Петр Николаевич позвонил Купцову примерно через час.

– Леонид Николаич, – сказал он, – прошу прощения, что отрываю вас, но вопрос-то серьезный… Я ведь совершенно упустил из виду и вспомнил только сейчас: я ведь премию установил за розыск сабельки-то. Пять процентов от ее стоимости… нормально?

– Три тысячи долларов? – спросил Леонид.

– Три тысячи долларов? – удивился эксперт. – Я имел в виду две.

– Странно. Вы, кажется, назвали цифру пять процентов.

– Да, именно пять процентов.

– Но пять процентов от шестидесяти тысяч составляет три тысячи долларов, – сказал Купцов, откровенно забавляясь. – Разве не так?

– Э-э, видите ли, Леонид Николаич, – сказал Петр Николаевич, – шестьдесят тысяч – цена условная. По аналогии, так сказать… Шестьдесят тысяч я назвал потому, что, насколько мне известно, за такую сумму на аукционе Сотбис была недавно продана аналогичная сабля. Но та вся была в бриллиантах… а наша-то скромная. Ей красная цена тысяч сорок. Не более! Уверяю вас – не более. Скорее всего – значительно меньше.

Знаете что, Петр Николаич? – сказал Купцов. – Вы обсудите денежные вопросы с Голубковым…

– Помилуйте, – ответил Петр Николаевич. – При чем здесь Голубков? Я хотел вас… лично… с коллегой… стимульнуть.

Повесив трубку, Купцов пробормотал:

– Прав Брюнет – говно страшное этот Петр Николаевич… стимульнуть он меня хочет.

Спустя еще полчаса позвонила Анна Николаевна.

– Леонид Николаич, – сказала она. – Леонид Николаич, помогите мне. Я очень вас прошу.

– Анна Николаевна, – начал было Купцов, но художница его перебила:

– Нет, нет, не говорите ничего. Прошу вас… Прошу вас: выслушайте меня. Мне очень нужно, чтобы вы его нашли. Понимаете? Мне очень это нужно, и я… и я… я готова заплатить… Только не говорите ничего брату.

– Анна Николаевна!

– Нет, нет, прошу вас, выслушайте меня. Я знаю, что показалась вам несколько странной. (Да уж, подумал Купцов. Вы, голубушка, действительно несколько СТРАННЫ.) Но я и сама понимаю, что, может быть, не все в этой истории так уж чисто… и поведение Андрея небезупречно, но… но он мне очень нужен. Найдите его, Леонид Николаич. Я прошу вас, найдите его. Я в вас верю. У вас глаза хорошие: умные и честные. А Виктор Альбертыч сказал, что вы с Дмитрием Борисычем – самые лучшие, что вы профессионалы, каких больше в Санкт-Петербурге нет. Вы мне поможете?

– Мы, – сказал Петрухин, – посмотрим, что можно предпринять.

Поздним вечером партнеры сидели в кухне у Купцова, пили пиво и обсуждали положение.

– Ну и что ты об этом думаешь, инспектор? – спросил Купцов.

– Думаю, что такую дуру надо еще поискать.

– Да-а, дама, бесспорно оригинальная… В богемной среде таких чистых людей действительно не найти.

– Но Андрей-то нашел.

– А как, Дима, он ее нашел?

– А ему рассказали, что есть такая особа романтичная.

– А если он случайно в этот магазинчик… прошу прощения – студию – зашел?

– Не-а, Леня, не случайно… не случайно. Очень уж все подозрительно гладко получается: шмотки, манеры, стихи Бродского… и даже время его появления – перед закрытием – не случайно. Да еще и дождь этот…

– Дождь тоже он подстроил? – поинтересовался Купцов.

– Насчет дождя ничего не скажу, – отозвался Петрухин. – Дождь – он и есть дождь… явление, так сказать, природы. Заказать его нельзя. Но чтобы все остальное совпало… извините!

– Извиняю. А если все-таки случайность? Вот шел-шел человек по улице и увидел вывеску – «студия»! Сообразил, что ему это нужно… зашел. Увидел. Победил. Женщина-то действительно симпатичная весьма… а? Ну а с саблей этой так уж вышло – случайно. Можешь возразить, инспектор?

– Легко, инспектор. Во-первых, по улице он не «шел-шел», а ехал. Потому как если бы «шел-шел», то на спиньжачке остались бы следы дождя… их, однако же, нет.

