— И, если можно, я попросил бы тебя ещё об одном: не можешь ли ты бывать поменьше с Иргенсом, немножечко поменьше. Я не думаю ничего дурного, Агата, но только чуть-чуть поменьше, чтобы люди не могли ничего говорить. Иргенс мой хороший приятель, и я очень люблю его, но... Ну, ну, только не придавай, пожалуйста, значения тому, что я сказал.

Она повернулась к нему лицом, взяла его голову обеими руками, повернула лицом к себе и, смотря ему прямо в глаза, сказала:

— Ты, может быть, думаешь, что я не люблю тебя, Оле?

Но он пришёл в полное смущение, он стоял слишком близко к ней, это его волновало, он отступил на шаг и забормотал:

— Не любишь? Ха-ха-ха, нет, Агата! Неужели ты думаешь, что я хочу упрекнуть тебя в чём-нибудь? Ты не поняла, что я говорил это ради других, исключительно ради других. Но это было ужасно глупо, я не должен был говорить, теперь ты, пожалуй, не захочешь встречаться с Иргенсом. Я прошу тебя, пусть всё останется по-старому, ты не должна порывать с ним, это возбудит ещё больше внимания. Нет, он такой умный и благородный, такой выдающийся, талантливый человек.

Но она чувствовала потребность объясниться: она гуляет так же охотно с Иргенсом, как с другими, сегодня просто так вышло, совершенно случайно. Она восхищается им, этого она не станет отрицать, так и не одна она восхищается его талантом. К тому же она жалеет его, ведь ему так хотелось получить премию, и он не получил её. Ей просто жаль его, и ничего больше, ровно ничего...

— Довольно! — воскликнул Оле.

Всё останется по-старому... Но относительно свадьбы надо решить поскорее, надо назначить время. Он только съездит в Англию, а затем с его стороны никаких задержек больше нет. И лучше, чтобы она поехала в Торахус на то время, что он будет в Англии, и, когда всё будет готово, он приедет за ней. А свадебное путешествие они могут совершить будущей весной.

Агата радостно улыбалась. Странное, смутное желание зародилось в ней: ей хотелось бы остаться здесь, пока он не вернётся из Англии, а потом они вместе поехали бы в Торахус. Она сама не знала, почему у неё возникло это тайное желание, да оно было и не так сильно, чтобы о нём стоило говорить, пусть всё будет так, как хочется Оле. Она заметила только, что он должен возвращаться как можно скорее. Глаза её были широко раскрыты и смотрели с невинным выражением, одна её рука лежала на его плече, другой она опиралась о конторку.

А он то ещё хотел делать ей какие-то намёки!

Прошла целая неделя, Иргенс не показывался. Предчувствовал он что-нибудь неладное? Или ему надоели эти прогулки? Наконец, раз днём он явился в контору Оле. Была ясная солнечная погода, но дул сильный ветер, и пыль крутилась столбом на всех улицах. Он не знал, захочет ли фрёкен Агата выходить в такую погоду, и потому сказал:

— Сегодня чудесный ветер, фрёкен Люнум, я хотел бы пойти с вами на гору, на самый высокий пункт. Вы, наверное, никогда не видали подобного зрелища, над городом пыль стоит столбом, словно дым.

Оле быстро подтвердил его слова: действительно, это очень любопытное зрелище, стоит посмотреть... При других обстоятельствах Оле, конечно, отсоветовал бы выходить из дому в такую погоду. И нездорово дышать пылью, да и самое зрелище наводило тоску. Но Иргенсу хотелось наверх, на высоту, казалось, точно ветер его родная стихия, с таким жаром он говорил об этих жалких порывах вихря, нёсшегося с моря и трепавшего маркизы25 на окнах. Кроме того, Оле хотел показать Агате, что с его стороны не могло быть никакой помехи... Хорошо! Пусть Агата совершит эту прогулку. И Агата ушла.

— Я не видел вас целую вечность, — сказал Иргенс.

— Да, — ответила она, — я теперь сижу дома, стала прилежна. Я скоро уеду домой.

— Нет?! — быстро спросил он и остановился.

— Да, да... Положим, я скоро вернусь.

Они пошли дальше. Иргенс задумался.

— Послушайте, — заговорил он. — Сегодня, правда, чересчур ветрено. Мы даже едва слышим друг друга. Пойдёмте лучше в дворцовый парк. Я знаю одно место...

