Багровое закатное солнце накладывало на все розовый оттенок.

Вот они летят над обжитой сушей, разнообразной в географических подробностях, над рекой, текущей из глубины континента, над долами и холмами. И все это — девять тысяч километров с севера на юг и две тысячи с востока на запад — коралловый материк Атлантида.

Ее не нашли — создали. И еще четыре материка: Арктиду — на базе подводных хребтов Ломоносова и Менделеева, Индиану — южной части Индийского океана, Меланезию и Гондвану — в Тихом.

Берн своими глазами видел, как их создавали.

Тогда, выйдя из леса к фотоэнергетической дороге, он стоял в оцепенении, наблюдая, как проносятся и исчезают вдали на светящемся полотне вереницы обтекаемых голубых вагончиков. Тонкое пение шин висело в воздухе.

Через дорогу рискнул перебраться зверек. Берн присмотрелся: еж. Из лесу накатывал новый состав. Ежик заметил, засеменил одну сторону, в другую, растерялся — и свернулся в клубок перед колесами переднего вагона. Состав остановился, подал назад и вправо, объехал комок, умчался в ночь. Затем и еж благополучно пересек дорогу.

«Ага!» Когда показался следующий состав, Берн вышел на полотно — с таким, однако, расчетом, чтобы, успеть отскочить. Вагончики остановились, не пытаясь объехать его. Ему стало приятно: механизм, а отличает человека от ежа. Профессор заглянул внутрь: вагонетка была пуста, матово отсвечивало покатое дно. Он перемахнул через борт. Состав стоял.

— Ну? Вперед, — произнес Берн.

Через минуту воздух свистел в его ушах и волосах. Терпкий запах хвои сменился росным ароматом полевых трав и цветов. Фотодорога раскаленной светло-зеленой стрелой летела за невидимый горизонт.

Он стоял, держась за борта. Быстрая езда улучшила настроение. «Вперед!»

Мелькнули огни справа: очерченный фотоэлементным сиянием ангар, какие-то мачты, домики. «Вперед!» Вагонетки пролетели по светящемуся мосту над темной рекой — только вжикнули перила по сторонам. «Вперед!» Ухнул с устрашающим воем встречный состав, подсвеченный снизу; растерзанный в клочья воздух немыслимо спутал волосы. «Вперед!» Вылетевший на дорогу жук — бац! — разбился о лоб профессора. Он вздрогнул, потом рассмеялся. «Вперед!

Что-нибудь да будет».

Устав стоять, лег на дно вагончика, подмостил под себя куртку, под голову руки. Вернулась ночь. Небо раскинулось алмазными точками светил. Мелькнул сумеречно светящийся человек на крыльях. Высоко в заатмосферном пространстве вспыхнули разом четыре столба белого пламени; они быстро уменьшились, слились в пульсирующую точку — с орбиты стартовал планетолет.

Езда убаюкивала, Берн уснул.

Проснулся он от того, что светило солнце. Вагончики стояли. Вокруг слышались голоса, смех, кто-то напевал. Вкусно и свежо пахло яблоками. Берн, присев на корточки, выглянул из-за борта: насколько видно глазу, шли ряды яблонь.

Безлистые, с только начавшими набухать почками ветви отягощали крупные, налитые спелой желтизной плоды. Между деревьями двигались люди.

Раньше, чем профессор придумал, как быть дальше, он услышал за собой:

— Эй, ты что здесь делаешь?

Берн встал в полный рост, обернулся. Позади стоял загорелый парень с ежиком черных волос над плоским, монгольского типа, лицом. В руке он держал надкушенное яблоко. «Ах, как неприятно!» Берн поморщился, с достоинством выпрыгнул из вагончика. На площадке между деревьями скопилось много заполняемых яблоками составов.

— Ты откуда? — спросил парень.

— Из… из Биоцентра.

— Но сегодня здесь работают лесоводы и подземники, было же объявлено! И почему ты не прилетел, а в вагонетке? Ты кто?

Берн лихорадочно придумывал ответ. Но парень избавил его от вранья — присмотрелся:

— А! Я знаю, ты Альдобиан, верно?

Берн кивнул. Его всюду узнавали по уникально седым волосам.

— Зачем ты здесь? — не успокаивался парень. — Что-нибудь случилось?

Берн пожал плечами. Ни лгать, ни говорить правду ему не хотелось. «Не обязан я ему отвечать!»

