Когда мы только познакомились с Элькой, она была нежной романтичной девочкой. Она светилась изнутри золотым светом, и когда я видел ее, мне хотелось плакать от счастья. Вот тут бы мне и выдернуть ее из того болота, в котором она росла. Но я не сделал этого. Не мог или не хотел. Чему же удивляться, что с годами она все-таки превратилась в типичную молодую жительницу Северска.

Ниже, кстати, пара характерных для этого города картинок радостного цинизма, веселого идиотизма и восхитительной извращенности.

В «Диалоге» начался очередной виток подписной компании. Срочно требовались острые скандальные материалы, пусть даже откровенные утки. В те времена в газетах еще очень редко можно было встретить статьи о сексуальных меньшинствах, и практикант по прозвищу Михалыч, который был при нас с Элькой чем-то вроде пажа или оруженосца, предложил написать «исповедь гея». Я дал добро, и он принялся за работу.

Исповедь была захватывающей и душещипательной. Бедняга поведал, как в глубокой юности он в пионерском лагере пал жертвой маньяка-вожатого. Как со временем переориентировались все его интересы, и вскоре он уже не мыслил себе иначе, как гей. Как отвернулся от него отец, как страдает мама, да и он сам. Ведь он одинок и не может найти себе друга. Он – изгой в душной ханжеской атмосфере закрытого городка… Мы ржали всей редакцией, читая этот материал вслух.

Через пару дней после выхода газеты ко мне в кабинет зашел парнишка, по-рокерски одетый в кожаные штаны и кожаный жилет.

– Вы знаете, – сказал «кожаный», – я прочел в вашей газете материал о юноше-гее, и он глубоко тронул меня. Я хотел бы встретится с этим человеком, поговорить с ним, утешить.

– Он предупредил меня, чтобы я не раскрывал его инкогнито, – соврал я.

Парень еще немного поуговаривал меня, наконец, покраснев, заявил:

– Вы должны понять меня. У меня – те же проблемы.

Я был слегка шокирован. Но не мог же я дать ему телефон Михалыча, тот ведь был отнюдь не геем, он, по-моему, даже был тайно влюблен в Эльку.

– Вот что, – предложил я. – Оставьте мне свои координаты, я поговорю с ним, и, возможно, он позвонит вам сам.

На следующий день история повторилась. С той же просьбой пришел в редакцию другой молодой человек. Не долго думая, я взял у него его координаты, пообещав передать автору статьи, а еще продиктовал ему телефон давешнего «кожаного».

Потом они стали ходить ко мне толпами, и я почувствовал себя профессиональным сводникам, передавая им координаты друг друга. И они стали собираться по вечерам у меня в редакции, объяснив мне, что больше негде. Выпросили у меня ключ от «комнаты для летучек», мол, вы ведь там только два раза в неделю собираетесь, а все остальное время там пусто… И я, добрая душа, отдал им запасной ключ.

Они пили чаи, беседовали и не знаю, что там делали еще. Они часами просиживали там, а вскоре к ним стали приезжать еще и «друзья» из Томска. По Северску поползли слухи. Работать стало уже просто невозможно. Но я не знал, как им сказать, чтобы не обидеть, что это все-таки редакция городской газеты, а не дом свиданий. И все-таки однажды я сделал это. Я был пьян. Часов в одиннадцать вечера я проходил мимо своей редакции и вдруг увидел, что там горит свет.

Я вошел и заявил с порога:

– Все. Теперь вы все знаете друг друга и можете встречаться где угодно. А это помещение прошу очистить. Раз и навсегда.

– Но почему?! – вскричал один из них.

– Потому, – лаконично ответил я.

– Но мы же не мешаем вам работать! Вы – единственный, кто понимает нас в этом городе.

Остальные загомонили. И тут я не выдержал. Позднее мне было стыдно за этот крик души. Но сейчас мне об этом вспоминать смешно. Я рявкнул:

– Пидорасы! Прочь из моей редакции!

Пидорасы пригорюнились и молча покинули помещение.

Я уже переехал в новую северскую квартиру и подал на развод. Но встречались мы с Элькой все так же тайно, как правило, у нее дома, когда не было родителей. Я думаю, именно тогда моя нерешительность окончательно убила ее веру в то, что когда-нибудь мы будем по-настоящему вместе. Но об этом после. Сейчас я хочу рассказать еще один смешной и показательный, в смысле нравов города Северска, эпизод из моих «трудовых будней».

В редакцию «Диалога» явилась женщина лет пятидесяти. За соседним столом в кабинете сидел мой заместитель Александр Борисович.

Женщина присела рядом со мной:

– Юлий Сергеевич, вы человек грамотный, фантастику пишите. Я вот по какому вопросу. У меня муж – инвалид, ветеран труда. Уже много лет он лежит парализованный, не двигается…

Я слушал внимательно, приготовившись к тому, что она будет рассказывать о своей тяжелой доле и попросит у редакции какой-нибудь помощи, вроде решения вопроса в ЖКО о ремонте квартиры, или в Собесе об увеличении льгот, или о чем-нибудь подобном. Она продолжила:

– Но в последнее время он начал падать с кровати. – Она испытующе посмотрела на меня.

– Та-ак, – произнес я, чувствуя, что от меня ожидается какая-то иная реакция. Я, видимо, должен был что-то понять, а я не понимал.

– Нет, вы подумайте. Он – парализованный, двигаться не может. А с кровати падает. Это же фантастика!

Она смотрела на меня чуть ли не победно, и мне стало казаться, что взгляд у нее какой-то, мягко говоря, особенный.

– Может, у него бывают судороги? – промямлил я. – Вот он и падает…

– Какие судороги?! – воскликнула она. – Вы себе можете представить такие судороги, от которых падают с кровати?!

– Да, – вяло согласился я, – такие судороги представить трудно…

– В том-то и дело! – энергично кивнула она и замолкла.

Пауза затягивалась.

– Так почему же он падает? – принужденно спросил я.

Она огляделась по сторонам, наклонилась ко мне поближе и тихо, заговорчески произнесла:

– Это у нас полтергейсты завелись, вот что!

Множественной формы слова «полтергейст» я еще не слышал, потому переспросил:

– Кто-кто завелись?

Мой заместитель за ее спиной начал беззвучно хихикать и показывать мне, что, мол, у тетеньки не все дома…

– Полтергейсты, – повторила она. – С Юпитера. Они невидимые. Издеваются над нами, как хотят. С постели мужа сбрасывают, на стенах всякую ерунду пишут, посуду на кухне бьют, безобразничают, как могут!

– Да вы что? – притворно удивился я, думая о том, как бы от нее побыстрее отделаться. А она, увидев, наконец, во мне признаки понимания, напористо продолжала:

– Да ладно бы, только посуду били! Они ж и книжки с полок роняют, а банок с соленьями сколько укокошили!

– Да-а, – покачал я головой сокрушенно.

– Ладно – банки! – продолжала она, – и Бог бы с ними, с банками, но они же мебель портят! А как они меня ебут! Как они меня ебут!!!

Мой заместитель, шумно вскочив из-за стола, вылетел за дверь. А посетительница почти с восторгом продолжала:

– Они меня раком поставят и ебут, а муж на это смотрит, шевельнуться не может, только выговаривает мне: «Ах ты, сука старая, я лежу тут парализованный, а ты вон чего вытворяешь!» А я и сделать ничего не могу, они же меня силой держат! Да к тому же невидимые!

… Я не помню, как я от нее избавился. Но это было серьезное потрясение.