— Что мне удалось узнать, — Эдгар положил руки на стол, — она выбросилась из окна в шесть утра. Кто-то из соседей вызвал «скорую». Тяжелая травма черепа, позвоночника… Она очень искалечилась.

— А травма черепа… в каком месте?

— Что?

— Эдгар удивленно посмотрел на меня.

— Ах да, ты об этом… Лицо тоже изуродовано… Хотя, какая теперь разница? Вскрытие будет завтра. Конечно, кровь для анализа уже взяли… Ты меня не слушаешь?

— Засасывает, как в болото. И самое смешное — нет выбора… Мне его не оставили.

— Послушай моего совета, — Эдгар почесал переносицу. — Уезжай…

— Отвяжись ты… Лучше скажи, можно сейчас установить — не была ли она под действием наркотиков?

— Довольно приблизительно можно.

— Попробуй, а?

— Хорошо, подожди меня здесь.

Я допил остывший кофе. Ощущение было такое, что я еще не проснулся. Вещи вокруг меняли свои очертания, и время буксовало на месте. Я закрыл глаза и откинулся на стуле, весь уйдя в назойливый гул, который преследует меня с утра. Гул рождается где-то в затылке и, вибрируя, растекается по всему телу. Казалось, я слышу ток крови в жилах. Когда вернулся Эдгар, мне немного полегчало.

— Пойдем, — сказал он, — в мой зверинец.

Я нехотя поднялся и пошел следом в соседнее помещение.

— Мне нужна мышь, — Эдгар зачем-то подмигнул.

— Мышь?

— Вот именно, — наконец он выбрал одну и, протянув ее мне за хвост попросил. — Подержи, пожалуйста.

Я без особого энтузиазма выполнил. Он достал из кармана шприц и впрыснул ей несколько капель темной жидкости.

— Бросай сюда, — Эдгар показал шприцем на пустой маленький аквариум.

Мышь забегала вдоль стенок.

— Что ты ей ввел?

— Кровь. Кровь погибшей. Утром законсервировали. Для экспертизы.

Меня это покоробило.

Мышь продолжала носиться по аквариуму.

— Зачем?

— Это проба на морфий. Кури, если хочешь.

Мы помолчали. Мышь не успокаивалась.

— А что будет? — спросил я.

— Если в крови морфий, мышь сейчас околеет.

— Вроде не собирается?

— В том-то и дело, — Эдгар задумчиво склонился над аквариумом.

Скрипнула дверь. Мы обернулись, и я невольно улыбнулся. После истории с вахтером я стал относиться к лаборантке Марине значительно лучше.

— Не помешаю? — она посмотрела на меня.

— Отнюдь, — Эдгар слегка расправил плечи. — Только в выходной могли бы отдыхать. Мне вовсе не хочется, чтобы меня считали эксплуататором.

— Просто забыла записную книжку. А она мне срочно нужна, — легкий поворот головы.

— А может… Нет, конечно… — , мой товарищ замялся.

— Раз я вам не нужна, — лаборантка подошла поближе к аквариуму с мышью и заглянула в него, — то пойду?

— Ну конечно, — Эдгар кивнул.

Она скользнула к двери и вышла. Дальше случилось невероятное. Мы оба вдруг оказались возле двери, словно она протащила нас следом за собой на поводке.

— Вот видишь, — сказал Эдгар, грустно улыбнувшись. — И как это получается, до сих пор не пойму.

— Ведьма, наверное? — предположил я.

— Что? А пожалуй, — согласился друг.

Мышь как ни в чем не бывало продолжала бегать. Может, только чуть медленнее.

— Значит, перед гибелью Громова не принимала морфий? — я посмотрел на Эдгара.

— Не в том дело, — он подошел к окну. — В организме наркомана морфий присутствует всегда. Иначе начнутся явления абстиненции…

— А по-русски?

— Ну, наркотического голода, понимаешь? У наркомана быстро возникает привыкание к препаратам, и он должен постоянно увеличивать дозу. Без морфина организм просто не может функционировать. А пока мы наблюдаем полное отсутствие морфия.

Или почти полное…

— Ты уверен, что она употребляла именно морфий?

— Я видел ампулы.

— Ну, в ампулах может быть, что угодно. Когда я работал в Боткинской, у нас поймали медсестру… Она отламывала кончик ампулы, выкачивала из нее шприцем морфий, вместо него — димедрол. И потом на спичке снова запаивала ампулу, так что следа не оставалось. Сам не видел, но рассказывали.

