Александр, донельзя смущенный тем, что приходится говорить при этой удивительной девушке (Мечникова он уже нисколько не стеснялся, наоборот ему было приятно при нем рассказывать), передал свой разговор с Никифором. Слова Никифора о том, что "народ ждет, ждет, да и устанет ждать", вызвали шумный восторг. Сергей Тривратский и Павел Дремин закричали "ура" и полезли обнимать Александра. Мечников весело потер руки, и даже Михаил проворчал: "Ага, вот это уже на дело похоже". Одна только девушка-монашек оставалась молчаливой и как будто безучастной.

- А вы что же, Натали, никак не откликаетесь? - наклонился к ней Мечников. - Неужто вас не радует такое пробуждение народа? А ведь недавно только говорили, что дали бы себя сжечь на костре, лишь бы добиться раскрепощения для крестьянства.

Девушка угрюмо отстранилась:

- "Говорила, говорила"! Мало ли что я говорила. Это все глупости, детские мечты! А дойдет до настоящего дела, так нам, женщинам, и сунуться не дадут! Наше дело - вязать, салфеточки вышивать...

Она метнула горький и сердитый взгляд на тех, кто стоял кругом, как будто все были виноваты.

Мечников покровительственно похлопал по ее сжатому кулачку.

- Ну полно, полно, не огорчайтесь слишком. К тому времени, как у нас произойдет революция, русские женщины добьются многих прав.

Он обратился к Александру:

- Моя родственница Наталья Андреевна Осмоловская принимает очень близко к сердцу все, что происходит сейчас у нас в России. Быть простой зрительницей ей невыносимо. Она мечтала изучать медицину, чтоб помогать народу, но тут вмешался ее отец. Он, видите ли, и слышать не желает о женской эмансипации. Когда Натали остригла косу, это вызвало целый взрыв в семье. До сей поры отец с ней не разговаривает.

Александр с еще большей симпатией посмотрел на склоненную темную головку в пышной шапочке волос: так и ее отец - деспот? О, как он понимал Натали!

Мечников между тем горячо толковал о чем-то с Михаилом. Михаил хмурился, но кивал.

- Теперь вы видите, господа, как нам необходима серьезная подготовка, - обратился Мечников к остальным. - Моя идея коммуны вовсе уж не такая утопия, поверьте.

- Да кто говорит про утопию! - еще больше нахмурился Михаил. - Были бы мы свободны, тотчас отправились бы с вами. За себя, например, ручаюсь. И за брата тоже.

- Эге, на таком, как ты, вся коммуна могла бы пахать, - засмеялся Тривратский. - Стало быть, Лев, дело только за охотниками?

Сердце вдруг забилось, затрепыхалось в Александре где-то возле самого горла. Он облизнул вмиг высохшие губы. Вот когда можно сделать что-то настоящее! Если он упустит минуту - грош ему цена.

- Я... я поехал бы. Если, конечно, вы сочли бы возможным... Если бы сочли, что я вам пригожусь, - сказал он задохнувшись. - Я... я мог бы вложить все, что имею, что получу после покойной моей матери. Правда, это очень мало, сущие пустяки, но я мог бы... хотел бы работать...

Александр страшно волновался, почти не слышал самого себя. Ему казалось, что он несет какую-то чушь.

- Ага, вот уже и волонтер нашелся! - закричал Сергей Тривратский. Ай да молодчина, Александр!

Мечников, улыбаясь, смотрел на "волонтера". Принимать ли всерьез слова этого юнца? Совсем еще зеленый мальчишка. Но взгляд упорный, и чувствуется в нем огонь. А мальчишка, торопясь, задыхаясь, боясь, что ему не поверят, перечислял, что он может вложить в общий "котел". Через два года у него будут собственные деньги - наследство от матери, на них можно приобрести инвентарь и скот, да и сейчас у него уже есть немного денег. А потом, у него здоровые мышцы, он фехтует, он ездит верхом, не побоится и тяжелой работы...

- Это правда. Александр вовсе не белоручка, - подал голос Павел Дремин. - Третьего дня на пожаре он один целые балки носил. Мы даже удивлялись, какой он силач... И товарищ он хороший, вот хоть их спросите, - указал он на Тривратского и Михаила.

- Постой, а как же папенька-генерал? - перебил брата Михаил. - Ведь он небось, как узнает, что сынок вошел за границей в коммуну, все Третье отделение пошлет на розыски, ничего не пожалеет.

