А может, стало хуже и он вызвал «скорую». Жанлен набрал сотовый. Жак ответил:

— Только не смей на меня орать. Я просто вышел подышать свежим воздухом.

При этом Жанлен четко различил гул машины. Конечно, хорош свежий воздух!

— Послушай меня внимательно, — начал он сдержанно. — Если ты сейчас же не пойдешь домой, я привяжу тебя к кровати и найму двух здоровяков, чтобы стерегли!

— Ладно, перестань, — засмеялся Жак. — Ты слишком далеко, не достанешь. И вообще, хватит командовать.

— Жак!

— Да что ты кипятишься, я…

— Я через десять минут позвоню тебе домой. Если не снимешь трубку, пеняй на себя. Вспомни, что я по крайней мере сильнее тебя в несколько раз.

— Зато я бегаю быстрее.

— Это мы еще посмотрим.

Чертов братец может любой, даже самый строгий выговор превратить в шутку, и на этот раз Жанлен опять пошел у него на поводу. И как у него это получается?

— Я вообще-то довольно далеко, — пояснил Жак, — так что за десять минут не обернусь.

Пожалуй, часа за три — другое дело.

— Что? — возмутился Жанлен. — Ты где? Опять за городом?

— Разумеется. — Жак даже не удосужился изобразить испуг. — У меня заказы. Я не могу пропустить солнечные дни. Три работы не закончены. Но вот сегодня как раз очень кстати выглянуло солнце. До вечера. — И он отключился в тот момент, когда Жанлен уже собрался разразиться откровенной бранью.

Что можно сделать с человеком, если у него абсолютно отсутствуют всякие зачатки самосохранения. Возникает очень острое желание огреть его чем-нибудь тяжелым. И так огреть, чтобы надолго запомнил науку.

Отлично! А ему-то теперь разорваться, что ли? Ирен спала сейчас в той самой комнате, в которой храпел Жак. Ему едва удалось ее успокоить. При этом ситуация не прояснилась. Она только отнекивалась, не хотела отвечать на вопросы, а из обрывков сумбурных фраз едва ли можно было уловить суть дела. Однако Жанлен понял одно — ей некуда податься в Амстердаме.

Ну что ж, это действительно не проблема, ему-то комнаты не жалко, пусть себе живет, пока не разберется с проблемами. Может, не стоило и спрашивать, сама все расскажет, если посчитает нужным.

Жанлен пытался выстроить хоть сколько-нибудь правдоподобную историю. Самое простое: приехала из провинции искать работу, здесь в первый же день обокрали, осталась без гроша. В ее возрасте такие проблемы действительно расценивают как нечто из ряда вон выходящее. Ужас!

Одна, без денег! Кругом воры и убийцы. А по поводу возраста Жанлен уже не сомневался: лет девятнадцать от силы, только еще вступает в настоящую взрослую жизнь. Подростковые ссадины уже затянулись и не напоминают о себе, а новых пока не нажила, переходный возраст.

Ничего, пооботрется, потолкается и привыкнет.

Но почему-то от этой мысли делалось не по себе.

Кто это привыкнет? Малышка, кроха, ничего не смыслящая в людях? Отдать ее на растерзание, пусть, мол, поучится, как другие. Все внутри Жанлена восставало против этого злобного тезиса, порожденного рассудком. Не дам! Ни за что на свете не дам! Буду сторожить как пес и разорву в клочья первого, кто осмелится приблизиться или даже просто тявкнет издалека.

Как интересно, однако, природа устроила людей. В мужчине обостряются все качества, присущие полу — отвага, смелость, решительность, готовность биться до последнего, защищая более слабых, — только тогда, когда рядом появляется женщина. Пока ее нет, все спит, все мертво. И сам никогда не догадаешься, что способен горы свернуть. Все для нее одной.

Жанлен улыбнулся. Тоже мне, нашелся философ! Мысли об Ирен как о женщине у него испарились совершенно. Запутавшаяся, надломленная, молящая о помощи… Еще не хватало добивать ее своими ухаживаниями. Ей нужен старший брат, но никак не поклонник. А Жанлен сильно начал подозревать, что именно с ними и связаны главные трудности. Ему стало смешно: видно уж на роду написано быть для всех старшим братом. Кстати, о братьях, ведь надо же что-то решить с Жаком.

А время шло. Ирен спала, заботливо укрытая пледом. Стоит подумать об одежде для нее, хотя надо сначала разобраться что к чему. И Жанлен ждал. Час за часом, пока наконец не послышались легкие неуверенные шаги. Она проснулась.

