На Ялтинской конференции 1945 года Сталин сказал, что хотел бы обсудить политические условия, на которых СССР вступит в войну против Японии. Рузвельт заметил, что он считает, что не будет никаких затруднений в отношении передачи России южной половины Сахалина и Курильских островов в конце войны.

8 августа 1945 года СССР выполнил свои обязательства и атаковал Японию. В начале сентября советские войска заняли Курилы, в том числе были оккупированы остров Шикотан и гряда Хабомаи, которые и географически, и по японскому территориальному делению не относились тогда к Курильским островам. В 1946—1947 годах все японцы с Сахалина и Курил, числом около 400 тысяч, были репатриированы. Были высланы на Хоккайдо и все айны. Одновременно более 300 тысяч советских переселенцев прибыли на Сахалин и острова. Память о почти 150-летнем пребывании японцев на Южных Курилах усиленно стиралась и порой варварскими методами. На Кунашире были взорваны буддийские памятники, стоявшие вдоль всего берега, осквернены многие японские кладбища.

На мирной конференции 1951 года в Сан-Франциско делегация СССР предложила включить в текст мирного договора с Японией пункт о признании суверенитета СССР над южным Сахалином и Курилами, однако в обстоятельствах «холодной войны» позиция США и Великобритании была уже иной, нежели в 1945-м, и предложения СССР приняты не были. В окончательный текст договора вошло положение об отказе Японии от всех прав и претензий на Курильские острова и юг Сахалина, но не было сказано, во-первых, в пользу кого отказывается Япония от этих территорий, а во-вторых, не было расшифровано понятие «Курильские острова», которое каждая из сторон, естественно, понимала по-своему. В результате СССР договор не подписал, а Япония подписала, что дало ей формальное право немедленно поднять вопрос о возврате Южных Курил.

Отказ советской делегацией в Сан-Франциско от подписания мирного договора юридически оставил Россию и Японию в состоянии войны. В 1956 году в Москве была подписана совместная декларация между СССР и Японией, в которой содержалось согласие Советского Союза вернуть Японии остров Шикотан и гряду Хабомаи сразу после заключения договора о мире. Но в 1960 году правительство СССР в одностороннем порядке отказалось выполнять пункт декларации о возврате островов, мотивируя свой отказ содержанием нового японо-американского договора о безопасности.

Начиная с 1990 года японские граждане получили возможность посещать места захоронения своих родственников на Южных Курилах (первые подобные визиты были начаты еще в 1964-м, но впоследствии прекращены). Многие заброшенные японские кладбища были восстановлены россиянами — жителями островов.

В 1993 году в Токио была подписана декларация о российско-японских отношениях, в которой фиксируется необходимость скорейшего заключения мирного договора на основе решения вопроса о принадлежности Южных Курил. В 1998 году была подписана Московская декларация об установлении созидательного партнерства между Россией и Японией...

Пролив, отделяющий Кунашир от Хоккайдо, узок. На русских картах он называется проливом Измены — в память о пленении капитана Головнина. Многие сегодня считают, что это название неудачное. Но время для переименования, по-видимому, еще не пришло.

Андрей Нечаев

«Как художнику, когда он рисует пейзаж, надо спуститься в долину, чтобы охватить взглядом холмы и горы, и подняться в гору, чтобы охватить взглядом долину, так и здесь: чтобы постигнуть сущность народа, надо быть государем, а чтобы постигнуть природу государей, надо принадлежать к народу». Эти слова практически завершают небольшое вступление, предваряющее трактат «Государь», который Никколо Макиавелли преподнес в дар правителю Флоренции Лоренцо II Медичи. С того времени прошло без малого 500 лет, так и не сумевших стереть из памяти людской имя человека, который написал учебник для монархов всех времен и народов.

