- Ага! - сказал Володя. - Ты не шути. Это солнечная энергия.

- И костер загорится?

- Как миленький. Сбегай к соснам, принеси сухих иголок. Они как порох.

Кашка, подпрыгивая, бросился за растопкой. Он бежал, а в голове плясали прискакавшие откуда-то коротенькие строчки:

«Костер как живой…» - вспомнил он и вдруг понял, что все эти строчки соединяются в стихи!

Кашка пошел не спеша. С самого начала повторил все, что сочинилось. Получилось здорово, только нужно было придумать немножко не так. Вот как надо:

Нет, еще немножко не так.

«Я веток сухих и иголок найду…» Потому что для костров нужны только сухие ветки.

Но тут Кашке стало жаль стеклышка, для которого не осталось места в стихах. Он попробовал вставить его вместо поляны. Сначала слова не хотели укладываться в строчку, а потом вдруг легли, и Кашка даже подскочил от радости.

Когда Кашка с пригоршней сухой сосновой хвои примчался к Володе, рядом с ним он увидел Райку.

Райка и Володя беседовали. Кашке это не понравилось. Хотел он быть вдвоем с Володей. Только с ним, чтобы никто-никто не мешал. И зачем Райка сюда притащилась? Да и разговор был какой-то пустой.

- Такой холод сегодня, - говорила

Райка. - Просто дрожь берет.

- Угу, - откликнулся Володя.

- Ты наших девчонок не видел?

- Нет, не встречал, - сказал Володя, склоняясь над сучьями для костра.

- Хотела в волейбол поразмяться, а на площадке нет никого.

- Бродят где-нибудь, - заметил Володя и переломил о колено толстую ветку. - А, Кашка! Давай сюда, сыпь. Как раз солнце.

- Здравствуй, Кашка! - почему-то обрадовалась Райка.

- Здравствуй, - сумрачно сказал он и занялся костром.

- Просто удивительно, как он вырос, твой оруженосец, - обратилась Райка к Володе. - Когда в лагерь приехали, он гораздо меньше был. А сейчас какой-то вытянутый стал. Или мне кажется.

- Кажется, - сказал Володя. - За две недели нельзя заметно вырасти.

«Правильно», - подумал Кашка.

Райка еще постояла рядом, потом нерешительно проговорила:

- Пойду поищу наших.

- Только про костер не рассказывай, - предупредил Володя.

Райка ушла.

- Она хотела, чтобы мы позвали ее с нами сидеть, - сказал Кашка и нахмурился.

- Да брось ты, - возразил Володя. - Очень ей надо с нами сидеть. Она девчонок ищет.

Он взял стекло и послал на иголки солнечный колючий лучик. От яркой точки вырос и разбежался желтый огонек. Лизнул ветки.

Через минуту, когда костер уже победно стрелял искрами и кружил пламя, Кашка спросил:

- Это ведь не в последний раз, да? Мы потом ведь еще можем разжечь?

- Хоть каждый день… Ты, Кашка, садись. Садись рядом.

И Кашка сел. Он сел так, что плечом чувствовал Володин локоть.

- Я стихи придумал, - вдруг сказал Кашка. - Про костер. - Он смотрел в неяркое дневное пламя и напряженно ждал, что скажет Володя. Волны теплого воздуха перекатывались через ноги, а спине было холодно. Поэтому Кашка немного вздрагивал.

- Стихи? - переспросил Володя. - Сам придумал?

- Ага…

- Надо же… Я один раз пробовал стихи сочинить… Для одной девчонки. Ну, ничего не получилось. А у тебя получилось?

- Ага, - снова сказал Кашка.

- Почитай, а?

Нет, Кашка не мог так сразу. Неловко было и страшно.

- Я не умею. Я лучше напишу и отдам. Тебе… Ладно?