– Нюшка могла забыть или просто не обратить внимания.

– Могла, Лень, могла… Но я нюхом чую, что я прав: этот гусь подъехал на такси. А знаешь, почему на такси?

– Почему?

– А он свою тачку светить не хотел…

– Резонно.

– Еще бы. Поехали, инспектор, дальше: они провели вдвоем приблизительно двенадцать часов. О чем только ни говорили! Но при этом он ничего о себе не сообщил. Ни-че-го!

– Почему же? – возразил Купцов с улыбкой. – Он тонко намекнул, что он «рыцарь плаща и кинжала».

Петрухин рассмеялся.

– Это, – сказал Митя, – свидетельствует, что с чувством юмора у парня все в порядке… как думаешь, Леня?

– Думаю, что это небольшой перебор, и наша замечательная мадам-художница могла бы насторожиться.

– Ерунда! Баба – она и есть баба. Уши развесила, рот открыла.

– Баба-то баба, но отнюдь не дура. Петрухин закурил и ответил:

– Э-э, брат… Бабы в таких делах как любовь-морковь все поголовно дуры. По жизни она, может, доктор наук или политический лидер… а как доходит до нежных чуйств – все! Беда! Дура дурой… и сплошная, понимаешь, «Санта-Барбара».

– Да-а, – уважительно сказал Купцов, – крепко! Всего лишь несколькими словами охарактеризовал лучшую половину человечества. Ярко, точно, глыбко… Феминистки в трауре.

– А то! Как будто, понимаешь, с Восьмым марта поздравил.

– Да, действительно… Ну ладно, считай, что ты меня убедил: Андрей появился в «студии» Анны Николаевны не случайно. Но кто же его навел?

– А вот об этом мы спросим у самой художницы. Думаю, что таких людей не так уж и много.

– Пожалуй, ты прав. Каждому встречному-поперечному не станешь о самом сокровенном рассказывать.

– Давай-ка звони Анне, – сказал Петрухин. Купцов достал визитку Анны Николаевны и взял в руки телефон.

Купцов набрал домашний номер телефона Анны Николаевны. Она отозвалась сразу, и Купцов подумал: «Господи! Неужели она не отходит от телефона?»

– Алло, – сказала она, – слушаю. Я вас слушаю. Говорите.

– Анна Николаевна, это Купцов. Леонид Купцов…

– Ах, это вы, – произнесла она с некоторым разочарованием в голосе.

– Я прошу прощения за столь поздний звонок, но у меня есть к вам один вопрос… Не хотелось бы откладывать.

– Да, Леонид Николаич, я слушаю вас.

– Вопрос вот какой: постарайтесь вспомнить всех своих знакомых, которым вы рассказывали о своем идеале мужчины.

– Зачем? – удивилась она.

– Так надо. Чтобы вам было проще, я подскажу кто нам нужен… А нужен нам человек, которому вы в деталях рассказывали о своем идеале. То есть давали конкретные описания внешности – высокий рост, проседь, а также деталей одежды: например, шейный платочек. Это во-первых. Во-вторых, этот же человек должен быть в курсе вашего увлечения творчеством Иосифа Бродского, и, в-третьих, знать, где находится ваша студия. Вы поняли?

– Да, я поняла.

– Такие люди есть?

– Есть, разумеется.

– Очень хорошо. Я вас попрошу вспомнить их всех и к завтрашнему утру приготовить список. Договорились?

– Хорошо, я сделаю.

– Тогда до завтра, Анна Николаевна. – До завтра, Леонид Николаич.

Список Анны Николаевны содержал пять имен. Купцов и Петрухин получили его, когда привезли в квартиру Московцевых эксперта-криминалиста.

Квартира в старом доме на улице Пестеля была огромна, мрачновата и выглядела неуютной и нежилой. В ней было полно тяжелой старинной мебели, картин, книг и безделушек из стекла, фарфора и бронзы. Высокие окна тонули в массивных складках бархатных штор, с портретов смотрели давно умершие люди… Петр Николаевич был явно не в духе, но повертелся у холодильника, позвякал стеклом и подобрел. Ну, блин, европеец.

Эксперт– криминалист в сопровождении хозяйки сразу же, отказавшись от кофе, прошел в глубь квартиры. Петрухин и Купцов задумчиво изучали крюк в стене, на котором двести лет провисела сабля. Может, она и не двести лет провисела, но крюк на вид был вполне почтенного возраста.