С тех пор все выросло; стало больше горшков с бонсай, добавились другие восточные растения. Нам удавалось поддерживать оранжерею в порядке, хотя климат Олбани был не совсем подходящим, но бонсай ни в чем не нуждались. Все это мы делали для нее.

В пруду теперь плавали карпы, а деревья вокруг теплицы становились все выше и выше. Это был будто оазис среди фермерской земли, с сердцем в виде оранжереи. С улицы было бы невозможно подумать, что там есть нечто подобное. Это было одно из маминых желаний. Ее вторую мечту я до сих пор стараюсь реализовать.

Блу не остановилась ни перед орхидеями, ни перед другими прелестными цветущими растениями, которые обычно любят большинство девушек. Ее манило к изысканной расстановке из карликовых деревьев, и тогда я сразу понял, что она была единственным человеком, кто поможет мне поддерживать эту мечту живой. Блу поможет в том, чтобы оранжерея продолжала процветать, а я буду рядом с ней.

Было волнительно так поспешно представлять подобное, — наше будущее. Нормальные парни моего возраста все еще думали о футболе, оценках и девушках. Но я знал, что не был нормальным подростком. И это знание пришло ко мне, когда умирала моя мама. Я понимал, что уже никогда не стану нормальным, да и меня это устраивало.

— Пойдем, я покажу тебе свою комнату, — предложил я.

Блу растерянно развернулась на месте.

— Комната в доме отца, на самом деле, не моя. Там я ночую чаще всего, но поскольку я работаю здесь каждый день после школы и практически каждые выходные, то здесь я тоже сплю.

— Почему никого нет? Разве бизнес идет неважно?

Хихикая, я обнял ее, и мы направились от здания к главному амбару.

— Сегодня воскресенье. Это можно было бы назвать фермерским сообществом, но нас объединяют семейные узы. Большинство фермеров могут забрать свои запасы отсюда в любой день, и хотя сельское хозяйство — это работа двадцать четыре часа в день и семь дней в неделю, все же семья превыше всего.

Она склонила голову мне на грудь, от чего я испытал доселе неведомые мне чувства. Никогда раньше я не испытывал подобного. Блу творила со мной нечто, что давало мне надежду.

На чердак амбара вела лестница, и хотя я делал вид, будто страхую ее, когда предложил ей идти первой, на самом деле я наблюдал, как ее крошечная обтянутая джинсами попка двигалась прямо надо мной. При этом я ее не разводил, ведь она была слишком сообразительной для подобного, но это все равно было забавно.

Блу очень осторожно заходила в мою комнату, и я мог видеть каждую ее реакцию. Она провела пальцем по рамке с фотографией моей мамы и безумно заулыбалась, увидев меня маленьким.

— На самом деле, многие вещи мамины. Мне не хватает смелости от них избавиться, а отец против накапливания хлама, — сказал я. Ее взгляд был направлен через мое плечо, когда она взяла еще одну фотографию меня и моего первого мотоцикла. Затем она провела пальцем по полке, которую смастерил Эд, чтобы я мог расставить все эти фотографии и прочее дерьмо.

Ее молчание заставляло меня нервничать, поэтому я продолжил:

— Однажды Картер и Эд подготовили для меня эту комнату, когда я был на уроках. Вскоре после смерти мамы мне пришлось продать дом. Думаю, тогда я был близок к тому, чтобы выгореть изнутри, но затем настал тот самый день. Они спасли меня.

Я не понимал, почему стал ей рассказывать всю эту чушь, но ничего не мог с собой поделать. Она стала покусывать губы, держа в руках фото мамы и меня, когда она еще не была сильно измучена болезнью, но уже утратила свое лучезарное сияние. Снимок был сделан в садах на территории больницы, в которых она больше всего любила бывать.

— Почему тогда ты остаешься в доме отца, раз у тебя есть такое место? Ты ведь говорил, что не стал бы с ним жить, будь у тебя выбор.

Я опустил глаза и кивнул. Да уж, я очень понимал, о чем она.

— Я солгал. Все сложно.

