Капитан говорил жёстко и серьёзно, но что-то подсказало мне, что он имеет понятие о чувстве юмора. К тому же есть у меня такой грешок — сказать, и только потом подумать. Когда-нибудь это точно выйдет мне боком.

— Герр капитан, а что это был за «Летучий голландец»? — я понимал, что наглею, но курок был уже спущен. — С чёрным парусником на рубке?

Сказал и понял свою оплошность: назвал корветтен-капитана просто капитаном... по привычке... Однако он сделал вид, что так и нужно.

— Вы сказали «Летучий голландец»? Хм, — он усмехнулся. — Вы не так уж далеки от истины. Да, это был именно «Летучий голландец». Фон Цвишен сейчас бы захохотал, — и капитан обменялся взглядами с капитан-лейтенантом Фогелем. — Это не тот вопрос, который вы должны были задать. Достаточно, Гейнц, пока хватит, вы свободны. Возьмите листок и идите к себе.

— Хайль Гитлер! — выкрикнул я и, насколько позволяло пространство, чётко повернулся кругом.

За спиной я услышал ворчание капитана: «Хайль Гитлер, хайль Гитлер… словно в Рейхстаге, а не на подводной лодке».

От этих слов я и вовсе обалдел.

Часом позже ко мне заглянул Герхард Финцш. Мимо нас с акустиком просто невозможно пройти, чтобы не заглянуть.

— Интересные дела, Гейнц? — спросил он, предварительно убедившись, что капитана нет в «каюте» и что он нас не слышит.

— Ага, — вполголоса протянул я. — «Летучий голландец». И вообще, уму непостижимо.

— Слушай, а может всё это быть заговором против фюрера? Я про такого подводника — Пауля фон Рёйдлиха — ничего не знаю. Ни разу не слышал. А ведь корветтен-капитан, дубы и мечи, и с самим Львом на одной ноге…

— С чего ты так решил? — спросил я.

Мы почти одногодки и земляки, плюс давние собеседники; у нас много общего, поэтому наедине я позволяю себе «тыкать» второму помощнику, и он не возражает.

— А ты что, не слышал, как он сказал — «папаша Дёниц»? Вот я, допустим, скажу: «дядюшка Гиммлер»…

— Тише ты!

— Вот-вот. Что-то тут не так, — задумчиво проговорил Герхард. — И совсем уж — «хайль Гитлер» ему не понравилось. Обалдеть... Провоцирует, что ли? Не понимаю.

— А куда он ведёт лодку? — спросил я.

— Не он ведёт, а мы все ведём, — поправил меня Герхард. — Куда и шли, в Атлантику, только не к Исландии, а напрямик между Фарерскими островами и Британией. Хорст уж и курс новый нарисовал.

— А этот Фогель?

— Чёрт его разберёт, Гейнц. Всё время молчит. И где это видано: первый вахтенный офицер — аж целый капитан-лейтенант. Не понимаю.

— Нет, Герхард, вряд ли это заговор против фюрера, — подумав, сказал я. — Как-то всё это… Да и Рыцарский крест...

— Значит, здесь что-то другое. Ладно, поживём — увидим, — и Герхард выскользнул из радиорубки. — Между прочим, мне приказано приглядывать за тобой, — ехидно сказал он, обернувшись.

— А ты что? — спросил я.

— Ты же видишь — приглядываю, — сказал Герхард с улыбкой и нырнул в переборочный люк командного поста.

Нет, всё-таки быть мне писателем. Перечитал — и почти ничего не надо поправлять. Пусть будет, как есть.

К вечеру всплыли на зарядку батарей. Всё тихо. Денёк выдался сумасшедший — сколько новостей — а вечер такой спокойный. Прикоснёмся к деревянному.

1/IX-1944

Шифром для BdU: BF 2437, повреждены глубинными бомбами, потеряли управление, тонем. Подпись: U-247. Стало интересно, где это. Посмотрел на секретной карте — юго-западная оконечность Англии, возле самого берега...

А мы как бы продвинулись ещё дальше на норд, в квадрат AF 4858, о чём я и сообщил в штаб подводных сил… и «сводку погоды» тоже.

3/IX-1944

Три дня ничего не писал. За эти три дня весь экипаж совершенно вымотался. Пока вышли на широту северных берегов Ирландии, нас трижды атаковали самолёты и один раз корабли. Всё это здорово замедлило наше продвижение, да и вообще, по большому счёту, нас уже должны были утопить. Но этот Змей — а именно так окрестили фон Рёйдлиха в экипаже — ухитрился вывести лодку из-под бомб томми. Второй помощник в тихой беседе только восхищённо цокал языком, наблюдая за манёврами нового капитана. Например, заслышав в писк «Туниса», он вовсе не поспешил погружаться, а напротив, дал самый полный. Потом стало понятно: погода ведь отличная, и на поверхности остаётся хорошо видимый с воздуха кильватерный след, точно показывающий курс нырнувшей лодки. Когда вдали показались самолёты, фон Рёйдлих скомандовал «оба стоп» и срочное погружение. Какое-то время мы скользили вперёд по инерции, пока переходили на электромоторы, но уже на перископной глубине Змей приказал дать самый полный назад. В итоге все четыре «либерейтора» отбомбились далеко вперёд по курсу, а мы спокойно подождали всплытия под перископ, чтобы убедиться, что они уже улетели, после чего продолжили поход.

В другой раз он врубил самый полный, но сразу же после погружения заложил крутую циркуляцию влево, и лётчики снова промахнулись. А в третий раз одинокий самолёт заходил с траверза, но капитан вообще не стал нырять. Это выглядело наглостью; было непонятно, на чём строился исходный расчёт, но под точным огнём наших зенитчиков «бофайтер», покачиваясь с крыла на крыло, просто не сумел зайти в атаку. С повреждённым правым мотором, выпуская полоску жидкого дыма, бомбардировщик убрался восвояси. А Змей спустился в командный пост, молча обвёл всех прищуренным взглядом и произнёс с ухмылкой: «Сейчас набегут, как на дармовую выпивку». И точно, через три часа подошла свора эсминцев и корветов — дымили и кидались глубинными бомбами далеко по корме.

С кораблями пришлось сложнее. Молчаливый Фогель ведёт тщательный подсчёт сброшенным бомбам, и за три дня их набралось восемьдесят шесть. Но, если не считать пары-тройки разбитых плафонов, лодка не получила ровным счётом никаких повреждений. Бомбили всё больше где-то в стороне. Импульсы британских эхолокаторов (по-ихнему «асдик») молотили по корпусу лодки со всех сторон, сверху доносилось хлопанье винтов — и взрывы, взрывы, взрывы… Как небольшие серии по две-три бомбы, так и массированные: у них теперь есть такие новые бомбомёты, которые не сбрасывают бомбы по одной, а выстреливают залпом, накрывая нас, как огромным лассо. Но всё равно тщетно. Герхард говорил даже, что это выглядело, как будто капитаны эсминцев, прежде чем устроить очередное бомбометание, каким-то образом советовались с фон Рёйдлихом: «Герр корветтен-капитан, вы не возражаете, если мы сделаем вот так и отбомбимся вот здесь?» Он словно знал, что произойдёт в следующие пятнадцать минут, ворочал вправо-влево, выстреливал патроны-имитаторы, менял глубину, и в итоге мы оба раза ушли невредимыми. Потому его так и прозвали – «Хитрый змей», или просто Змей.

Представляю, как томми бестолково топтались на поверхности — куда девалась подводная лодка, которая вроде бы вот только что была здесь. Какое-то время они продолжали искать нас гидролокатором, импульсы становились всё тише и тише, а потом и вовсе смолкали. Со Змеем мы как заколдованные. И это несмотря на малые глубины, ведь в тех местах хорошо, если сто метров под килём, прятаться совсем негде. К тому же, если кто думает, что подбить эсминец — это раз плюнуть, то пусть пойдёт и попробует. Они лёгкие, вёрткие, быстрые: укусят — и бежать, а потом снова и снова… И жалят смертельно, как шершни.

Но нам даже не пришлось применять «дохлую торпеду» — так мы нарекли самодельный контейнер со всяким мусором и тряпками, обильно залитыми отработанным маслом дизелей. «Дохлая торпеда» заряжена в кормовой торпедный аппарат на случай быстрой имитации нашей гибели. Вытащенная из аппарата «рыбка» лежит прямо на пайолах, а вокруг неё — ящики с провиантом, так что к аппарату можно пролезть только по торпеде, согнувшись в три погибели.

Змей рассказал, что как-то раз один британский эсминец подорвался на собственных бомбах: сбросил на малом ходу, а потом почему-то дал самый полный назад. И разлетелся в клочья. С одной стороны — да так им и надо, этим томми, но с другой — вот же глупая гибель…