— Да будет тебе стыдно, — сказал он императору, — дважды уже ты говоришь ложь самую бессовестную. Богам своим ты сам не веришь — и благодарить их собираешься из лицемерия. Император великого народа и вселенной, стыдись лжи и коварства. А я говорю тебе, не твои боги, не чары Египта, а Господь Иисус Христос возвратил, по своей благости, здоровье твоей невинной дочери.

— Замолчи, — воскликнул Антонин, с гневом. — Не осмеливайся при мне произносить имя Христа. Довольно сказал ты здесь речей дерзких, если ты произнесешь еще одно слово, мне противное, я предам тебя смерти в амфитеатре римском.

— Я не боюсь тебя, — отвечал Потит спокойно. — Я боюсь одного Бога. Если Ему угодно, то Он не допустит меня до смерти, и волос с головы моей не упадет без воли Его. Ты бессилен сделать мне малейшее зло.

Антонин распалился гневом. Языческие императоры считали себя богами земными, равными по могуществу тем богам, которым поклонялись во храмах[1]. Услышать при многочисленных свидетелях от бедного, неизвестного мальчика, ото всеми презираемого христианина, что он, Антонин, император римский, заживо обоготворяемый, прихоть которого могла сокрушить целые области и уничтожить города, бессилен, привела его в ярость. Он, видя дочь спокойною и здоровою, не имел причины щадить молодого пришельца и одним движением руки приказал схватить его. Потит отдался спокойно в руки бросившихся на него слуг. Но Агния, увидя это, в отчаянии и слезах, упала к ногам отца, схватила его руки и обливая их слезами, воскликнула с рыданием:

— Пощади, пощади его! Ради любви своей ко мне пощади того, кто чудною силой исцелил меня. Я не буду иметь ни минуты спокойствия, если ему сделают малейшее зло за благодеяние его, оказанное мне.

Антонин, видя волнение и горе любимой дочери, сделал усилие над собою, он усмирил гнев свой и сказал:

— Пусть поклонится богам и я помилую его.

— Каким богам? — спросил Потит.

— Как будто ты не знаешь, — возразил Антонин, — Юпитеру, Минерве, Аполлону.

— Покажи мне их, — ответил Потит.

Антонин, смягченный словами и слезами умолявшей его дочери, перешел от гнева к милости и приказал одеть Потита в богатое платье, подать ему изысканные кушанья, а на другой день вести во храм Аполлона. Потит оделся в богатую одежду, но едва притронулся к изысканным блюдам, расставленным на пышно и роскошно убранном столе. Он утолил жажду холодною водой и сел кусок хлеба и немного плодов. Служившие ему невольники не могли подивиться, отчего этот бедный мальчик отказывается от самых вкусных и дорогих блюд. Однако они служили ему с почтением, ибо остались под сильным впечатлением совершенного им чуда; притом он своею осанкой, движениями и спокойствием внушал им невольное уважение. Одетый бедно, он казался властителем и, никем не знаемый, походил на высокое значительное лицо империи. Такова сила благородства души, она дает человеку чувство достоинства и самоуважения, которое и других заставляет, часто помимо их воли, преклоняться пред его нравственным превосходством.

После ночи, часть которой Потит провел в задушевной молитве, невольники принесли ему опять богатые одежды и украшения из золота и драгоценных камней. Богатую одежду Потит надел, будто готовился к празднику и хотел явиться в приличном для того блеске, но от золотых украшений отказался. Когда отроку объявили, что время пришло идти во храм Аполлона, он спокойно вышел из дворца, окруженный солдатами и невольниками, которые сопровождали его для бóльшей торжественности. Несметная толпа народа, множество придворных и патрициев, известясь о происшедшем, спешили ко храму Аполлона, опережая одни других.

— Великий маг, излечивший дочь императора, — слышалось в толпе, — будет приносить жертву Аполлону. Иные говорили, что он был христианин и теперь отрекся и будто император его помиловал, ради того, что он исцелил его дочь.

— С условием, чтоб он поклонился богам, — заметил один старый сенатор, ревностный исполнитель всех обрядов языческих.

— Давно надо принять самые решительные меры для искоренения этой вредной секты, этих христиан, как они сами себя называют, — заметил другой.

