По мере того как Юнг становился старше и задумывался о религиозных и теологических материях на высшем уровне когнитивной утонченности, он анализировал современную религиозную проблему, оперируя сходными, но менее метафорическими терминами. Современная личность, как он обнаружил, лишена мифа. В центре психики, раньше занятом традиционным образом Божиим, ныне пустое место.[181] Традиционные религиозные символы больше не опосредуют трансцендентные факторы, как когда-то; они больше не являются живыми. Вывод: традиционные религии более не определяют души современных мужчин и женщин. Религиозное воображение не поспевает за быстрыми изменениями в человеческой культуре, произошедшими за последние несколько столетий, что сформировало современную сцену действия, на которой люди больше не умеют воображать Бога. Современная культура (то есть рациональная, инструментальная, эгоцентричная) не предлагает людям методов вновь вообразить и воспринять Бога.

Есть много объяснений тому, как произошло это разрушение религиозной установки и ее коллективного выражения в христианстве: Реформация нанесла ей удар; затем Просвещение нанесло ей удар; наука нанесла ей удар. Более психологический взгляд говорит, что сознание просто переросло ее. Критичное число людей достигло той точки созревания сознания, за которой традиционные истории о Боге, включая даже наиболее возвышенные и мудрые доктрины, стали казаться детскими и, по большей части, рожденными страхом и зависимостью. Этот рост человеческого сознания подспудно лежит за очевидными историческими феноменами: религиозной реформацией, экономической и классовой трансформацией, когнитивной революцией. Если мы проследим за мыслью детской фантазии Юнга, то увидим, что сам Бог сокрушил собор, разрушив контейнер, в котором его образ веками находил пристанище и почитание. Мыслить подобным образом значит начать создание нового теологического образа.

Что же происходит, когда Бог сам сокрушает свой контейнер и свои образы? Хотя это выглядит катастрофично, это одновременно подготавливает путь для нового религиозного события. Бог, когда-то безопасно содержавшийся в сундуке доктрины, больше не там. Другими словами, проекция переноса разбита. Когда человеческое описание характера Бога является в качестве продукта психологической проекции, Бог больше не является узником ортодоксии и традиции. На мгновение все определения Бога – как отца, судии, царя, творца, и т. д. – должны быть отложены в сторону, а Бог остается свободным и неограниченным, над церковью и храмом, не стесненный провинциальными и направленными на себя родовыми обязательствами.

Изучение и должная оценка мировых религий, предпринятая такими выдающимися мыслителями, как Рудольф Отто, Рихард Вильгельм и Мирча Элиаде, продвинули осознание мировой религиозной феноменологии и нанесли фатальный удар благополучной жизни любого рода религиозной ортодоксии. Отныне широко распространенное и все еще растущее осознание того, что другие народы и племена тоже обладают подлинными религиями, нанесло глубокую нарциссическую рану, а также подняло уровень сознания. Пока человек мог с интеллектуальной честностью и подлинной целостностью произносить фразы типа: «Да, у них есть религиозные практики, но они не ведают единого истинного Бога, как мы»; «Да, они подошли близко и искренне старались, но несчастные невежественные и отсталые люди не смогут достичь этого, если только мы не научим их читать нашу Библию», – можно было сохранять иллюзию переноса, что Бог – наш Отец, у него нет иных детей, кроме нас. Однако в наше время сознание сдвинулось к точке, в которой такой провинциальный трайбализм в религии больше не соотносится с благим сознанием. Сейчас в нем можно увидеть разве что просто вполне незатейливо «спрятанную в песок голову».

Сон нашего современника иллюстрирует подобное понимание:

Наряду с личным смыслом этого сна для сновидца, есть в нем и то, что выходит за рамки личной психологии. Бог, сокрушающий Базельский собор в фантазии Юнга, и сон этого человека – и тот, и другой указывают на Бога-предателя, не соответствующего своему характеру, больше вовсе не являющегося фигурой «хорошего отца» и совершенно свободного от всяких условностей.

Осведомленность о том, что узкая, ригидная религиозная ортодоксия более неистинна и неприемлема, пронизывает современную культуру и сознание, особенно в плюралистическом обществе. Конечно же, такие элементы продолжают существовать во всех мировых религиях, и в самом деле по всему миру фундаментализм вновь возрождается, в то время как культурная модернизация распространилась по планете, а глобализация все больше угрожает традиционным обычаям и привычкам. Но современные средства коммуникации, доступные практически повсеместно, вкупе с изложениями различных религиозных и теологических точек зрения в школах и библиотеках плюс постоянный доступ к антропологическим исследованиям и находкам при современном образовании делают почти невозможным сохранение таких допущений без значительного расщепления психики. Опыт и мысли Юнга указывают на понимание Бога как психологического образа, не связанного с прежней проекцией. Такие теологи, как Пауль Тиллих, говоривший о Боге за пределами образа Божьего, выразили подобную точку зрения в теологических терминах.[182]

Современное разрешение позитивного переноса на Бога патриархального образа Великого Отца и последующий или сопутствующий этому психологический конфликт, встающий перед многими людьми, пытающимися сохранить веру в образы традиционного христианства, сказался на том, что Юнг назвал «современным человеком в поисках души».[183] Результатом ухода в прошлое традиционной системы верований оказалось современное переживание пустоты и отсутствия близкого родства с универсумом. Утеряно ощущение комфорта, сопровождавшее веру в то, что ты любим и облагодетельствован Богом, привязан к нему священным заветом через жертвоприношение Его Сына за человеческие грехи, искупленные верой и убежденностью в Его спасительное Милосердие. Сегодня люди все еще рождаются и часто проходят инициацию в традиционной религии, будь то христианство или иудаизм, но обычно воспринимают это как дань традиции или убеждениям, не слишком серьезно воспринимая вероучения, ритуалы и молитвы. Даже те, кто еще считает себя религиозными и признающими религиозные праздники, производя специальные благочестивые акты, интеллектуально не привержены традиционной вере, которую соблюдают. Они понимают, что Бога не волнует, баптист ты или буддист, а практика соблюдается по обычаю или из верности родителям, или из тоски по прошлому.

Этот так называемый «современный человек» развил несколько стратегий для удовлетворения духовных потребностей, глубоко ему присущих, несмотря на рациональность, секулярность и просвещение. Некоторые, подыскивая подходящее, удовлетворяются синкретизмом нового времени: немного дзена, немного суфизма, по кусочку из символизма И-Цзин, астрологии и Таро, из других несопоставимых друг с другом традиций – все это смешивается по индивидуальному рецепту. Проблема такого выбора заключается в том, что каждая из этих религиозных дорог обладает долгой собственной историей, а традиции, которые они представляют, содержат в себе мириады собственных догматических образов. Можно с величайшим успехом изучать все эти религиозные традиции, но как только сознание выходит за пределы представления о конкретной проекции Бога, человек не способен присоединиться к этим практикам с достаточно глубокой убежденностью. Так что проблема – с верой как таковой, а не с содержанием. Процесс индивидуации, как только достигает уровня сознания, признающего психическую реальность, не может обратиться вспять и вернуться к конкретной вере в мифологические образы. В лучшем случае он может принять образы как правомерные символы для традиционных народов, но для современной личности они – только объекты изучения или любопытства.