— Как хотите, — отвечала она.

Они нашли место, там было тихо и безлюдно. Иргенс сказал:

— Откровенно говоря, я вовсе не имел в виду вести вас сегодня на гору. Я просто боялся, что мне не удастся выманить вас из дому, и потому я и предложил эту прогулку. Мне нужно было видеть вас.

Она молчала.

— Вот как... Ну, да я уже перестала удивляться вам, — сказала она немного погодя.

— Боже мой, прошло десять дней с тех пор, как я говорил с вами в последний раз. Это было так давно.

— Ну, это уже не моя вина... Не будем больше говорить об этом, — быстро прибавила она. — Скажите мне, впрочем, почему вы так нападаете на меня? Это, право, нехорошо с вашей стороны. Я ведь вам сказала с самого начала, что это нехорошо. Я так хотела бы, чтобы мы были добрыми друзьями, но...

— Но не больше, нет? Понимаю. Но, видите ли, это недостаточно для того, кто страдает. Впрочем, вы этого не знаете, вы никогда не знали этого. Так и тянет постоянно возвращаться к запретному, является потребность заглянуть в лицо своей судьбе. Если бы мне пришлось поставить на карту всё, ради, например, этой минуты, я бы это сделал. Я предпочитаю провести короткий час с вами, фрёкен Агата, чем жить долгие годы без вас.

— Ах, Боже мой, Боже мой, ведь вы же знаете, что теперь уже поздно. К чему же об этом говорить? Вы этим делайте только хуже для нас обоих.

Тогда он твёрдо и медленно проговорил:

— Нет, ещё не поздно.

Она взглянула на него и встала, он тоже встал, они пошли. Поглощённые своими мыслями, они шли по парку, не зная, что делают, не разбирая направления, не замечая встречающихся людей, не кланяясь. Они обошли весь парк и опять пришли к своему тихому местечку и сели.

— Мы описали круг, — сказал он. — Вот так и я кружу около вас.

— Послушайте, — сказала она со слезами на глазах, — это, наверно, последний раз, что я с вами, будьте благоразумны. Пожалуйста, Иргенс. Я ведь скоро уеду.

Но как раз в ту минуту, когда он хотел дать ей ответ, в котором выразилась бы вся его любовь, мимо их скамейки прошла дама. Она несла в одной руке ветку и при каждом шаге ударяла этой веткой по платью. Она шла очень медленно. Иргенс был знаком с ней, он поклонился, встал со скамьи, снял шляпу и поклонился очень низко.

Дама, покраснев, прошла мимо.

Агата спросила:

— Кто это?

— Это дочь моей хозяйки, — ответил он. — Вы сказали, что я должен быть благоразумен. Хорошо, дорогая...

Но Агата хотела разузнать подробнее относительно дамы: значит, они живут в одном доме? Что она делает? Что за человек его хозяйка?

Иргенс отвечал на все её вопросы. Как ребёнок, любопытство которого возбуждает всякое явление, Агата заставила его рассказывать об этих совершенно посторонних ей людях из номера пятого по Трановской улице. Она удивлялась тому, что дама покраснела, и тому, что Иргенс поклонился ей так изысканно вежливо. Она не знала, что Иргенс всегда платил за квартиру таким дешёвым и удобным способом, вежливо раскланиваясь со своими хозяевами на улице.

— Она довольно миленькая, только у неё веснушки, — сказала она. — Она была прямо прехорошенькая, когда покраснела. Разве вы не находите?

Иргенс согласился, что девушка действительно очень мила. Но у неё нет на щеке ямочки, ямочка есть только у одной на свете...

Агата бросила на него быстрый взгляд, его голос действовал на неё, слова попадали в цель, она полузакрыла глаза. В следующую минуту она почувствовала, что склоняется к нему, и что он целует её. Оба молчали, вся её тревога исчезла, она отдыхала и наслаждалась.

И никто не мешал им. Ветер глухо шумел и гудел над парком. Наконец показался человек, они отшатнулись друг от друга и стали смотреть на гравий, покрывающий дорожку, пока человек не прошёл. Агата настолько владела собой, что не обнаружила никакого смущения. Потом она встала и пошла. И только тут подумала о том, что произошло. Слёзы покатились градом из её глаз, и она прошептала глухо, растерянно: