Обычно звон колокола приносил радость и в душах поселялась благодать. Сегодня прихожанам, идущим к церкви по тропинкам, по проселочной дороге, было нерадостно. Сумрак царил в душах верующих. Старики бурчали, одергивали молодых, даже громко разговаривать не разрешали. Останавливались, прислушивались к мелодичному перезвону, летящему над окрестностями, крестились и шли дальше.

Народу собралось, как никогда, много, даже на крыльце стояли. Небо над деревянной церковью было таким же голубым и ярким, как и купола, выкрашенные прошлым летом.

– А вы слышали?

– А вы знаете?

– А ты видел? – в разных местах слышался шепот прихожан. – Плохой знак. Это Господь предупреждает.

– Нет, не Господь, это сама Богородица знак подает, что надо в Бога верить. Забыли Бога! – шептала старуха, грозя пальцем внучке, которая хотела оставить бабушку и поближе подойти к колонне, на которой висел образ Казанской Божьей матери. Но старуха внучку удержала и злобно зашипела:

– Стой здесь! Куда лезешь?

Слушай батюшку да крестись.

После службы настроение у многих улучшилось, словно какое-то просветление наступило. Люди уже не были такими мрачными.

Сельский староста стоял у иконы Казанской Божьей матери, не разрешая никому к ней прикасаться. А любопытных подойти поближе, рассмотреть образ Богородицы было хоть отбавляй.

Большинство за этим и пришло в церковь. Ведь в деревне происшествия, заслуживающие внимания, случаются не так часто. А тут такое!

И свидетели есть. Попадья, женщины, девчонка, да и сам батюшка не отрицали, что на темной от времени доске выступила кровь. Правда, отец Павел не утверждал, что увиденная темно-красная жидкость, похожая на вишневое варенье, и есть самая настоящая кровь. Но ведь и не отрицал!

После службы началась проповедь. Отец Павел стоял в одеянии, соответствующем ситуации, справа от иконостаса с иконой святого Георгия, убивающего копьем змия, и зачитывал Священное писание. Он говорил о том, что надо быть смиренным, и тогда Господь не обойдет своей милостью и обязательно поможет, заступится. Все слушали священника, но в то же время косились на темную икону Казанской Божьей матери, словно боялись ее. За все время, пока длилась проповедь, батюшка ничего не сказал о чуде, которому был свидетелем, не пояснил, что к чему.

– Надо больше молиться. Надо быть чистыми душой.

И в это время грянул гром. Раскат был несильный, глухой, далекий.

Прихожане стали переглядываться. Батюшка посмотрел на окна, за которыми сразу померк свет. Священник увидел темные тучи, они как-то очень быстро затянули небо, совсем недавно такое чистое и ясное. Отец Павел хотел улыбнуться и перекрестить прихожан, но вновь раздался раскат грома. На этот раз он прозвучал так близко, что даже стекла в окнах зазвенели.

Те, кто постарше и понабожнее, тут же стали креститься и шептать молитвы. Священник замер, взглянул мельком на икону Казанской Божьей матери, на которую упал лучик света.

В этом ярком луче она на какое-то мгновение вспыхнула и стала пронзительно яркой, словно рубин на свету.

Вдруг громыхнул такой сильный "удар, что вся церковь вздрогнула. Сверкнула молния, озарив фосфорическим светом испуганные лица прихожан и священника. Рука отца Павла не успела сделать крестное знамение, как раздался страшный треск, такой сильный, словно чугунная баба со всего размаха ударила в деревянную стену храма.

– Крест! Крест! – закричал кто-то с улицы. – Крест!

Народ повалил из церкви под крупные теплые капли весеннего дождя. Но по домам никто не расходился. Все стояли и смотрели на темно-синий купол без креста. Над ним вился голубой дым.

Священник перекрестился:

– Господи, помилуй! – воскликнул он.

И тут уже из церкви истерично закричала женщина:

– Икона! Икона упала!

Батюшка бросился в храм. Икона Казанской Божьей матери лежала на полу. Церковь гудела от порывов ветра, капель дождя и громовых раскатов. Отец Павел схватил икону, прижал к груди и бросился к царским вратам. Когда он положил икону в алтаре и перекрестился, то увидел на своих пальцах темные пятна свежей крови.