— А вы что здесь делаете?

— Собираем яблоки, как видишь. Сорт «перезимовавший». Хочешь?

Профессор взял предложенное яблоко, откусил. Оно было вне всякого сравнения: вкус зимнего кальвиля, помазанного гречишным медом. Он съел яблоко.

Они прошли между рядами. Нет, это был не труд в поте лица. Наличествовал, собственно, и пот, блестели лица и спины; но все равноигра, развлечение.

Вот выстроившиеся в цепочку мужчины и женщины перебрасывают яблоки в вагончик так ловко и быстро, что в воздухе от одного к другому повисли желтые арки; в лад движениям они поют что-то ритмичное. Вот парень повис на суку вниз головой, обрывает яблоки с нижних ветвей. А эти двое забыли о сборе яблок, заняты друг другом. «Адам и Ева перед искушением… — желчно подумал Берн. — Райский сад. Не хватает только змия».

С высокого дерева на профессора и его спутника рухнул дождь яблок, послышался озорной смех девчат. Берн, потирая спину, громко возмущался.

Парень-монгол стал швырять яблоки вверх. Кончилось тем, что обоим пришлось удирать.

Такое он видел и в Биоцентре, и после: труд физический был для веселья тела — как труд тонкий, творческий для веселья ума и души. Все исполнялось по какому-то солнечному закону: чувствуй себя частью вихря солнечной энергии, бурлящей вокруг планеты ручейком, звенящим в потоке жизни, — и нет занудного, обессиливающего рационализма, нет усталости. Труд оказывался праздничным опьяняющим занятием.

Крупные поля пахали, бороновали, культивировали, собирали с них урожай электрокомбайны, оснащенные кристаллоблоками. Но окапывали деревья между корпусов Биоцентра обычной лопатой, рыхлили землю около них и на клумбах граблями, выкашивали траву на лужайках косой-литовкой с деревянной ручкой. И надо было видеть, как играла-блестела она в мускулистых руках Тана или кого-то еще, как напевал он, делая саженные взмахи. А еще кто-нибудь, проходя, кинет фразу из старого (бывшего старым и в ХХ веке) косарского анекдота: «На пятку жми, на пятку!» — в ответ на что полагалось погрозить кулаком.

В лесах, на промышленных делянах, деревья — сырье для пластмасс и синтетканей — валили и обделывали автоматы-пильщики на гусеничном ходу. А мостик через ручей сооружали с помощью топора и ножовки из тесаных жердей; шиком считалось построить его без гвоздей. Берну не раз доводилось пить воду из колодцев с деревянными срубами; он видывал, как пахали неудобные участки на склонах на лошадях однолемешным плугом; в прикарпатских лесах бортник-любитель потчевал его, Ило и «орлов» медом лесных пчел.

Все такие занятия можно было автоматизировать. Но люди удовлетворились обладанием возможности и не спешили отравлять себе жизнь реализацией ее.

Парень почувствовал, что Берн не расположен общаться, что-то скрывает. Он шагал рядом, поглядывал исподлобья, хмурил брови — потом взял и ушел. Дальше по нескончаемому саду Берн прогуливался один. Наполненные яблоками вагонетки катились мимо него к фотодороге. Загорелые, ловкие, знающие свое место в жизни люди сновали среди деревьев; смех, шутки, рабочие команды. Здесь жили.

До профессора с его терзаниями никому не было дела. Он снова почувствовал себя обойденным.

Так он вышел к стартовой вышке — пониже и попроще, чем в Биоцентре. У подножия валялись биокрылья сборщиков, пакеты с ампулами АТМы. «Райский сад, куда к черту, — все не мог унять желчь Берн — только ангелы отдельно, крылья отдельно!» Тут его осенила мысль. Он осмотрелся: поблизости не было никого.

Поколебался. Пробормотал:

— Где нет собственности, не может быть и кражи, — и принялся торопливо крепить на спине подходящие по размеру крылья.

Минуту спустя он уже летел на северо-запад.

Берн продвигался в Европу тем же маршрутом, каким два века назад прибыл на Гобийское плоскогорье: обогнул с северо-востока Тянь-Шань, затем пересек бывшие среднеазиатские пустыни, Сырдарью, Амударью, Каспий. В Европу значило — домой; хоть и понимал, что прежнего там осталось мало, но все надеялся с помощью мест и стен, которые помогают, крепче утвердить себя.