Уже отчетливо были видны ажурная башня ветровой электростанции, жилой дом, склад и метеостанция. «Спят, что ли? Никакого движения, а ведь по времени как раз срок запуска очередного зонда. Проспать время наблюдения за высотным ветром? Хороши…»

Не доезжая до берега реки метров сто, Григорий остановил упряжку. Широкий плес был затянут черным тонким льдом. Дальше, за узкой полосой тундры, плескались тяжелые свинцовые волны, а почти у горизонта лежала зубчатая граница непроходимого морского льда.

Тишина вдруг показалась Бухтиярову подозрительной. Постояв немного, он отвел упряжку в разлог невысоких холмов, чтобы ее не было видно с зимовки, и, подвязав лыжи, прихватив карабин, спустился на реку. Он шел осторожно, прощупывая шестом хрупкий лед, а тот упруго прогибался под лыжами, потрескивал. Тонкие, змеевидные трещины разбегались в стороны… Когда лыжи коснулись запорошенного снегом берега, Григорий остановился, ощущая противную дрожь в коленях. Ноги были словно чужие.

Закурив трубку, поставил лыжи торчком в снег и направился к дому. «Но почему не встречают собаки? Может быть, все на охоте?» Открыв входную дверь в тамбур, поставил карабин в темный угол сеней, чтобы оружие не запотевало, и, широко распахнув обшитую оленьим мехом дверь, только было хотел крикнуть: «Есть кто-нибудь?», как два автомата, поблескивая вороненой сталью, уперлись ему в грудь.

— Что за идиотские шутки? — вырвалось у него. Он схватил руками тонкие стволы, развел их в стороны, но тут же отпустил, так как еще четыре автомата глянули на него с двух сторон. Незнакомые люди в черной морской форме молча, с любопытством смотрели на него, не скрывая высокомерных улыбок.

— А, господин Бухтияров! С благополучным возвращением. Долго мы вас ждали. — Из-за стола радиостанции поднялся плотный офицер. И только теперь, освоившись после яркого света в сумраке избы, Бухтияров заметил старшего радиста, начальника зимовки Поблодзинского. Осунувшийся и усталый облик его говорил о трагизме положения.

— Вот и все в сборе. Нет только матроса Ногаева, которого вы, господин Бухтияров, оставили где-то в тундре, но он нам не нужен. Кстати, улыбаясь, продолжал штурмбаннфюрер, — как поохотились? Хорошо живете, охота на оленей-это же королевское занятие. Вот жаль, что лед реки не позволил вам доставить сюда трофеи. Как бы моряки субмарин были благодарны вам за бифштексы из оленьей вырезки… Сочный кусок мяса под спирт вашей зимовки! — Он причмокнул толстыми губами и мечтательно поднял холодные бесцветные глаза к потолку. — В Новосибирске после получки иногда позволял себе эту роскошь. Покупал на рынке пару килограммов… А оленьи языки — это просто пища богов!

«Новосибирск… русский язык, вкус оленьего мяса… Кто же он?» мучительно думал Бухтияров, пытаясь найти какую-то щель в этой безвыходной обстановке, казавшейся ему нелепым и диким сном.

— Так, так, господин Бухтияров, моя болтовня вас не захватила. Ну что же, поговорим о другом, — с жесткой интонацией проговорил немец и, рявкнув что-то рыжему боцману, показал на Поблодзинского.

Двое матросов вытолкнули из избы радиста.

— Что же вы делаете? — не выдержал Бухтияров и резко шагнул к офицеру, но вскинутые автоматы остановили его.

— Нервишки шалят. Ледок реки сказался. Мы наблюдали за тобой, как только упряжка появилась на горизонте. А за своего начальника не волнуйся. Он нам нужен для связи с Диксоном. Отвели его в баньку, к остальным. Пусть перед дальней дорогой порадует их твоим прибытием.

«Поблодзинский на связи с Диксоном? Что это? Какая дальняя дорога?..» Бухтияров молчал, обдумывая услышанное.

Оставшись без свидетелей, офицер начал:

— Буду с вами откровенен. Не трудитесь искать «Норд». Мы его торпедировали. Экипаж, оставшийся в живых, на борту субмарины. Кстати, хватит мест и для вас, конечно, при том условии, если вы меня правильно поймете.

На какое-то мгновенье его вкрадчивая, полная добродушия и предупредительности улыбка исчезла. Холодные глаза впились в Григория. Выдержав его взгляд, Бухтияров ответил:

— Каюр я. Какие тайны могут быть у поводыря собачьей упряжки.

— Но каюру было поручено военным командованием искать следы пропавшего судна «Норд». Разве это входит в обязанности каюра?

— Так же, как не входит в обязанности морских офицеров грабить научные станции, — вырвалось у Бухтиярова.

Немец вздрогнул как от удара. Но, взяв себя в руки и что-то, видимо, решив, сказал:

— Если бы я не знал по личному списку станции вашей профессии, то принял бы вас за комиссара. Так вот, когда вы осматривали побережье, не заметили ли следов подводной лодки? Ну, скажем, обломков, пятен машинного масла, спасательных кругов?..

— Похоже, из вашей стаи одна собачка пропала? Что же, за «Норд» сойдет и субмарина. Война ведь…

Рука офицера скользнула к черной, из добротной кожи кобуре, но неожиданно приостановилась. Помедлив, офицер вытащил желтую коробку табака и стал набивать трубку. Бухтияров, глядя на него, вытащил свою, точно такую же, и сказал:

— Табачок-то у вас, никак, наш, советский, «Золотое руно». А я ведь в книгах читал, что западные моряки курят голландский «Кепстен» или там «Кнастер».

Офицер, явно смутившись, быстро спрятал коробку.

— Да вы не жалейте, у нас на зимовке большой запас, всем хватит!

Неприкрытая насмешка каюра взбесила немца. Он с размаху ударил кулаком по столу и закричал:

— Убрать!

В избу ворвались матросы, заломили Бухтиярову руки. Григорий стряхнул повисшую на нем охрану и вышел, сопровождаемый автоматчиками. Попыхивая трубкой, не спеша, он подошел к бане, ударом ноги открыл дверь и исчез в домике.

Офицер, наблюдавший эту картину из окна, нервно ходил по тесной комнате: «Что мы получили от этой рискованной операции? Главная задача, поставленная адмиралом Риделем, — добыть коды ледовых авиаразведок, — пока не решена. На станции их просто не оказалось. Правда, мы достали шифры радиосвязи, но ключи к ним до сих пор не найдены… А ведь уже сколько часов две наши субмарины торчат в этой чертовой дыре. Зимовщики все, как один, твердят, что нет и не было на зимовке ледовых кодов. Они имеются только в районном центре полярных станций, на Диксоне. А что, если захватить гидросамолет ледовой разведки? На нем и коды, и специалисты по льдам…»

Офицер, потирая руки от осенившей его мысли, крикнул:

— Боцман Крузе, дайте сигнал вызова на лодки! Пусть немедленно всплывают и вышлют на берег своих командиров!

Через минуту в сторону разводья взлетела ракета с длинным хвостом оранжевого дыма.

А в это время в полумраке холодной бани полярники, тесно сбившись в круг, вполголоса обсуждали свое незавидное положение. Появление Григория внесло оживление. Жизнерадостный, часто до озорства, отчаянный фантазер и выдумщик, он был общим любимцем, умевшим находить выход в самых, казалось бы, безнадежных ситуациях.

— Почему не ушли в тундру? Не сожгли коды радиосвязи? — спросил Григорий.

— Два дня авралили, перетаскивали бочки с авиабензином на берег реки, кончили — и заснули как убитые. Ночью, часа в три, я проснулся от резкого толчка… — рассказывал Поблодзинский, — автомат упирался мне в грудь, и вся комната была полна фрицами. Нас в одном белье отвели в баню и приставили часовых. Через час по одному стали отводить в жилой дом, где этот одутловатый офицер, говоривший по-русски, стал допрашивать, требуя ледовые коды, шифры радиосвязи.

— Значит, после высадки десанта прошло около полусуток? Радиосвязи ни с кем не было, и в сроки погоду на Диксон не передавали… — вслух рассуждал Григорий. — Там, конечно, уже тревога. А они пытались сами связаться с Диксоном?

— Нет. Этот офицер достаточно хитер. Когда я сказал ему, что надо передать погоду, он зло рассмеялся и ответил, что мне не доверяет, а у его радиста почерк другой. Диксон сразу поймет, что на мысе Стерлегова что-то неладно.