— Я на репетицию пришла. У нас тут самодеятельный театр.

— Серьезно?

— А вы думали! — она нахмурилась. — Шекспира ставим. — «Двенадцатую ночь». Раньше я Виолу играла, а теперь маркизу… Я жутко обаятельная маркиза.

…В кабинете Эдгар был не один. Говорят, профессия накладывает отпечаток на внешность. Не берусь судить, что первично. В комнате Эдгара сидел дородный мужчина, с уже седеющими висками, одетый довольно непритязательно, но аккуратно. Очки в роговой оправе, чуть оттопыренная нижняя губа и голубые глаза за толстыми линзами, казавшиеся от этого неестественными и цепкими.

— Познакомься, — Эдгар вскочил, словно пытаясь заслонить меня. — Сухоручко из милиции…

Встреча для меня была достаточно неожиданной и, что хуже всего, преждевременной. Нет, я вовсе не собирался играть в прятки с законом, однако существовала вероятность, что некоторые мои действия могут быть неправильно истолкованы. И еще — нужно было кое-что узнать, чтобы принять окончательное решение. Но посетитель, по-видимому, привык немного опережать события. И потому улыбнулся мне как старому знакомому.

— Эдгар Янович, — он тоже встал, — зря вы волнуетесь. Я вполне могу представиться сам. Но, раз уж вы мне так помогли, остается только добавить, что зовут меня Теодор Алексеевич.

— Очень приятно, — пробормотал я машинально.

— Надеюсь, так оно и есть, — Сухоручко кивнул и сел на место.

Он улыбался благожелательно и дружески, однако глаза за стеклами очков вели самостоятельную жизнь. Теодор Алексеевич указал жестом на свободный стул. Видимо, он быстро осваивался в чужих кабинетах.

Повисла неловкая пауза. Эдгар сидел совершенно растерянный, не зная, о чем говорить. Я тоже решил, что лучше пока помолчать. Сухоручко рассматривал меня с таким видом, словно собирался писать портрет.

— Может, кофе? — предложил наконец Эдгар.

— Не откажусь, — Сухоручко кивнул, не отрываясь от моей физиономии. — Только я вас прошу, дайте немного времени побеседовать с вашим товарищем тет-а-тет. — он засмеялся. — Я пока не вижу необходимости в официальных процедурах, но поговорить необходимо. Вы меня понимаете?

Было не очень ясно, кого из нас двоих он спрашивает.

— Хорошо, — Эдгар совсем растерялся. — Я схожу на шестой этаж. У них большая кофеварка.

Он мучительно затоптался на месте, чувствуя себя предателем.

— Заранее благодарен, — Сухоручко был сама любезность. — Минут через пятнадцать с удовольствием попьем кофе. Не раньше.

У меня возникло опрометчивое желание дать ему пинка. Это придало бодрости.

— Ну-с, — Сухоручко наклонился к стоявшему у его ног портфелю, открыл его и достал зеленую папку, — я хотел бы кое-что выяснить.

— Это допрос?

— С какой стати? Что-то натворили?

— Мне утром позвонил Эдгар.

— Ну, конечно. Вы догадались. Вчера днем разыскивали Веру Семеновну Громову, если не ошибаюсь?

— Ошибаетесь. Я разыскивал девушку по имени Вера. О том, что существует на свете Громова, мне сообщил Николай Петрович, к сожалению, не знаю его фамилии…

— Вы были раньше знакомы с Громовой?

— Повторяю, даже не знал, как выглядит…

— Тогда чем вызван ваш интерес? К Вере?

— Один общий знакомый.

— К этому мы еще вернемся. А теперь позвольте узнать, что вы делали в субботу вечером?

— Это вчера-то? Ходил на дискотеку. Потом проводил до подъезда девушку, с которой там познакомился.

— Этой девушкой была Громова?

— Я не интересовался ее фамилией.

— А когда вы вернулись в гостиницу?

— Около четырех ночи. Мне открыла ночная дежурная.

— Поздновато.

— Я в отпуске. Могу себе позволить.

— Логично, — Сухоручко улыбнулся ничего не выражающей улыбкой, — так кто ваш общий знакомый?

— Некто Бессонов.

Сухоручко поморщился.

— Вам не кажется, слишком много совпадений?

— Каких совпадений? — я изобразил недоумение.