— Месье Тартавель, извините, пожалуйста.

Мне нужно идти. Меня, наверное, ищут. Я…

Жанлен обернулся и снова увидел ее в этой смиренной позе рабыни, ни в чем не уверенной и только ждущей изъявления воли господина.

— Так, — сказал он решительно. Ситуация близка к критической, и надо постараться разобраться во всем. Теперь Ирен уже успокоилась.

На свежую голову, конечно, попытается отговориться, наврет с три короба. Но Жанлен и не такое слышал. Он ведь тоже фантазер. Они с Ирен, похоже, одного поля ягоды. Только, конечно, с разницей, обусловленной полом. — Так, сейчас ты сядешь и все мне расскажешь. — Жанлен специально перешел на «ты». Пусть почувствует, что небезразлична ему, тогда и дело пойдет быстрее. Но при этих словах страшная перемена произошла в ней. До этого она просто стыдилась своих недавних слез, теперь же Жанлен уловил страх.

— Месье Тартавель… — она невольно подалась назад, — мне нужно идти.

Жанлен понял, что таким методом можно пользоваться лишь после приобретения некоторого доверия с ее стороны, а иначе достигнешь противоположного эффекта. Вот как сейчас. Он встал, подвинул кресло ближе к дивану и пригласил:

— Садись, уж без кофе я тебя точно никуда не отпущу. — И добродушно улыбнулся. — Посмотри же на меня, что ты все время паркет изучаешь?

Она тоже улыбнулась в ответ, в зеленых глазах засверкали изумруды. Нет. Не все еще потеряно. Верит. Стоит только чуть-чуть подманить — и верит. Это не Жак, которого теперь калачом домой не заманишь, разве что палкой загонишь.

Вот она — разница полов. Мужчина более рассудителен и не всегда понимает слова. А женщина думает сердцем: для нее ласка и добрые отношения лучшая награда. У мужчин же они вызывают только настороженность и острое желание распознать подводные рифы и холодные течения.

«Ирен села в кресло, Жанлен поставил перед ней чашку с кофе. Вообще-то он приготовил его себе, но раз уж так получилось…

— А вы? — Она обхватила ладонями чашку, словно хотела согреться от ее тепла.

Жанлена немного кольнуло это «вы». Не хочет принимать его правила и делает намек на субординацию? Нет, снова сюда мешается мужская рассудительность, наверняка у нее и в мыслях ничего такого не было. Просто так сказала, скорее всего даже и не заметила. И ведь он старше.

— Сейчас сделаю и себе, — кивнул Жанлен.

Через пару минут они уже сидели друг против друга и… молчали. С чего бы начать разговор?

Опять с больной темы нельзя — замкнется, спрячется как улитка, только-только выглянувшая из своего домика.

— А у тебя есть младшие братья или сестры? — начал издалека Жанлен.

— Нет, — покачала головой Ирен, — только старшие, и только братья. — Она замолчала, словно соображая, зачем это у нее спрашивают, а потом добавила:

— Трое.

— И как ты себя чувствуешь в среде этих кавалеров? — Он следил за малейшими движениями, переменой в лице, читая по едва заметным признакам состояние собеседницы. При слове «трое» она напрягла пальцы, и ногти сделались белыми, почти как фарфор чашки. Ага, досада, разочарование.

— Как чувствую?.. — Она усмехнулась. — А как я могу себя чувствовать, когда с утра до вечера только и делаю, что убираю за ними? Точнее, делала…

Она слегка ссутулилась — явный признак того, что сболтнула лишнего. Так вот оно что!

Давно не говорила. Видимо, некому было рассказать. Тогда сейчас все пойдет как по маслу.

Стоит только зацепить, и напирающие из глубины души чувства сами заговорят. И ни воля, ни этикет, ни правила приличия уже не удержат их. Надо лишь знать, куда надавить.

— Странно, — удивился Жанлен, хотя сам ощутил, как от деланного изумления по душе разлился холод. Нормальная реакция на вранье.

Но, собственно, врать-то он не собирался. Надо изображать заинтересованность, но не слишком уж сильную, не то собеседница насторожится. — А у нас в семье все убирали за собой сами. У нас были только одни мужчины: четверо сыновей и отец, а мама одна. Сейчас мы поразъехались, так что она скучает. Вышло что-то вроде семейной ссоры, мы с братом никак не решимся съездить помириться.