- Молчи, гад! - Дедушка страшно побледнел и, ссутуленный, напряженный, словно на его плечах находился тяжелый мешок, привстал. - У Аннушки - пять ртов, а у тебя - одна девчонка...

Дедушка стал хватать почерневшим ртом воздух, пытаясь что-то сказать. Его глаза помутнели и выкатились, - казалось, что его душат, а он пытается высвободиться, прилагая невероятные усилия.Мы, дети, забилисьзакомоди со страхом наблюдали происходящее. Смельчак Миха под общий шум опрокинул в рот рюмку вина, щеголяя перед нами.

- Колька, довел! - сердито сказала бабушка. - Ты же знаешь, отец перенес контузию на войне... ему нельзя волноваться...

Дедушка упал на пол и стал беспорядочно размахивать руками.

- Вон из моего дома! - Бабушка с шумом раскрыла дверь и указала сыну на выход. Мама пыталась ее успокоить. Папка пригласил дядю Колю на улицу покурить.

- Мать, напрасно ты так. Что я ему сказал такого? - говорил дядя Коля, смущенный и растерянный. Вышел с папкой на улицу.

Женщины успокаивали заплакавшую бабушку. Мужчины уложили дедушку на диван; через несколько минут он пришел в себя, но его рот вело, и желваки вздрагивали под бледными щеками. Он рассеянно, но и сурово посматривал на людей, пощипывая свою жидкую бородку, почему-то не казавшуюся мне теперь смешной.

Папка пришел с улицы, присел на краешек дивана:

- Как, батя, полегчало?

- Полегчало, - прохрипел дедушка.

Помолчали. Я случайно оказался за комодом; ни дедушка, ни отец меня не видели.

- Поганистый он мужик, этот Колька, - сказал папка.

- Ты вот чего, Саня, других не очень-то осуждай. У него своя жизнь, у тебя - своя. Разберись-ка в ней получше. Вот дело будет! Чего чудить начал? С жиру бесишься, что ли?

- Запутался я, отец, - вздохнул папка, закуривая. - Лучше не спрашивай.

- Как же "не спрашивай"? Мне Аннушку, дочку, жалко. Сердце-то, поди, ноет, моя ведь кровинушка.

- Уехать мне на Север, что ли, батя? Буду высылать деньги. Хоть не будут мучиться со мной...

- Это еще зачем? Ты - голова семьи. Го-ло-ва! Представь себе, к примеру, коня или человека без головы, без мозгов. Ходят они по улицам и тыкаются туда да сюда. Вот так и семья без мужика - бестолковость одна, дурость и нелепость. Ты, мужик, - голова, они - дети, жена - твое туловище, ноги, руки. Понял?

- Понять-то понял, да только не гожусь я уже для семьи, батя. Падший я ...

Дедушка резко привстал на оба локтя и угрожающе зашипел:

- Цыц, сукин сын! И чтобы не слышал таких речей. Будь мужиком, а не бабой, так твою перетак! Без семьи, голубок, ты совсем пропадешь, быстро опалишь крылышки. Поверь мне, старому: ведь тоже когда-то малость чудил, брыкался. Вот и учу тебя: не отрывайся от семьи. В ней твоя сила и опора. Мир - вроде как холодный океан, а семья - теплый островок, на котором и согреться можно, и от бурь укрыться. Не разрушай, Саня, свой островок, потом согреться будет негде. Понял, чудило?

Папка грустно улыбнулся:

- Понял, батя.

Радостно, легко у меня стало на сердце. "Неужели у нас все хорошо пойдет?"

В полночь я, Миха, Настя, Лена и Люся потихоньку от взрослых в баню гадать пошли. В парилке было очень тепло, осенне пахло сырыми березовыми вениками, в голове чуть кружилось. Мы зажгли свечку, забрались на сыроватый полок и начали гадать. На воткнутую в доску иголку ставили половинку скорлупки кедрового орешка и поджигали ее. Кто-нибудь, чья наступала очередь, загадывал имя любимого человека. Подожженная скорлупка начинала крутиться, и по ее движениям нам было вид, как его любит загаданный им человек. Если скорлупка крутилась сильно, искристо, - его любят сильно, если слабо крутилась... что ж, гадай, если хочешь, на кого-нибудь другого: может, он тебя любит.