Он был неимоверно честолюбив, прагматичен и циничен. Это общеизвестно. Но многие ли знают о том, что этот «злодей», утверждавший, что «цель оправдывает средства», был человеком честным, трудолюбивым, наделенным поразительной интуицией и умением радоваться жизни. Вероятно, и этот факт мог бы стать вполне очевидным, не заканчивайся знакомство с личностью Макиавелли чтением и цитированием отдельных фрагментов его скандально известного «Государя». А жаль, ведь этот человек заслуживает гораздо большего внимания, он интересен уже тем, что ему довелось родиться во Флоренции времен эпохи Возрождения.

История пребывания семьи Макиавелли во Флоренции берет свое начало в первой половине XIII века, когда предки будущего возмутителя общественного спокойствия перебрались туда из небольшого городка Монтеспертоли, располагавшегося неподалеку. Флоренция, являвшаяся по тем временам очень крупным городом, стала центром притяжения для множества мелкопоместных дворян, живущих в провинции. Стремительный и бурный рост городской экономики положил начало подрыву феодализма и зарождению первых в мире раннекапиталистических отношений. А потому любой дворянин мечтал покинуть свои владения и стать горожанином, причем не просто рядовым обывателем, а обязательно с получением политических прав гражданина республики. Вершиной этих притязаний было стремление войти в состав политической верхушки города. Надо сказать, что Макиавелли весьма преуспели в их достижении: они были не только убежденными республиканцами, но и имели немалый политический вес — 12 представителей рода Макиавелли были гонфалоньерами справедливости (главами правительства Флорентийской республики) и более 50 — приорами или синьорами (членами правительства, Приората и Синьории). Так что к 1469 году, времени, когда на свет появился очередной Макиавелли, Никколо, дух республиканства уже был у него в генах. Семья его отца, Бернардо Макиавелли, подвизавшегося на юридическом поприще, на тот момент могла считаться среднезажиточной. Хотя, конечно, в сравнении с дворцами флорентийских богачей их трехэтажный каменный дом выглядел гораздо скромней. Главу семейства никак нельзя было назвать религиозным — смиренным молитвам, обращенным к Всевышнему, он предпочитал общество любимых им классиков античной литературы. Матушка же Никколо, донна Бартоломеа, в церковь ходила и даже пела там в хоре, но своих убеждений никому не навязывала.

Семилетнего Никколо определили в школу магистрата Маттео, где он начал изучать грамматику, то есть учился читать латинские тексты. Через год его перевели в городскую школу, где также преподавали литературу латинских классиков, через три года последовало изучение счета, а когда Никколо исполнилось 12, он погрузился в курс латинской стилистики. Книги латинских и греческих античных авторов, не переводившиеся в родительском доме, были для него не только предметом обязательного изучения, а являлись его главными друзьями и советчиками. «Немалое время и с великим усердием обдумывал я длительный опыт современных событий, проверяя его при помощи постоянного чтения античных авторов», — напишет он позже в «Государе». Не чужд он был и классиков раннего Возрождения, Данте и Петрарки. Никколо изучал их язык, стиль, сравнивал, анализировал и невольно проводил аналогии между теми людьми, которые «жили» в книгах великих поэтов, и теми, с кем рядом жил он. Впрочем, не только образы, созданные Данте и Петраркой, творивших относительно недавно, рассматривались им с точки зрения исследования человеческой натуры. Он тщательно и скрупулезно изучал тех героев, которые вышли из-под пера Аристотеля и Плиния, Тита Ливия и Птолемея, Цицерона и Овидия, и постепенно начал осознавать, что за тысячи лет суть человека, его поступки и стремления, а также пути достижения целей практически не изменились.

Из-за стесненности в средствах, имевшихся на отцовском счету, в университет ему поступить не удалось. Кто-то из исследователей сетует на то, что не получил-де Макиавелли классического образования, кто-то, напротив, приветствует это обстоятельство, объясняя тем, что схоластическая формалистика, присущая высшим учебным заведениям того времени, только загубила бы самобытную оригинальность, свойственную его разуму и перу, а иные утверждают, что эту его самобытную оригинальность вряд ли что-нибудь могло изменить.