— У королевы Аквитании Альенор никогда не было общих дел с Мелисентой. Слишком далеко располагались дворы этих королев, слишком мало общих целей у них нашлось бы.

Оно и к благу, ибо эти две королевы никогда не враждовали, а вместо того, встречаясь мимолетно, испытывали друг к другу приятную симпатию.

И вот как-то раз случился один забавный эпизод, заставивший обеих королев от души посмеяться.

Путешествовала как-то раз ее величество королева Иерусалимская Мелисента в сопровождении своей верной и любимой фрейлины Агнес де Вуазен. Беседа между этими двумя дамами текла самая легкая и изысканная; расположились они на зеленой траве, дабы перекусить и подкрепить силы. Кругом пели пташки и цвели цветочки.

В этот добрый час вышел к ним из леса один человек и, приблизившись, повел такие речи:

— Если вам угодно, милостивая сударыня, то можете вы выкупить жизнь королевы Аквитанской Альенор. Это будет стоить совсем недорого.

И назвал смехотворную сумму в десять талеров.

Услышав о том, что Альенор Аквитанская находится — как показалось королеве из речей этого человека — в горестном плену и что можно выкупить ее всего за десять талеров, Мелисента не колебалась.

— У меня есть десять талеров, и я с радостью выкуплю жизнь королевы Альенор. Поспеши, доставь мне ее. Желаю прижать ее к своему сердцу.

Так сказала Мелисента. Двигали ею в тот миг самые добрые побуждения, ибо никакой выгоды для себя в несчастии Альенор Мелисента не видела.

Человек убежал, имея самый довольный вид.

Спустя некоторое время Агнес де Вуазен, поразмыслив, сказала так:

— Сдается мне, ваше величество, в дела ваши и помыслы закралась горестная ошибка. Уверены ли вы, что человек этот предлагал вам СПАСТИ жизнь королевы Альенор?

— Что же еще он мог предлагать? Речь шла о выкупе!

— Вы уверены, что он сказал «выкупить»? Может быть, он имел в виду «купить» или даже «продать», а это уже нечто совсем иное.

И поскольку в этот час Мелисента пребывала в состоянии расслабленном и желала творить добро, а Агнес де Вуазен во всякий час была готова ко злу, то коварство и злобный умысел незнакомца разгадала именно Агнес.

— Беги! — вскричала встревоженная Мелисента. — Если этот негодяй действительно задумал погубить Альенор Аквитанскую, то успей остановить его!

Агнес бросилась бежать…

Минуло несколько дней. И вот в Париже повстречались Мелисента Иерусалимская и Альенор Аквитанская — слава Богу, живая и невредимая.

И рассказала Мелисента королеве Альенор о дурацком случае с незадачливым наемным убийцей.

— Вообразите себе, ваше величество, — смеясь, проговорила Мелисента, — этот дурачок представил себе, будто я пойду на совершенно бессмысленное, лишенное всякой цели и выгоды убийство! Неужто вы поверили, что это я его к вам подослала?

Альенор разразилась жизнерадостным смехом.

— Никогда! — горячо заверила она. — Ни я, ни вы ни разу в жизни не позволили себе такой бестолковости, как убийство, не имеющее никаких политических выгод!

— Помилуйте, какие у меня до вас политические выгоды?

— Равно как и у меня!

И обнявшись, точно две подруги, эти королевы смеялись до упаду.

Наемный же убийца был изобличен и предан позорной казни, ибо пытался он отравить и королеву, и придворных ее.

Но больше всего потешило Альенор само предположение, будто Мелисента могла пойти на преступление из чистого желания зла, не имея в виду никакой выгоды.

И весьма жалели эти две королевы, что по воле судьбы не могли действовать в паре, ибо оказались вылеплены из одинакового теста.

— Отчаявшись получить помощь от Европы, погрязшей в убийствах, переворотах и дрязгах, Мелисента со своей фрейлиной, новым шутом (которого именовала в память прежнего Райаном), несколькими дамами из Византии (те явились к папе плести интриги против Мелисенты, однако с тем же нулевым успехом), телохранителем и еще несколькими воинами, а также с Балдуином отправилась на Восток.

