— Что же мне теперь делать? — смеясь, спросила я, отметив про себя, что некоторые тоже видели, что я наделала, и теперь тоже смеялись.

— Я залезу в воду и достану ее, если ты... если ты прокатишься на тарзанке хотя бы раз.

Я больше не слышу смеха, все звуки пропали от чувства страха и предательства:

— Ты обещал, что не будешь просить меня прокатиться на тарзанке. Ты обещал.

Ладно, возможно, в данном случае слово предательство звучит чересчур, но когда он предлагал прокатиться на тарзанке до этого, и я увидела, как она была высоко, то сразу поняла, что не смогу этого сделать. Несмотря на его уверенность в том, что я смогла бы. В конце концов, я умоляла его не заставлять меня кататься на тарзанке, и он уступил.

Он положил свою удочку на землю и так близко подошел ко мне, что я почувствовала тепло наших тел, затем он взял мои руки в свои:

— Я никогда не нарушу данных тебе обещаний, Блу. Никогда. Я говорил, что не стану заставлять тебя делать что-то, чего ты сама не хочешь; я говорил, что буду рядом с тобой, независимо от того, что ты сделаешь, прокатишься на тарзанке или нет. Независимо от того, захочешь ты называть меня своим парнем или нет. На мой взгляд, оба вопроса не подразумевают под собой никакого риска, но у тебя другое мнение, поэтому я принимаю твою позицию. Но я никогда не обещал, что не стану просить тебя снова, потому что я всегда буду просить тебя рискнуть и жить на полную катушку. Пронестись на тарзанке по воздуху, доверившись самой себе в подходящее время. Целовать меня на глазах наших друзей. Или позволить мне стать для тебя ближе. Это все рискованно, но я всегда буду просить тебя попробовать.

Отец Небесный, Вон не знал, что в его словах больше правды, чем он полагал, отчего мне захотелось расплакаться. У меня заболело в горле, и я боролась с тем, чтобы меня не выдал мой трясущийся подбородок. Мне захотелось сделать все, о чем он просил. Мне захотелось жить и рисковать, и пробовать... и любить. Поэтому я сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться, пока мои легкие не наполнились под завязку и больше не вместили бы ни йоту кислорода, а затем медленно выдохнула:

— Спроси меня еще раз, и я клянусь, ты не разочаруешься.

Он немного опешил и сжал мои ладони. Его улыбка стала шире, как и моя.

— Ты станешь называть меня своим парнем?

Эээ. Это был не тот вопрос, который я подразумевала, и он это знал. Он тихо засмеялся, и я поняла, что это не имело значения. Больше всего на свете я хотела, чтобы он был моим парнем. И было еще кое-что, чего мне очень хотелось, но это было не в моей власти. А первое желание — в моей. Я понимала, что, когда я расскажу ему о своей болезни, возможно, он откажется от такой привилегии, но в то же время подумала, что у нас могла бы быть мечта.

— Да.

Его зрачки расширились, и он расплылся в улыбке.

— Но, — добавила я, на что он чуть ссутулился, — но только если мне не придется кататься на тарзанке. Ты не получишь и то, и другое, к тому же, тарзанка откровенно пугает меня, даже больше, чем пауки, змеи и медведи вместе взятые.

— Если собрать их всех вместе, то получится одно до чертиков страшное животное.

Его ухмылка была настолько широкой, что готова поспорить, что ему было больно, потому что от моей у меня свело все лицо. У меня чертовский болели щеки.

— Тьфу на тебя, пройдоха, потому что теперь мы официально парень и девушка, и ты больше не сможешь надо мной потешаться.

Он слегка хихикнул, пожал плечами, а затем, прежде чем я поняла, что произошло, взял меня за талию и поднял над землей. Я завизжала, после чего наши губы встретились, а затем нас поглотила холодная толща воды.

Я крепко его обняла, зажмурив глаза. Я доверила свою жизнь Вону, и когда мои ноги, все еще обвивавшие его бедра, погрузились в воду, а рот уткнулся в его шею, он снова стал искать губами мои губы, чего мне тоже очень хотелось. Целовать Вона было чем-то новым, чего я никогда раньше не испытывала, поэтому я так к этому пристрастилась, что даже страшно было об этом подумать. Потому я не стала думать об этом. Я просто целовала его и растворялась, чувствуя, как вода покрывала его губы. Боже мой, мое тело так хотело соединиться с его. Между нами не осталось ни миллиметра, и, тем не менее, мы хотели стать еще ближе друг к другу.