Мышь присела в углу и внимательно слушала Эдгара, не отрывая от него бусинок глаз.

— Все равно не та картина, — Эд мотнул головой. — Где ампулы, которые ты перехватил?

— В номере гостиницы.

— Тогда быстро — туда и обратно. Проверим, что в них.

Когда я выходил из лаборатории, Эдгар склонился над аквариумом и о чем-то говорил с мышью.

Вахтер кивнул мне, как старому знакомому. Но до самых дверей я чувствовал на себе его взгляд…

Я взял у администратора ключи и поднялся в свой номер.

В голове была путаница. Выпрыгнула ли девушка из окна сама, или же ее сбросили оттуда? И если сбросили, то что с ней сделали перед этим? Установить это может только экспертиза, но вряд ли Сухоручко поделится со мной ее результатами. Если не будет на то веских причин. Если не будет… И почему анализ, который только что сделал Эдгар, оказался отрицательным?

Я открыл дверь и сначала прошел в ванную, выпил воды из-под крана. Саднило горло, и я боялся, что простудился. Аптечка осталась в машине.

В комнате во время моего отсутствия подмели пол и поменяли воду в графине. Я это сразу заметил. Открыл шкаф и достал сумку. В боковой карман я вчера положил ампулы. Расстегиваю молнию и делаю немаловажное открытие. Карман пуст.

Машинально открываю другие отделения сумки — там я храню всякие мелочи: запасную зажигалку «Zippo», фляжку с отличным бурбоном, фотоаппарат, диктофон размером с пачку сигарет. Вещи достаточно привлекательные для мелкого воришки, но они в полной сохранности.

Я снова и снова проверяю содержимое сумки. И убеждаюсь — исчезли только ампулы. Но каким образом? Во всяком случае, дело принимает скверный оборот.

Я снова спускаюсь к администратору. Она встречает меня, улыбаясь.

— Какие-нибудь проблемы?

— Да… — я замялся, — мне хотелось. бы знать, кто только что убирался в моем номере?

— У вас претензии к уборщице?

— Ничего страшного, — я начал врать. — Просто, боюсь, она выбросила один клочок бумаги, а у меня там нужный адрес…

— Ах, вот оно что. Тогда, конечно, спросите у нее. Мусор еще не выносили, это я наверняка знаю — ей пришлось бы взять ключи от черного хода.

— Отлично, где она сейчас?

— Поищите, убирает на этажах…

— Спасибо, — я отошел, но потом вернулся. — Простите, а как ее имя-отчество?

— Да зовите ее просто Вера. Она молоденькая. Вера Громова, — администратор сняла трубку зазвонившего телефона, и прикрыв ее ладонью, добавила, — ее бытовка на втором этаже, в конце коридора.

Я подождал, пока женщина поговорит по телефону. Наконец она повесила трубку и вопросительно посмотрела на меня:

— Что-нибудь еще?

— А вы видели сегодня Громову? — спросил я с нехорошим предчувствием.

Администраторша пожала плечами.

— Ясно… — я кивнул.

В шесть утра Громова была мертва. В этом городе творится что-то не то.

Я поднялся на второй этаж. Комната уборщицы, как и предполагал, закрыта. Вернулся в номер и позвонил Эдгару.

— Старик, — сказал я, — ампулы пропали.

— Понял, — ответил он. — У меня тоже кое-какие новости. Точнее, предположения. В два часа жду тебя… Помнишь кафе, где мы сидели в день приезда?

— Помню.

— А пока… постарайся поменьше высовываться.

— Почему?

— Ты слишком любопытен. У меня такое предчувствие: кому-нибудь это, может, уже не нравится.

— Ладно, посмотрим. Мне здесь кое-что тоже не по вкусу.

По дороге к Бессоновой я заехал в гараж, где в пятницу оставил свою машину. Но там на двери висел огромный замок, и из будки вылезла, звеня цепью, черная овчарка. Она беззвучно скалила зубы и следила за мной. Цепь на вид была достаточно длинной, и я не стал искушать судьбу. Только окликнул несколько раз кого-нибудь из сторожей, но мой голос завяз среди ржавеющих остовов битых машин.

Овчарка угрожающе зарычала. Я на прощанье помахал ей рукой. Будем надеяться, что она охраняет и мое имущество.