Организм народного быта, как организм индивидуума, не есть манекен из папье-маше: он имеет свои, глубоко коренящиеся жизненные силы, на которых нельзя играть, как на клавишах, вынимать и опять вставлять.

Насколько татары были вредны Крыму — проверить не трудно. Сличите описание Крыма прежних веков с нынешним состоянием его. Мы все знаем, какими семимильными шагами шагает в последнее время человечество во всем, что касается его материального благосостояния. Степь обращается в два-три десятка лет в цветущий город, трясины болот — в парки и нивы; где полстолетия назад грабили разбойники, там идут железные дороги; где горы песку засыпали караваны, там теперь волны моря несут флотилию пароходов. Стадии исторического пути уменьшаются до баснословных размеров: что прежде достигалось веками, то последнее время достигается днями. Вспомните, например, мастерский очерк народного хозяйства Англии в XVII столетии, сделанный Маколеем, и сравните его с Англией всемирных выставок, или вспомните еще ближе нашу Московскую Русь, торговавшую мехами, и сравните его с тем, что поднялось теперь кругом нас. По всей справедливости, при сравнении такого рода, естественно ждать от Крыма несказанного благосостояния, рядом с которым его прежнее полукочевое татарское благосостояние должно казаться нам смешным до жалости.

Посмотрим же, чем владел Крым прежде и чем он теперь владеет. Настоящее экономическое положение Крыма достаточно стало известно даже и людям, в нем не бывавшим. Степи, составляющие 9/10 всего пространства полуострова — совершенные пустыни, трава в них мелкая, выродившаяся, и в июне, вплоть до глубокой осени, выгорающая нажелто. Воды почти нет. Поселения так редки, что от одного до другого едешь на почтовых по нескольку добрых часов. Какие есть — не поселения, а развалины. Из десяти хат обитаемы две; на одну уцелевшую — десять лежат в кучах мусора. Из десяти фонтанов, восемь, наверное, разбиты или пересохли. Где на памяти старожилов были еще лесные места, — теперь голь голью. Вы едете по балке, по руслу ручья — кругом вас груши, садовая мушмула, тополь, черешня — и ни следа поселения. А это между тем остатки садов. По некоторым речкам идут на целые версты сплошные одичавшие сады с чаирами.

Татарские названия урочищ, по-видимому, беспричинно относимые к пустынным местностям, напоминают вам имена населенных и богатых деревень, бывших здесь прежде. Эти имена так часты, что вы поражаетесь сравнительною многолюдностью, которая должна была быть здесь когда-то. На придорожных холмах, вдали от поселения, вы часто натыкаетесь на густо насаженные божьи нивы, на обширные татарские кладбища, в которых узкие камни с чалмами и фесками, исписанные стихами Корна, торчат в разные стороны, как расшатавшийся частокол. Половина их вросла в землю, половина рассыпана и растаскана.

Судите, какие сельбища должны были быть около таких погребальниц. Животной жизни также убыло. Верблюды стали редки, буйволов почти нет, лошадиные косяки держатся только немногими мурзаками, и на степи вы редко встречаете небольшой табунок.

Что касается достоинства лошадей, то смешно сравнивать теперешнюю малорослую татарскую лошадку с прежними татарскими конями, которых воспитывали для наездов, для джигитской удали, кровь которых систематически благородили арабскую и турецкою кровью. От этого и рост их, судя по отзывам путешественником, был выше теперешнего.

Вообще, редко что может быть безотраднее, как впечатление степи в разгар лета, когда она желтою и сухою могильною скатертью лежит обезлюденная, обезвоженная, разоренная и заброшенная.

Не то, конечно, впечатление производят горы, зеленеющие лесами, синеющие вершинами скал.

Но и в горах — разоренные могилы по дорогам, одичавшие сады по ручьям, названия, утерявшие смысл, деревни, потерявшие жителей.

А все что есть, все почти было и тогда, при татарах.