- Ну ладно. Только не забудь…

«…Только не забудь», - сказал Володя и вдруг понял, что ему в самом деле интересно, какие стихи получились у Кашки. И приятно, что Кашка сказал ему об этих стихах. И еще он с удивлением почувствовал, что плевать ему на любые насмешки насчет нянек и всякой ерунды. То есть не совсем плевать. Кто будет дразниться, тот получит. Но Кашку от себя Володя прогонять не станет и бегать от него не будет.

И вот еще что странно: никогда никому Володя не рассказывал, что однажды пытался сочинить стихи для Надежды, а Кашке сказал об этом сразу, спокойно и доверчиво…

- Ты не забудь написать, - повторил он. - Я твои стихи домой увезу. На память…

«Домой увезу», - сказал он, и Кашку вдруг кольнуло предчувствие близкой беды. Именно беды.

Ведь совсем скоро придет день, когда Володя уедет в город. А Кашка - в Камшал. В разные стороны.

В разные стороны…

Он до сих пор не думал об этом. Но сейчас начал думать и понял, что уже никак не прогнать это ожидание близкого печального отъезда. Никак. Потому что все равно придет этот день. Дни идут быстро.

Ну почему, почему он и Володя живут так далеко друг от друга?

- Во-лодя… - встревоженно начал Кашка. - Знаешь что, Володя? Я придумал. Поедем к нам в гости. Когда лагерь кончится.

Он только сейчас это придумал. Сию минуту. Но это был выход. Если Володя поедет, ему, может быть, понравится в Камшале. И тогда, может быть, он захочет приехать еще раз. И еще. А ему понравится! Там они каждый день будут жечь большие костры…

Володя вынул из огня обожженную тросточку. Она дымилась, и по обугленной коре бегали искры.

- Ну, Кашка… - неуверенно сказал Володя. - Ты и придумал… Тебе, наверно, дома влетит. Скажут, кого это ты притащил…

- Не! Не скажут!

- И мне влетит. Все домой приедут, а меня нет. Знаешь, какой переполох будет!

- А ты письмо напиши. Если напишешь, тоже влетит? - упавшим голосом спросил Кашка.

- Если напишу? Нет, тогда не влетит… Ну, я не знаю. Там видно будет, ладно, Кашка?

- Ладно… А что видно?

- Мало ли что. До конца смены еще вон сколько дней. Вдруг что-нибудь случится! Или ты раздумаешь. Или еще что-нибудь.

- Не раздумаю, - с отчаянной твердостью сказал Кашка. - Володя! А если не случится? И если ни что-нибудь? Тогда поедешь?

- Ну, посмотрим… Камшал отсюда сколько километров? Сорок? Сорок - это недалеко, ладно… Ты садись как следует. Возьми куртку, а то у тебя зубы стучат.

- Тепло, - лениво сказал Кашка, чувствуя громадное облегчение и усталость от прошедшей тревоги.

- Ногам тепло, а спине холодно. Дай накрою…

Куртка пахла смолой и березовым дымом.

Володя ножиком снимал с палки остатки коры. Черные кубики и треугольники сыпались Кашке на колени. Свежая белизна узора ярко выделялась на дереве, потемневшем от огня.

Ночью Кашка писал письмо. Попросил у Вальки - Обезьяньего Царя - фонарик, укрылся с головой и выводил в тетрадке крупные буквы:

«Здрастуй мама. Я жыву здесь хорошо. Мама у меня есть друк. Ево зовут Валодя. Мама можно Валодя приедет вгости мы будем вместе гулять и за ягодами. Мама я жыву хорошо патамушто Валодя. Я сочинил стихи…»

После стихов писать было нечего. Кашка с облегчением вздохнул и поставил такую точку, что проколол бумагу.

Но тут он вспомнил, что обещал подарить стихи Володе. Что же, писать еще раз? Столько слов! Таких длинных! Сочинить все это было, пожалуй, легче, чем написать…

Кашка подумал и аккуратно оторвал половинку письма со стихами. Маме он их и так расскажет, когда приедет. А это - Володе…

А утром, когда позавтракали, Кашка исчез.

Серафима ходила по лагерю и тихо рычала от злости. Больше всего она не любила, когда кто-нибудь из малышей пропадал из виду…