Я подошел к ней и забрал у нее фотографию. В любом случае, этот снимок был у меня не самым любимым, но стал последним для нее.

— Я не могу с ним так поступить тоже, — произнес я, ставя рамку на старый комод. — Он — все, что у меня осталось, и думаю, что если брошу его, то стану самым одиноким человеком в мире. Мне не хочется отказаться от мысли, что однажды мой отец полюбит меня, и если я съеду от него, то положу конец своей мечте.

После продолжительной паузы я поднял на нее глаза. Я хотел увидеть, что она понимает меня, или даже поддерживает. Но чего я не ожидал, так это увидеть слезы в ее глазах. Не ожидал, что она закроет лицо руками и выбежит прочь из моей комнаты на край площадки, нанеся мне удар под дых. Не ожидал, что она оставит меня одного.

Вопрос моей безопасности был последним, о чем я думала, когда услышала предостережения Вона. Мне нужно было покинуть это место. Очутиться подальше от него. Подальше от его трагедии, пока моя не искалечит его еще сильнее.

Я сделала глоток воздуха, и вместе с ним в мои легкие попала... вода. Когда успел начаться дождь? Я посмотрела вверх, но мои глаза не перестали дрожать от дождя и слез. Я ужасно ненавидела эти слезы! Я так устала плакать! Куда ни шло, когда плачешь не на людях, и можешь хоть как-то себя контролировать. А тогда я совсем потеряла контроль. Я не хотела такую жизнь. Я не хотела, чтобы у меня и Вона была такая жизнь.

Я кричала на дождь, на небеса, на этот мир, наполненный такой сильной болью. Я кричала, пока мое горло не начало гореть от огня и холода одновременно. Я кричала, пока Вон не схватил меня за плечи и не прижал к своей груди. Как только мой крик исчез, начались рыдания. Их я тоже ненавижу, но тогда они взяли надо мной верх. Как и Вон.

Нет! Я оттолкнула его и запустила руки в растрепанные, мокрые волосы, всего за долю секунды я успела прокрутить в памяти, как прошли последние несколько недель, а потом вновь обнаружила себя там, — стоящей под дождем, с разбитым сердцем от парня, который искал надежду в моих глазах. У меня не было надежды. Если бы я могла, то с радостью дала бы ему все, в чем он нуждался, но жизнь — сложная штука.

— Блу, — умолял он, по его губам стекала вода. — Поговори со мной.

Мне следовало все ему рассказать еще в первый день. Надо было оттолкнуть его еще тогда, чтобы ему не было теперь так больно. Но нет же, я хотела его заполучить, а теперь я причинила ему боль. Но я не допущу, чтобы он видел, как умрет еще один человек. Я не могла допустить, чтобы он вновь испытал ту пустоту от одиночества после того, как я умру.

Поэтому я отстранилась от него, моя грудь сотрясалась от рыданий, которые так и хотели вырваться наружу, но я уже успела взять себя в руки, поэтому стала успокаиваться. Он заметил это, заметил и то, что я отстранилась от него, от нас. У него расширились глаза и он, будто не веря им, стал мотать головой, пока я утвердительно кивала.

— У нас ничего не получится, — произнесла я. — Ты испытал очень много боли и я не собираюсь причинить тебе еще больше страданий.

— О чем ты? — он сделал шаг вперед, протягивая ко мне руки, но я отстранилась еще дальше, и стояла уже у грузовика, оказавшись будто в ловушке. Мы оба очень промокли, и я уже могла видеть тело сквозь его футболку, а он видел мое, но нам было все равно. Он прекратил приближаться ко мне, и я подумала, вероятно, он переживал, что я бы сбежала. Он был прав. Должно быть, до дома была не одна миля, но я бы убежала от него, если бы пришлось.

— Ты и так испытал немало сердечных мук, Вон. Я не могу больше выносить этого. Мое сердце не настолько сильное, да и твое тоже.

— Моего хватит на нас обоих. Не волнуйся. Мы сможем пройти через все это. Блу, я был один. Один, пока не появилась ты. С того времени мое сердце начало исцеляться. С тобой у меня всегда будет надежда на будущее и счастье.