Он быстро вытер кровь о рясу и с перекошенным лицом вышел из-за алтаря.

– Спокойствие, люди добрые, спокойствие.

Бог всемогущ и милостив. Он нас защитит, не даст в обиду, не позволит силам тьмы одержать над собой верх, – голос священника тонул в раскатах грома. По лицу пробегали голубоватые сполохи молний.

Все это действо выглядело фантастическим, непохожим на привычную реальность.

Гроза кончилась так же неожиданно, как и началась. Порыв ветра согнал за лес темные тучи, и воцарилась тишина. Снова засветило яркое солнце, переливались тысячами искорок капли на траве, сверкали лужи.

Народ был ошеломлен произошедшим. Если бы не крест, обожженный молнией, слетевший на землю с церковного купола, да не гвоздь от иконы, старый, ржавый, с большой шляпкой, торчащий из деревянной колонны, то поверить в случившееся было бы невозможно.

Из храма народ уходил тихо, переговариваясь и обсуждая пережитое. Все выглядели угнетенными. Лишь малые дети беззаботно бегали по лужам на проселочной дороге, рвали цветы и радовались жизни. А вот старые люди, уже пожившие на свете, были удручены. Словно они возвращались с похорон, на которых предали земле тело кого-то из близких.

– Веревка там, наверное, гнилая была. Вот когда гром ударил, церковь вздрогнула, веревочка и порвалась. Икона и упала на пол.

– Но раньше же не падала! А крест?

– Бывает и такое. Говорят, после революции церковь горела и тоже ее вроде молния зажгла.

Правда, никто не видел, ночью церковь загорелась. Но вся не сгорела, дождь погасил пожар.

Потом ее отремонтировали, а большевики закрыть хотели.

– Но не закрыли ведь!

– Но хотели же!

– А откуда в церкви эта икона?

– Говорят, она по реке приплыла и к берегу ее прибило.

– Так то другая икона, нет ее больше, в войну пропала! А Казанской Божьей матери откуда взялась?

– Может, и она. Никто уже не помнит, книги-то церковные сгорели.

Вечером матушка Зинаида вместе с детьми молилась дома. А затем, уложив детей спать, долго сидела с мужем, разговаривая о том, что произошло днем. Посреди ночи женщина вскочила с кровати. В соседней комнате плакал ребенок. Она в ночной рубашке поспешила к детям.

Младшенький Илья сидел свесив с кровати ноги и горько плакал, закрыв лицо ладонями.

– Ты чего, сынок? Что-нибудь плохое привиделось?

– Не знаю, мама, страшно мне.

– Чего тебе страшно? Ложись, я с тобой посижу.

– Темно, страшно… – сквозь слезы бормотал девятилетний Илья.

Он был в семье любимцем, самым веселым и разговорчивым. Как водится во многих семьях, младший ребенок всегда самый любимый, самый желанный. Илью и старшие браться баловали, и родители в нем души не чаяли.

Матушка Зинаида забеспокоилась.

– Ну расскажи, – обняв сына, попросила она, – что ты видел?

– Огонь, – наконец осмелев, сказал ребенок. – Большой костер горел.

– Ну и что из того? Мало ли костров жгут?

– Он был жаркий-жаркий, даже смотреть на него больно. Я хотел убежать, а ноги к земле приклеились, словно привязали меня, мама.

– Бывает, – поглаживая сына по голове, прошептала попадья. – Не бойся, Илюшка, ложись. Я тебе сейчас воды принесу.

Она потрогала лоб, немного успокоилась.

Температуры у ребенка не было. Долго сидела мать с сыном, поглаживая его руку.

Наконец младший уснул. И женщина отправилась в спальню.

– Ну что там? – спросил муж.

– Да Илья что-то во сне увидел. Огонь какой-то, костер.., вот и вскочил среди ночи.

Священник перекрестился.

Матушка зажгла тонкую свечу перед иконами, опустилась на колени и принялась молиться, прося у Богородицы заступничества. Но сердце сжалось в комок, и боль то и дело пронизывала его, словно кто-то невидимый прокалывал его острой иглой.

В конце концов попадья взяла таблетку валидола. Сердце успокоилось, может, от таблетки, а может, от молитв. Она легла на постель и постепенно уснула.