- Не беспокойтесь, - сказал вдруг Мечников. - На господина Есипова мы моего отца напустим. Уж он сумеет его уговорить. Пускай на первый случай скажет, что мы просто хотим вместе путешествовать по Италии. Так? - Теперь он уже ласково и серьезно смотрел на Александра.

- Да он порвал с отцом. Больше не вернется домой, - снова вмешался Павел Дремин. - Александр будет жить у нас, Михаил, - повернулся он к брату.

- Вот чудачина! - засмеялся тот. - Ты что, оглох? Ведь слышишь же: он собирается жить не у нас, а в настоящей, итальянской коммуне. Это будет получше, чем наша общая кухарка!

Александр еще не мог поверить нежданному счастью. Он оглядывался на всех ошалелыми и восторженными глазами. И вдруг увидел Наташу Осмоловскую. Она смотрела с такой безмерной любовью, так скорбно! "А я? Неужто ты не возьмешь меня с собой?" - спрашивал-молил этот взгляд, обращенный к Мечникову.

Но Мечников либо не замечал этой мольбы, либо не хотел ее заметить. Он обратился к Александру:

- Гарибальди всегда говорит своим новичкам-волонтерам: "Я не могу обещать тебе ни почестей, ни богатой добычи. Тебя ждут голод и жажда, холод и зной". Те же слова я могу повторить и вам. Не испугаетесь?

- Не испугаюсь, - твердо отвечал Александр.

- Не отступите перед трудностями? - Мечников уже не шутил, смотрел серьезно.

- Не отступлю. Вот вам моя рука, Мечников! - И Александр протянул свою узкую мальчишескую руку.

- Ура! Да здравствует русская коммуна - форпост свободы! оглушительно завопил Тривратский. - Выпьем братцы, скрепим договор!

- Выпьем! За свободу! - подхватили "мухи". - Ура членам коммуны!

- За Новый год! За новые свершения! - надрывался Тривратский.

- За свободу в России! - перекрыл всех бас Михаила Дремина.

Он вытащил откуда-то бутылку, выбил пробку. Пенистое вино плеснулось в стаканы. "Мухи" стучали изо всей силы стаканами по столу и выкрикивали тосты. Все чокались, все беспорядочно и весело галдели. Александр целовался то с братьями Дремиными, то с "мухами". Его заставили выпить с Мечниковым на "наменшафт", и теперь он уже называл его Львом, а тот его Александром. В низенькие окна смотрела морозная седая петербургская ночь. А в углу "студии" стояла позабытая хрупкая фигурка в черном - девушка, похожая на послушника.

РИМ

7. РИМСКИЙ ПАСТУШОК

Уже несколько дней, как перестал дуть ледяной ветер, словно перерезающий людей пополам. С моря потянуло теплом, ленивые облака поплыли по разомлевшему небу, и жаворонки высоко завели свои песни. И сразу в мертвых до того лесах выскочили из шоколадной земли мохнатые лиловые анемоны и асфодели, похожие на канделябры розовых свечей.

На холме у каменной изгороди виноградника удобно расположились Александр и Лев, уже успевшие загореть и потерять петербургскую чопорность манер. Александр улегся на клочок свежей травы, даже не подстелив пледа. Шла уже третья неделя с тех пор, как юноши приехали в Италию, а молодой Есипов все еще ходил, как в тумане, все еще не мог привыкнуть к мысли, что он на римской земле и видит воочию пробуждение удивительной итальянской весны.

А весна и впрямь была удивительна! В еще голых розоватых каштановых лесах просыпались птицы и цветы, сухие прошлогодние стебли шелестели среди острых язычков новой травы. Начинали серебриться оливковые деревья, а вода в ручьях и в Тибре была рыжей и мутной по-весеннему. В лилово-голубых горах пятнами лежал снег. И в легкой дымке вдали проступал огромный даже на расстоянии купол собора Святого Петра.

Итальянская весна несла Александра Есипова, как несет бурный весенний поток легкое деревце, вырванное с корнем из родной почвы. Новые впечатления, новые чувства обступали его со всех сторон, и он захлебывался в этом потоке.

Коммуна, долгие ночные споры с Мечниковым об уставе коммуны, о выборе наиболее пригодного места, сидение над географической картой Италии, новые знакомые, великие произведения искусства...