Она снова присвистнула, и мне не удалось справиться с румянцем.

Малая часть меня хотела снять платье, потому что это была последняя вещь, которую я хотела бы надеть в эту школу, или на вечеринку, потому что такое действительно привлекало слишком много внимания, хотя это случилось бы здесь достаточно скоро, нравилось мне это или нет. Но другая часть меня, которая желала быть красивой или даже сногсшибательной, хотела носить его, пока была такая возможность. Я стояла перед зеркалом, заметив за спиной Эйприл. Было понятно, что ей нравилось то, что она видела.

Платье прекрасно сочеталось с маминым браслетом. Я покрутила его вокруг своего запястья и вздохнула, — не снимала его с тех пор, как медсестра дала его мне, после того, как сняла с мамы. И я не думаю, что когда-нибудь сниму его.

— Итак, прежде чем мы уйдем, тем более что ты выглядишь великолепно, у меня есть пять правил для сегодняшнего вечера.

Эйприл вдруг стала серьезной, и я почти закатила глаза, но всё же не посмела, так как уже вынесла урок из этого. Осталось только гримасничать и смеяться.

— Только пять? Почему не три или шесть?

— Не дерзи мне, — ответила она, и это убивало меня, так как она говорила это точно так же, как ее мать, моя тетя Джун. Но это сравнение только заставило бы ее возмущаться ещё больше, а я не в настроении для этого, несмотря на веселье.

— Первое, — загнув один из своих пальцев со всей серьезностью продолжила девушка. — Картер Уэлш под запретом.

Это действительно удивило меня, так как не было никакого упоминания о нем до этого момента. Я хотела задать ей миллион, нет, триллион вопросов, но она остановила меня взглядом, который также позаимствовала у своей матери.

— Два, — продолжала она. — Мы не идем домой до двенадцати часов, независимо от того, насколько ты устала; я хочу встретить утро со своей кузиной. Три, никаких мыслей... ты знаешь о чем.

Это было убойно, и ухмылка исчезла прежде, чем я смогла заметить её, а она продолжала.

— Я твердо знаю, что нарушаю невысказанное правило, поднимая это и все такое, но я хочу, чтобы ты попыталась, и я попытаюсь тоже.

Это до чертиков поразило меня, потому что я всегда думала, что Эйприл была такой замкнутой в своем собственном мире, а мое угнетающее будущее никак не учитывалось. И за это я любила её ещё больше.

— Четыре, — она подмигнула мне, и я внезапно испугалась. — Освободись хотя бы для сегодняшнего вечера; скажи «да», пусть твой мозг говорит «нет», в пределах разумного, конечно, — мы обе захихикали, — Пей, но не слишком много, иначе тебе станет плохо.

Она состроила гримасу, и я поняла, что никто не выглядел бы горячо, выблевывая свои внутренности в саду.

— По опыту нашей прошлой ночи свободы, прошлой ночи, когда лекарства и твое собственное тело не могут управлять тобой. — закончила девушка.

Я чувствовала, что хочу заплакать, потому что хорошо видела слезы в её глазах, которые она изо всех сил старалась удержать, а Эйприл никогда не плакала. Боже, я любила её за это самообладание.

— И, последнее, номер пять. Все, что случится на этой вечеринке, остается на этой вечеринке, как тогда в Вегасе.

Я прыснула со смеху, и она вместе со мной, прежде чем снова стать серьезной и указать своим наманикюренным пальчиком мне в лицо.

— Я именно это и имею в виду, Харпер. Если моя мама узнает, то меня отвезут в самую ближайшую женскую школу в Канзасе, ты хочешь знать, что происходит там с девочками? Это похоже на женскую тюрьму; они кидаются в бой друг с другом и, я говорю тебе это прямо сейчас, я слишком сильно люблю мальчиков. Поняла?

Я кивнула, и щеки разболелись от озарявшей мое лицо улыбки и сдерживаемых хихиканий.

— Я поняла: что происходит в Вегасе, остается в Вегасе.

— Точно.

— Я думаю, что всегда хотела сказать это.

Она засмеялась.

— Я тоже.

— Хорошо, давай пойдем, и по дороге ты расскажешь мне все, что скрыла об этом Картере Уэлше.