Она видела, что Запад прогнил, что европейские короли не окажут ей помощи, что объединенный христианский Восток никого не интересует. Она размышляла. Теперь уже идея объединения с Дамаском не казалась ей нереальной.

В принципе, в последний год своей жизни Мелисента все больше склонялась к идее объединенного и мощного Востока. В ПРИНЦИПЕ. Ей нужен был мир. Мир — и власть. Ради этого она готова была даже перейти в ислам.

Тем более, что тевтонцы окончательно деградировали, а госпитальеры поддались новой ереси, пришедшей из Болгарии, стали носить вместо крестов восьмиконечные звезды, с глупо-счастливыми улыбками проповедовали всеобщую любовь и решительно упразднили у себя христианство.

По стране блуждали папы и лжепапы. Процветали убийства.

Как-то раз в раю встретились папа Римский, лжепапа Римский, а также трое убийц, из которых двое убили папу, а один — лжепапу. Они были взаимно подосланы этими двумя друг к другу. По велению ангела, терпеливо выслушавшего их рассказ, все пятеро простили друг друга и, обнявшись, направились вверх по цветущему лугу — туда, где ждала их Божья Любовь.

На могиле лжепапы впавшие в ересь госпитальеры написали: «Родился католиком, умер в истинной вере».

Словом, найти понимание у франков Мелисента отчаялась. И потому решила она отдаться в руки воинов ислама, войти в переговоры с моим отцом и вместе с ним создать объединенное могучее государство на Востоке.

Когда впереди показались бедуины, шествие остановилось. Все стали переглядываться в смятении. Одна только Мелисента улыбнулась и проговорила:

— Вот и хорошо.

Ибо ее решение перейти в ислам крепло с каждым мгновением.

— Ваше величество, — осторожно обратился к ней телохранитель, — это бедуины. Они захватят вас в плен. Думаю, нам лучше скрыться. Или, если угодно, я могу вступить с ними в бой. У нас еще остался греческий огонь.

Мелисента глянула на него. Жаль, подумалось ей, не стать этому человеку рыцарем.

— Нет, — сказала она, — мы пойдем по дороге.

Бедуины умеют читать малейшие приметы. Они отличают след правоверного от следа франка, след мужчины от следа женщины, след простолюдина от следа знатной особы. Это искусство называется кийафа. Им не составило ни малейшего труда обнаружить, что среди путников находится королева Иерусалима.

И захватили бедуины весь караван и связали всех, кроме женщин, а Балдуин дал слово рыцаря не обнажать оружия, и ему оставили его рыцарский меч. И королева гордилась своим сыном и подтвердила: да, он не нарушит слова. Ибо верила она в твердую добродетель Балдуина и в его добрые намерения.

///Любопытно было вдруг оказаться в чужом лагере, где за дни игры уже сложилась своя особенная субкультура. Так, глядя с горушки на продвижение по дороге тамплиеров, один из бедуинов сказал: «Отэц! По дароге крэстики идут!» Это было произнесено совершенно непринужденно, ненапряжно и произвело очень сильное впечатление именно своей привычностью. Враги, блин!..///

И потащили их по пустыне, и впервые увидела Мелисента пустыню. И поразила ее пустыня, ибо бесстыдны эти земли — все открывают, что только в них ни обитало, ни умирало и ни сохранялось.

Они миновали несколько разоренных поселений в оазисах и остановились в одном из них. То был лагерь бедуинов. И попыталась Мелисента найти общий язык с шейхом, умоляя того отправить человека в Дамаск, дабы переговорить ей с эмиром. Однако суровому шейху не по душе было слушать женщину и велел он ей замолчать и смирно сидеть на земле среди прочих пленников.

Еще несколько раз начинала Мелисента разговор. Ибо нравились ей эти воины и понимала она, что может выйти толк, если объединить их под знаменами Дамаска и двинуть на развратный, прогнивший Запад.