Айсберги, по мере того как странствуют по океану, естественно, сильно меняют свой облик. Разрушение надводной части волнами, таяние подводной части делает периодически положение айсберга на воде неустойчивым из-за смещения центра тяжести, и лучше его в такое время не трогать. Состояние неустойчивого равновесия легко нарушается ударом волны, сорвавшейся с карниза глыбой льда, толчком подошедшего судна. После хорошего шторма, как правило, все айсберги, страдающие таким недугом, обретают физическое равновесие. Что касается столообразных айсбергов, то они почти всегда пребывают в нем. Единственное, что может омрачить процедуру швартовки к ним, – это тараны и выступы в подводной части, которые не позволяют судну прижаться бортом к айсбергу впритирку.

Как правило, айсберги, пригодные для разгрузки, всегда оказываются под рукой. В навигационный период 1982-83 г. Дизель-электроход «Капитан Марков» большую часть своих операций по обеспечению станций провел с айсбергов. Он швартовался к ним семь раз. Причем в море Космонавтов «Капитан Марков» простоял несколько суток у одного и того же айсберга вместе с теплоходом «Павел Корчагин», правда, за неделю стоянки оба судна отдрейфовали со своим ледяным причалом в сторону от Молодежной на 80 км.

Поведение айсбергов в дрейфе не всегда бывает благонадежным. В январе 1979 г. на рейде Мирного была настолько легкая ледовая обстановка, что к ней без оговорок подходил термин «неблагоприятная». Припай взломало и унесло, снежник у сопки Ветров, через который мы успели выгрузить тяжеловесы, обвалился, пока мы занимались проводкой «Башкирии», и нам пришлось уповать только на айсберги. С помощью вертолета мы прочесали галсами всю акваторию моря Дейвиса в радиусе 150 км от Мирного, обшарили все закоулки побережья в бухтах Позадовского, Аврора и Фарр, но за несколько дней упорных поисков нам повезло лишь дважды. Первый айсберг мы нашли к северу от острова Хасуэлл. Работать с него нам удалось лишь около полутора суток. Течением его вынесло к торчащей из моря скале, которая в окрестностях Мирного известна как остров Адамс, причем айсберг на подходах к нему умудрился развернуться, очевидно, зацепившись одним краем за дно, и норовил привалиться к скале, проложив между своим боком и ее каменными обрывами «Михаила Сомова». Знай мы, что на поиски следующего айсберга уйдет несколько суток и он окажется еще более коварным, чем предыдущий, мы бы выбросили на него из трюмов судна все, что успели, а потом вертолетами перебросили бы на берег.

Второй айсберг был чрезвычайно неудобен и коряв. Один его край полого спускался к самой воде, второй – бесформенными зубцами вздымался вверх, обрываясь к морю отвесной пятидесятиметровой стеной. Классический «перевертыш». Судно въехало штевнем на его край, и с бака по штормтрапу несколько человек спустились вниз для подготовки ледовых якорей. Я бы не назвал этот спуск головокружительным и захватывающим, но кое-какие впечатления остались. В основном неприятные. Спускаешься вниз с высоты полутора десятков метров по штормтрапу, который под твоим весом раскачивается, как маятник. Судно не стоит неподвижно, а то наползает на край айсберга с душераздирающим скрежетом, то съезжает с него и между штевнем и айсбергом образуется щель, где вкрадчиво плещут волны. Взбадривая себя проклятиями (все равно никто не услышит), добираешься до нижней перекладины и, улучив момент, спрыгиваешь на айсберг. Если ты спустился первый, то теперь нужно при спуске следующего удерживать штормтрап за нижний конец, чтобы он не раскачивался.

Процедура подъема еще интереснее. Примерно на середине пути ты начинаешь ощущать, что силы твои на исходе. Стиснув зубы и уняв дрожь в отдельных частях тела, продолжаешь путь наверх, на всякий случай присматривая внизу место помягче. На самолюбии добираешься до планшира и, собрав остатки сил, нагло говоришь матросу, который помогает тебе перевалиться через борт: «Не надо. Я сам». Но он-то знает, чего стоят все эти разговоры, и бесцеремонно за шиворот втаскивает тебя через фальшборт на палубу. Наконец-то можно перевести дух.