— Как вы познакомились с Бессоновым?

— Заочно.

— То есть? — он встрепенулся.

Я рассказал про плащ.

— Любопытно, очень любопытно, — Сухоручко побарабанил пальцами по столу. — Я смогу увидеть замену?

— Куртка осталась на вешалке.

— Хорошо, очень хорошо. И как вы — не мерзнете?

— Надеваю два свитера.

Вернулся Эдгар с кофейником и пачкой печенья.

— Вот, кстати, — Сухоручко отодвинул какие-то бумаги на столе, освобождая место для кофейника.

— Побудете еще в нашем городе? — он обернулся ко мне.

— Не вижу причины.

— Однако она есть. Я бы настоятельно просил вас задержаться. В противном случае… у нас есть средства заставить вас… Только не хочется к ним прибегать.

— Вы меня в чем-то подозреваете? Разве это не несчастный случай?

— Простите, — он пожал плечами, — но пока ничего не могу вам сообщить.

— Тогда — всего доброго. Меня ждут в Москве.

— Заставляете прибегать к крайним мерам…

Когда я начинал работать на радио после института, меня посадили в одну комнату к корреспонденту, опытному и хитрому, как старый лис. Я от него многому научился. Прав у нас мало, говорил он, и любой администратор может послать тебя ко всем чертям. Поэтому делай вид, что ты знаешь и можешь в десять раз больше, чем на самом деле. Короче говоря, он советовал брать всех на пушку. Любой практик, раньше или позже, постигает эту науку. Я вспоминал об этом, глядя на моего собеседника. Я ему нужен, это ясно. И неподвластен. Пока…

— Подписка о невыезде — это мера пресечения. А она, насколько я знаю, применяется только к лицам, в отношении которых имеются доказательства виновности, — я вежливо улыбнулся.

— Я просто просил задержаться на два-три дня. И дать показания. Как свидетеля.

— У вас должны быть веские основания для этого. Иначе вызывайте меня из Москвы.

— Основания есть. Будьте уверены.

Я молчал. Мне было интересно, как он выкрутится.

Инициатива сейчас у меня, и каждое его слово станет ошибкой.

— Мы должны выяснить, — наконец сказал он, — несчастный случай ли это, самоубийство, или…

— Есть какие-то сомнения?

— Есть… — он прикусил язык, но было уже поздно.

Я кивнул. Теперь и я не прочь остаться. Если несчастный случай — против него не попрешь. Но за остальные варианты кто-то должен отвечать. И тут забота не только следствия.

Но почему и моя тоже? Как это там у Экзюпери? «Ты навсегда в ответе за всех, кого приручил», — кажется, так.

То-то и оно.

Сухоручко встает и торопливо прощается. Он кипит из-за своей оплошности.

— А как же кофе? — Эдгар растерянно провожает его взглядом.

Но мы уже остались в комнате вдвоем.

— Да, — сказал Эдгар задумчиво, — и этого типа я считал приличным человеком… — Ты кого имеешь в виду?

— Ну не тебя же, — он махнул рукой. — Пей кофе. А то остыл совсем.

— А мне он понравился. Другой на его месте мог побить меня, как щенка.

— Все ему рассказал?

— Не совсем.

Эдгар внимательно посмотрел мне в глаза:

— Были причины?

— Были… Эта девушка употребляла морфий.

— Как ты узнал? — Эдгар быстро взглянул на меня.

— Случайно… Слышишь, совершенно случайно я перехватил несколько ампул морфия, которые предназначались для нее.

— Но почему ты об этом не сказал?

— Видишь ли, во время этой случайности я немного нарушил закон. Паренек, у которого я их отобрал, попался на редкость нелюбезный. И я, честно говоря, не представляю, как все это объяснить твоему знакомому…

— На кой черт ты с ними связался?! Эти ублюдки ни перед чем не остановятся.

— Что же теперь поделаешь, старик?

— Что поделаешь, что поделаешь… Ты знаешь, у меня такое впечатление — тебе наплевать на себя.

— Это не так, успокойся.

Я замолчал и уставился на стену. Стена была зеленая, вся в бугорках от плохо размешанной краски. Я смотрел на эти бугорки и старался не думать о том, что где-то совсем рядом лежит труп девушки, с которой я только вчера танцевал.