сама дура? Потому решила, что самое разумное – вести себя так, будто ничего не случилось, как обычно. Это было трудно. Но Лизка себя хвалила – смогла! Даже несмотря на то, что выпитое вчера вино, действительно, стояло поперек горла. И желудок будто камнем взялся.

Но сказать мужу правду – что страшно приревновала – она не могла. Начать разговор и услышать, что он совершил ошибку, когда повел ее в ЗАГС, было выше ее сил. А так он хоть… тоже старается делать вид, что все хорошо. Может быть, само как-то рассосется. Во всяком случае, отдавать мужа его бывшей невесте без боя Лизка Горская не собиралась.

Не все методы борьбы испробованы!

Еще ночью, когда Павел прибежал спустя двадцать минут после того, как она легла «спать», слушая его мерное дыхание на соседней подушке, Лизка придумала план, который не мог провалиться. Потому что намеченное было тайным оружием всех женщин по линии ее матери на протяжении нескольких поколений.

«Лізка! – говорила мать. – Хочеш, шоб мужик був як шелковий, дружи зі свекрухой! От хоч ти собі трісни, а дружи. Бо ніхто більш на твій бік не стане, як мужик наліво попрьоть!»

И, надо сказать, это действовало не только тогда, когда «мужик налево пер». Решила мамка деревья в саду обрезать. Батька не дозовешься. Мамка быстренько пирогов напекла, наливки из закромов достала и давай свекровище угощать. А потом невзначай: «Шось Пєтя, мамо, відлинює, а сад не обрізаний!»

На другой день Петя, скрипя зубами, взялся за дело.

Потом мамка возмутилась: «Да скільки буде той стілець падать! Пєтя! Ты б нові табуретки зробив!»

Петя поморщился и сделал вид, что не услышал. Мамка прихватила новый отрез ситца и к свекровищу побежала: «Мамо! А хочете ми вам новый халатік сообразім? Тільки мені перед швєйной машинкой сидіть нема на чому! Табуретка зламалась!».

На другой день Петя сидел с рубанком и спрашивал у супруги, сколько табуретов в штуках надо соорудить.

Словом, правило железное! Хочешь с мужем мирно жить – дружи со свекровью!

Даже если свекровь – Изольда Игнатьевна. Даже если она тебя ненавидит за то, что ты умудрилась стать женой ее сына. Даже если ты в чем-то ее понимаешь, в конце концов!

Потому, полюбовавшись пару минут на безмятежное лицо Пашки, Лиза переоделась и, тихонько закрыв дверь, спустилась вниз, гадая, где может быть Изольда Игнатьевна. И встала ли она вообще – все-таки было очень рано.

Свекровь нашлась на веранде. Преспокойно пила чай, любуясь клумбами с цветами. На столике тоже благоухали розы в вазе. Лизка вяло подумала, что половину жизни отдала бы за то, чтобы быть хоть вполовину такой же элегантной. И решительно двинулась к ней.

- Добрий ранок! – жизнерадостно поприветствовала ее Лизка. – А Пашка ще спить!

- Доброе утро, Лиза, - отозвалась Изольда Игнатьевна.

И не понять было, рада она появлению невестки в столь ранний час на веранде, или же она злится, что ее уединение было нарушено. Лизка бы охотнее поверила, что второе. Но это было бы весьма поспешное суждение. Потому что вчера поздним вечером Изольда Игнатьевна, сидя на этой же самой веранде, прекрасно видела торопливое возвращение Лизы из гостей и без Павла. Ей вспомнились слова Тани на пляже, и почему-то при виде фигурки невестки, промчавшейся среди розовых кустов к дому, ей стало Лизу… жаль. Чувство это было странным, непривычным и несколько тяготившим. Поэтому Изольда Игнатьевна сердито покинула свое любимое кресло и отправилась к Николаше, так и не узнав, что Павел примчался домой немногим позже жены.

- Чаю хотите? – поинтересовалась свекровь.

При мысли о еде Лизе стало грустно. Ее и без того тошнило. Пустой чай, тем более, не вызывал ничего, кроме отвращения.

- Спасибі, мамо, не хочеться, - легко сказала Лизка и заискивающе посмотрела на свекровь: - А помніте, я вчора спиталася… ну про подарок Сєрьожкє Писаренку, Пашка його крестить буде… Ну… Навєрно. Позвали, він і не проти… Я хотіла… Може, допоможете шось вибрать, шоб на крєстіни подарить?

- Вы же не на пару дней приехали. Успеется еще по магазинам, - ответила Изольда Игнатьевна.

Такого поворота Лизка не предвидела. Почему-то она была уверена, что свекровь согласится сразу. Откуда такая уверенность – не имела понятия. Но уверена была – согласится! Может быть, хотя бы из желания и ей тоже указать на ее никчемность? Ясно же, зачем Татьяна вчерашний вечер задумала! Ровно из тех же соображений. Посмотри, мол, да сравни, Павел Николаевич!

Лиза рассердилась. Отступать не собиралась. Подружиться со свекровью было ее последней надеждой удержать мужа в семье, хоть и семья-то существовала всего восемь месяцев.

- Я сьогодні хотіла… Вчора плечі згоріли, все одно на море не піду, - осторожно проговорила она, соврав второй раз за сутки.

Изольда Игнатьевна медленно отпила чай из чашки и, подумав, ответила:

- С солнцем нужно, конечно, осторожнее. А то рискуете весь отпуск провести дома. Что ж… - согласилась она, - давайте съездим в город. Можно будет начать с «Детского мира».

- Ой, мамо, спасибі! – Лизка всплеснула руками и радостно заулыбалась. – Ви за мої плечі не хвилюйтесь, я кисляком намажусь, якщо болєть буде. Я прівичная. В нас на городі, як картошку копали, і не так горіло.

- О! Чуть свет, а дамы на ногах! Наше вам с кисточкой! – раздался громкий голос Николая Васильевича. Он вышел на веранду в льняной рубашке с коротким рукавом, наглаженных со стрелками брюках, в фуражке и при портфеле. – Чай пьете, а меня не зовете?

- Ну, вот ты пока тут чай пей, - деловито отозвалась Изольда Игнатьевна, - а мы с Лизой быстренько соберемся и с тобой поедем. Нам в город надо.

- Oui, mon colonel! – махнул рукой Николай Васильевич, снял фуражку и потянулся к заварнику. А Лизка определилась: Паша больше похож на отца.

Горскому-старшему с утра пораньше нужно было ехать в институт, черт знает, какие бумажки подписывать – среди июля, во время отпуска. В немилосердную жару. Впрочем, это он сносил молча и больше посмеивался над тем, как на заднем сиденье расположились его супруга и его невестка. Первая сидела с непроницаемым лицом, иногда отвечая на болтовню между ним и Лизаветой. Вторая, собственно, как и сказано, болтала с ним. Рассказывала про завод, про лучшую подружку и про ее мужа – самого талантливого инженера. Правда, она тут же добавила: «Тільки де б він був, аби нє Павєл. Той його п’ять років чєловєком дєлав, в люди вивів. Він і пив, і з дівками гуляв, поки Катька вчилася… Ну Павєл йому дав, канєшно! Пригрозив, шо з комсомолу ісключать і з заводу вигонять. Ну Писаренко й одумався. Вже сину в них майже місяць!»