В тот раз дело было к ночи, и, чтобы сделать все побыстрее, нас спустилось на айсберг человек восемь. Через два часа ледовые якоря – четыре бревна, врытые в лед, – были готовы и началась операция по снятию нас с айсберга.

К ночи усилился ветер, вначале до 10, потом до 15 м/с. при этом по отношению к судну, которое подходило к нам, он был не прижимным, а задувал прямо в борт. Едва «Михаил Сомов» касался края айсберга и начинал работать на упор, как ветром его завалило в сторону и тащило вдоль айсберга. Судно могло удержаться в более или менее стабильном положении всего несколько секунд, и среди нас не нашлось смельчака, готового начать путь к теплым каютам, поймав эти секунды над айсбергом, и продолжить его до планшира судна, раскачиваясь над морем. Я вообще до сих пор не понимаю, почему нам не сбросили монтажные пояса и просто не втащили сверху на борт судна. Надрывая глотки, мы подавали на судно массу советов, употребляя весь лексикон крепких морских выражений, которые тут же подхватывал ветер и уносил куда-то в сторону Африки. После четвертой попытки судно, обессиленное, легло в дрейф, а мы, окоченевшие, забились в какую-то щель, тесно прижавшись друг к другу. Мы ведь не рассчитывали на длительное автономное существование на айсберге, вышли работать и оделись легко. Естественно, все окончилось благополучно. В два часа ночи вызвали из Мирного один из вертолетов, и он забрал нас, голодных и холодных, на берег, где нас и обогрели, и накормили.

Утром «Михаил Сомов» пришвартовался к этому причалу, но он чем-то понравился здоровенному столообразному айсбергу, который маячил милях в трех от нас. Через несколько часов он решительно направился к нам, и снова пришлось поспешно уносить ноги. Едва дождавшись, пока сбросили последний швартовый конец, он притерся на наше место, и эта коварная парочка вскоре скрылась за мысом Фильхнера.

Все последующие поиски подходящих айсбергов ничего утешительного не принесли. Нам пришлось уходить в тот раз с рейда Мирного в расстроенных чувствах, выгрузив всего около половины необходимого груза. Это обстоятельство вынудило нас во время осеннего захода в Мирный в апреле использовать в безнадежно сложившейся ситуации любые возможности для разгрузки. И кое-чего нам удалось добиться.

Многие считают, что в Антарктике есть всего два времени года – зима и лето. Осень и весна – периоды межсезонья – слишком коротки и, казалось бы, не имеют четких погодных признаков. Но, с точки зрения проведения разгрузки, осень обладает присущими только ей особенностями. В этом можно убедиться, если предстоит швартовка к побережью где-нибудь в районе Мирного, Молодежной или в заливе Ленинградском между серединой марта и апреля. Этот интервал может быть растянут в сторону января и слегка ужат до двух-трех недель – все зависит от того, что, собственно говоря, понимать под антарктической осенью. Некоторые сугубо местные детали делают это время года запоминающимся. Я бы даже сказал, что в часы затишья и ясной солнечной погоды – явление редкое и неустойчивое в Антарктиде – к осени с полным основанием применим эпитет «золотая».

Для антарктической осени, пожалуй, наиболее характерной чертой является резкая смена ветрового режима. В начале февраля стоковый ветер начинает входить во вкус, дует уже часов по 12-14 кряду и берет себе тайм-аут только после обеда. Столбик ртути сползает в нижнюю часть шкалы термометра и застревает в районе отметки –20°С. Поверхность океана круто замешена тестообразной массой из снега и морской воды, которая в минуты затишья пытается превратиться в лед, но этому мешает периодически приходящая зыбь, ломающая тонкую ледяную корку.