Если бы не потребность в кислороде, мы, вероятно, совсем не отрывались бы друг от друга. Проклятые легкие! Хотя Вон не отпустил меня, чтобы я шла сама; он прошел подальше от пирса и, я думаю, посторонних глаз. Я не знала, смотрел ли кто-либо на нас. Пфф, вероятно, многие из них смотрели, только мне до этого не было никакого дела. Все, о чем я заботилась, был Вон.

Пока он скользил в воде, я смотрела на то, что нас окружало: горы и небо. И все остальное. Это было большое и красивое, просторное место, и, кажется, в тот самый момент решила для себя, что я хотела бы там жить. Прямо там, на краю того самого пруда и наблюдать за парнем, которого люблю, ловить рыбу для нашего стола, и стягивать с него футболку, потому что он совсем не понимал, насколько он чертовски сексуален. Последнее было решающим аргументом в сделке.

Я знала, эта земля принадлежала Фути, но все равно я хотела ее. Ладно, звучало слегка неразумно. Черт, в тот день я вела себя неразумно, и мне было плевать.

— Мне здесь нравится, — сказала я мечтательно.

— Это потому что ты не выросла здесь. Если бы ты жила здесь, возможно, ты бы захотела свалить отсюда.

Его голос был таким грустным, и я поцеловала его влажную шею, всасывая воду. Горячо и немного игриво, и делала я это, потому что мне нравилось.

— Блу. Если продолжишь, то у меня будут неприятности.

Я захихикала, потому что точно знала, о чем он говорил, и я любила то, что могла делать это с ним. Он мог быть прав насчет жизни здесь и прочего. Но он не понимал, что я жила в городе, где чувствовала себя незнакомкой для соседей. На наших двориках не было прудов, куда могли бы приходить наши друзья, чтобы расслабиться. Мы были или богатыми и имели бассейны, либо же были бедными и ходили в общественные бассейны, где вы чувствовали себя как селедка в бочке. Запах земли и домашней готовки начали кружить мне голову после недели пребывания здесь. Дома ты чувствовал либо запах горячего асфальта, либо дождя. Единственное, когда я могла чуять запах еды, — когда кто-нибудь приносил еду на дом.

Конечно, я готовила для Бенни, папы и себя, но это было просто и ничего, что требовало бы больше тридцати минут и чего-то, кроме микроволновки. Продажа квартиры для оплаты медицинских счетов и переезд сюда были как переезд в другой мир. Нам пришлось потратить все деньги, но мы все еще могли позволить себе милый маленький дом на долю ипотеки в Сиэтле, и сейчас я все сильнее влюблялась в парня, который имел все, но не хотел ничего, кроме любви и маминой теплицы. Не поймите меня неправильно, я любила свой дом в городе. Там было мое место, я там выросла, там были мои друзья, моя жизнь, даже работа преподавателем танцев для детей в студии, где я училась. Я была близка ко всему, и со всеми друзьями мы были в одной лодке.

То, что я нахожусь с Воном и его друзьями в этом прекрасном месте, чувствую свободу, которую может принести обеспеченная семья, слегка пугало и ошеломляло. Сейчас мне было интересно, что Вон делал с кем-то вроде меня. Я родом из семьи, которая едва сводила концы с концами из-за постоянно растущей горы медицинских счетов. Все во мне не подходило Вону, но мы как будто притягивались друг к другу, как магниты. Даже просто мысль о том, что я пыталась или буду пытаться отказаться от него, причиняла мне боль, не говоря уже о действиях.

— Харпер Кеннеди, остановись сейчас же.

Эйприл хихикала, пока ее каноэ чуть ли не налетело на нас. Они выбуксировали другую лодку позади них, и Вон схватил ее, пока я плавала на безопасной дистанции чтобы не стукнуться головой об пластик. Холод воды, где наши тела были вместе, заставил меня дрожать. Я сразу же заскучала по нему.