Пожребиюпервойвыпало гадать Насте. Она, словно чего-то испугавшись, отпрянула в

темный угол и замерла; покусывала ногти. Потом крепко сцепила пальцы, прикусила губу и с каким-то страхом и в то же время с надеждой смотрела на свою скорлупку. Миха зажег спичку - Настя неожиданно вздрогнула и сжалась. "Нет-нет, не надо, - умоляли ее глаза, - я не хочу знать правду, которую вы мне и себе хотите открыть. Погасите спичку! Нет-нет! Зажигайте же скорлупку. Почему медлите? Нет-нет, не надо!"

Миха деловитым, будничным жестом стал подносить спичку к скорлупке. Настя чуть привстала на коленях и напряженно смотрела на его руку."Сейчас всем станет все известно: любит ли ее загаданный ею мальчишка?" - подумал я. Скорлупка в поднесенном к ней пламени вздрогнула - вздрогнула и Настя. "Ну же, вредная скорлупа! - кричал я в себе. Крутись, крутись, дорогая скорлупка! Лучше пусть моя не закрутится, но Настина должна обязательно закрутиться!" Я догадывался, на кого она гадала - Олегу Петровских; я давно заметил, как нежно она на него смотрит и краснеет, встречаясь с ним взглядом.

Миха отдернул руку со спичкой - скорлупка сильно, с искрами закрутилась. Настя, стыдливо прикрывая лицо руками, улыбалась. Она посмотрела на нас, и мы поняли, что она счастлива.

Гадали Лене. Она изо всех сил притворялась, что ей совершенно безразлично, что скажет скорлупка. Лена шумно играла с кошкой, однако как сестра зорко следила за каждым моим движением - я устанавливал и поджигал скорлупку. И она - не закрутилась. Мне было жаль Лену и хотелось ее утешить; мне казалось, что скорлупка не закрутилась по моей вине - быть может, я что-то не правильно сделал.

Лена, громко напевая, спустилась с полка, резко отбросила кошку и сказала:

- Ерунда все это. Я ни на кого не загадывала. Вот так-то! - И зачем-то показала нам язык. Однако через полчаса в постели она тихо всхлипывала в подушку.

Потом гадали Люсе. Как только в первый раз я увидел эту девочку, я заметил за собой странное желание: мне очень хотелось ей понравиться. Я всегда искал в глазах Люси оценку. Она иногда задерживала на мне взгляд, и как только я отвечал ей своим, она низко опускала глаза и слегка краснела. "Я ее люблю?" - неожиданно для меня прозвучал во мне вопрос, но я почему-то побоялся на него ответить. Вспомнилась Ольга, и в моем сердце стало тяжело.

Миха установил скорлупку. Люся - эта скромная, застенчивая девочка! неожиданно смело подняла на меня глаза. У меня резко, но приятно вздрогнуло в груди. Меня смутила странная смелость ее взгляда. Яопустилглазаи зачем-то полез в карман; достал болт икрутил его в руках. Я, наверное, покраснел. Скорлупка закрутилась сильно, с искрами. На лице Люси не произошло никаких изменений, но я чувствовал, что она довольна. Я был уверен - гадала на меня.

Когда мы спускались с полка, наши взгляды снова встретились, и я угадал в полумраке на ее губах улыбку.

ЧАСЫ

На следующий день мама, отец, Люба и брат уехали домой, а меня с сестрами оставили на неделю погостить.

В кухне висели старинные часы с кукушкой; они сразу привлекли мое внимание, точнее, заинтересовала только кукушка, которая с шумом выскакивала и громко, голосисто куковала почти как настоящая.

- Как внутри все происходит? - спрашивалясебя,прохаживаясь взад и вперед возле ча-сов. - А может, кукушка живая? - Но я иронично усмехался. Лазил вдоль беленой стенки, заглядывал в механизм и пачкал нос и одежду известкой. - Как кукушка узнает, что надо выскочить и прокуковать столько раз, сколько показывают стрелки?

Скоро - двенадцать дня. Должна, как обычно, показаться кукушка. Я подошел к часам поближе и стал ждать. Шумно распахнулись ставенки, и черная блестящая кукушка шустро, словно ее кто-то вытолкнул из убежища, выскочила и с веселой деловитостью точно прокуковала двенадцать раз. "А если разобрать часы и заглянуть вовнутрь?" - Мысль мне понравилась, но было боязно: могли в любое время прийти с базара дедушка и бабушка.

Миха - он рисовал военный корабль, который у него все больше начинал походить на утюг, - посмотрел на меня с улыбкой и сказал:

- Интересно, да? Тем летом, Серый, я хотел заглянуть, как там. Но дед заловил и чуть уши не отодрал.