Вот какое впечатление производило экономическое состояние Крыма на путешественника в 1787 г., три года спустя по занятии Крыма:

"Крым может прокормить целое войско произведениями своей земли, которая еще плодороднее, чем украинская. (Очевидно, здесь говориться не о горной, а о степной части). Я видел татарина, засевавшего невспаханное и не унавоженное поле: как скоро дождь смягчил землю, то он запряг лошадь в борону, сел на нее и, повесив через плечо корзинку с семенами, сеял их проезжаясь. Через два месяца сжал он хлеб, прогнал скотину свою по снопам, вывеял его на том же поле, отвез ночью в ближайший порт и на другой день возвратился в недра своего семейства с горстью пиастров. Леса служат убежищем множества дичи, сады наполнены приятными плодами, и виноградники весьма изобильны. Термометр Реомюра редко опускается ниже восьми градусов, и небольшие морозы редко стоят более трех дней".

Многочисленные стада, говорит тот же путешественник, пасутся на вершине гор Южного берега, который, по красоте, теплоте и здоровью, он уподобляет Гиерскому берегу Южной Франции. Судакские сады и вниоградники он называет «богатыми», про долину Кабарды (Бельбека) он говорит как про "прекраснейшую страну, которой виды представляют противоположность богатейшего земледелия развалинам древних жилищ", и проч. Феодосийская часть Крыма, т. е. местность к востоку от реки Карасу, по свидетельству того же автора, дает и всегда прежде давала сам-тридцать.

Недаром, еще в дотатарское время, эта местность служила житницею Греции. Страбон рассказывает очень подробное, как Босфорский царь Левкон, завоевавший в IV веке до Р.Х. Феодосию, поощрял земледелие и торговлю этой местности, и как он доставил в Афины из Феодосии, в голодный год, за один раз 385 000 четвертей пшеницы, за что и был награжден почетным тогда званием афинского гражданина.

Митридат также получал отсюда огромное количество хлеба. Мар¬тин Броневский в своем описании Крыма 1578 г., постоянно отзывается о нем, как о плодоносном и цветущем крае; земли Феодосийского уезда он много раз называет "изобильными хлебом, замечательными по своему плодородию". Вокруг города Феодосии он видел "виноградники и сады, которые тянутся на бесконечное про¬странство". В Судаке, по его словам, жители возделывают прекрасные сады и виноградники, простирающиеся более чем на 2 мили". "На всем Таврическом полуострове родится отличное вино". В Бахчисарае "есть сады яблонь и других плодов, виноградники, прекрасные поля, орошаемые чистыми ручьями". "Та часть полуострова, в котором живет хан со своими татарами, от Перекопа к озеру до Крыма (т. е. до Эски-Крыма, стало быть Симферопольский и Перекопский уезды, почти вся крымская степь), обработана, ровная, плодородная и изобилует травами; но к стороне моря, ханского дворца, его замков и селений почва очень гориста и лесиста, но чрезвычайно плодородна и обработана".

Около пустынного теперь Инкермана Броневский видел сады, "яблони и др. плоды и превосходные виноградники".

О Трахейском полуострове или "Малом Херсонесе", представляющем теперь обожженную скалистую возвышенность, Броневский говорит, что "по левую сторону к Черному морю, он очень ровен и плодороден, а по правую, хотя также имеет поля довольно плодоносные, но покрыт холмами и пригорками, на которых находятся бесконечные сады и виноградники". Проезжая по степи, Броневский часто встречал "колодцы, чрезвычайно глубокие, выкопанные с изумительным трудом и искусством прежними обитателями". В степи он находил "очень мало городов, но много селений".

Стада татар он называет бесчисленными, породу лошадей превозносит.

Вот общий отзыв его о землях между Кафою и Крымом: "Почва этой части полуострова плодоносна, изобилует реками, ручьями, рыбою, лугами, пастбищами, многими лесными зверьми, оленями, сернами, вепрями, медведями, также виноградными садами, нивами, полями, городами, селеньями, деревнями, дачами, многочисленными и отличными".

Сам Паллас, так нерасположенный к экономическому быту татар, описывая долины рек, предгорья и берег моря, не может не отзываться с похвалою о виноградниках, садах и пажитях этих самых татар. "Прекрасные сады и виноградники, хорошо обработанные лесные луга" у него на каждом шагу.