Эйприл схватила меня за руку и завизжала, выталкивая за пределы комнаты, и нам почти удалось выйти в парадную дверь, пока мой брат, Бенни, не выскочил из гостиной и не стрельнул Эйприл в щеку безопасным дротиком фирмы «Nerf»^[1]. Я ахнула, и она, конечно, завопила, продолжая с Бенни пялиться друг на друга. Это было бы забавно, если бы я не была уверена, что Эйприл вырвет его десятилетние яйца из тела.

Бенни выглядел раскаивающимся, пока не прошла миллисекунда, и в нем не включился режим полета. Как только Эйприл сделала шаг в его сторону, он побежал, и я вздохнула, потому что знала, что отец захочет меня отчитать.

— Постой-ка, ангел, — позвал отец. — Ага, как знала. Я бросила взгляд на Эйприл, и она губами проговорила «прости», пока мы ожидали его в прихожей.

Отец уже повесил фотографии мамы на стене, или, может быть, это была тетя Джун, которая хотела, чтобы мы помнили ее сестру женщиной, которой она была до аварии. А может, она просто хотела, чтобы мы чувствовали себя как дома в нашем новом жилище, которое не пахло ничем, кроме новизны. Оно пахло землей. Я думала, так пахнет деревня, и что на самом деле могло быть хуже, могло пахнуть больницей. Я ненавидела больницы.

— Ангел, — отец осмотрел Эйприл и подметил ее наряд, или отсутствие как такового, перед тем, как окинул меня взглядом, нахмурился, а затем улыбнулся мне. Я почувствовала облегчение от того, что надела платье. Но его улыбка не достигла глаз, и, как показалось мне, он выглядел усталым и печальным. Он — это тень человека, которого я люблю, и я ненавижу себя за это. И из-за этого я ненавидела много вещей в жизни. Мне было интересно, превращусь ли я в нечто, как шар бушующей ненависти, и продолжит ли жизнь иметь нас как дерьмовых неудачников.

— Вы уже уходите? — спросил он очевидное.

Когда мы перестали разговаривать, как отец и дочь? Когда он сказал, что мы переезжаем в Олбани, Миссури, у меня появилась маленькая надежда, что из всех изменений, которые принесет этот переезд, наши отношения станут одними из них.

Ну, люди говорят, что хорошо иметь надежду. Правда, я не была уверена, что еще не отказалась от своей.

— Да, вечеринка началась еще час назад, — ответила я на автомате, желая поскорее убраться отсюда.

— Мы уже весьма опоздали, дядя Дрю. Но если мы проторчим еще дольше, это будет довольно грубо.

О, мой спаситель! Эйприл знала, когда мне надо убраться очень быстро. Не только тогда, с отцом, но и под пристальным вниманием ее матери. Я не знала, что буду делать в школе без нее. Быть новенькой — это то же самое, что быть наживкой в океане — голодные акулы налетают быстро. Парни рассматривали меня, как свежую закуску, девушки... почти также, только они не хотели затащить меня в постель, они хотели убрать конкурентку. Как мало они знали, ведь это бессмысленно. На следующей неделе мне будет далеко до конкуренции, на следующей неделе я буду больной девочкой, которую все жалеют, после такого никакой похоти.

Отец кивнул, стараясь изо всех сил не смотреть на свою племянницу в ее купальнике с глубоким декольте, открывающим вид на ее великолепную грудь, и мне хотелось дико засмеяться, потому что именно это и было ее целью, чтобы ее заметили парни, и, может быть, Картер Уэлш. Она просто не посчитала моего отца, который старался ослепнуть, чтобы спасти себя от стыда, раз Эйприл сама была не способна это сделать. Она абсолютная бесстыдница, и я просто обожала ее за это, потому что сама боялась быть настолько наглой.

— Хорошо. Ну, увидимся позже, — сказал он нервно, и я почувствовала невысказанные слова.

— Да. — Я поцеловала его шершавую щеку и улыбнулась. — Люблю тебя.

— И я тоже люблю тебя. Веселись, ангел, — не важно, какое у меня было настроение, я всегда чувствовала волну тепла, когда он называл меня так. Как гласит история, когда я родилась и лежала на материнской груди липкая и накормленная, он сказал, я была его ангелом, и мама, будучи поклонницей музыки, назвала меня Харпер, что означает музыканта с арфой.