В эту минуту толпа расступилась и говорившие разошлись в разные стороны. То шел император, пышно одетый и сопровождаемый блестящею свитой и почетною стражей. За ним следовал отрок Потит, окруженный ликторами и толпами следовавшего за ним народа. Потит шел твердо, глядел пред собой прямо, но глаза его, светлые и блестящие, казалось, ничего не видели, а устремлены были куда-то вдаль. Поступь его благородная и вся полная достоинства осанка его внушали невольное удивление. В толпе народа находилось множество христиан. Многие из них страшились отступничества, так как и до них дошли слухи, что Потит, устрашенный угрозами Антонина, шел во храм Аполлона, чтобы поклониться идолу и принести ему жертву. Христиане были смущены и скорбели. Уже не однажды случалось им видеть, как испуганные казнями, многие из среды их убегали из городов, скрывались или, что было еще ужаснее для истинно верующих, решались, спасаясь от жестокой смерти или спасая детей своих и семейство свое, приносить жертвы идолам. По-видимому от них требовали малого: стоило сжечь у подножия статуи богов несколько зерен аромата и тем спастись от преследований и смерти. Однако в этом незначительном поступке выражалось поклонение, т. е. признание языческих богов, следовательно богоотступничество. Не все христиане имели мужество умирать за свою веру, многие, не изменяя ей в глубине души, покорялись приказаниям и совершали жертвоприношения. О них молились христиане, прося Бога простить им их измену. Случалось, что многие, согласившись на позорную уступку, горько в ней каялись, страдали и наконец вырабатывали в себе силу отречения от себя и умирали в мучениях, славя всемогущего Бога. Сила души велика, работая над собою, человек может достигнуть высоких добродетелей и воспитать в себе крепость духа. А с этой высотой все подвиги возможны и даже сладостны.

И Антонин со свитой, и Потит с окружавшею его стражей и невольниками, и несметные толпы народа, и чинная, важная группа знатных патрициев вошли во храм Аполлона и наполнили его до последних углов и углублений. Многие, чтобы видеть, как молодой, красивый пришелец будет приносить жертву, взбирались на пьедесталы колонн, цеплялись за них, другие становились на мраморные скамьи и даже на ступени, над которыми возвышались статуи богинь и богов. Главный бог храма, Аполлон, в дивной красоте изваянный из мрамора, стоял на высоком пьедестале в глубине здания, прямо против входных дверей. Антонин стал со своею свитою по правую его сторону, патриции по левую, а прямо против него поставили Потита. За ним толпился народ, заливший храм своими волнами. Ожидание было столь сильно, что в многочисленной толпе настало мертвое молчание. Антонин взглянул на Потита и сказал повелительно:

— Поклонись богу и воскури ему фимиам.

Жрецы в своих длинных, белых одеждах, с ароматами в руках, с разожженными углями в серебряном изящной формы блюде, ждали, чтобы Потит подошел.

Он сделал один шаг вперед, остановился, простер руки вперед и вперил взгляд свой в изваяние Аполлона. Оно заколебалось на своем высоком пьедестале — все бывшие близ него, увидя это, отхлынули, а жрецы, смущенные более других, бросились стремительно в толпу, которая также отступила, тесня немилосердно тех, которые были сзади. Статуя колебалась и вдруг рухнула. Во храме раздался грохот падающего и в куски раздробленного мрамора. Вопль негодования и гнева вырвался из уст многочисленной толпы. Потит стоял спокойно — он один и своим видом, и своим спокойствием царил над обуреваемою различными чувствами толпой. Антонин остановил готовый кинуться на Потита народ и произнес обращаясь к нему.

— Это чары; он колдун и жизнию заплатит за поругание нашей святыни.

— Но если ваши боги действительно боги, — сказал Потит, — то как же чары могут повергнуть их во прах и разбить в мелкие куски. Как могущественны эти боги, если не могут защитить себя от взора бедного колдуна!

— В тюрьму богохульника, — сказал Антонин, — и пусть он погибнет от огня.

Солдаты поспешно окружили Потита, ибо разгневанная толпа, вышедши из оцепенения неистово стремилась разорвать на части христианина, совершившего, по ее понятиям, святотатство. Солдаты с величайшими усилиями, прочищая себе дорогу, вывели Потита из храма и отвели в тюрьму. Народ бежал за ним, крича неистово и пытаясь вырвать его из рук солдат. Долго стояли около тюрьмы толпы народа, волнуясь гневом и выражая свое озлобление криками и громким ропотом.

Чрез несколько времени было объявлено, что 1 июля в Колизее произойдет бой гладиаторов и что Потит будет отдан зверям на растерзание.

Как всегда, Колизей наполнился народом пышно разряженным и ждал с обычным нетерпением боя гладиаторов и смерти отрока Потита. Шумя входила народная толпа и, одушевленная веселостию, размещалась по уступам великого цирка на его широких и просторных седалищах. Говор ее походил на гул шумящего, бушующего моря. Но лишь только разместилась она, теснясь на местах цирка, как его огласили ее нетерпеливые крики. Жестокие Римляне и множество пришельцев из дальней Азии, Африки и северных провинций империи, жаждали зрелищ и горели нетерпением насладиться видом сражающихся и умирающих на арене гладиаторов. Но изо всех зрелищ самое привлекательное считалось терзание христиан дикими зверями.

Раздались звуки литавр и труб, возвещавшие прибытие Антонина, и все смолкло. Император вошел в роскошной одежде, отягченный украшениями из разноцветных каменьев, оправленных золотом. Его приветствовала несметная толпа громкими криками. Он сел на свое место, под богатым балдахином.