— Вы не ночевали дома.

— Если это кажется подозрительным, могу сообщить, что я была у любовника. Или вы считаете, что при моей наружности и в мои годы это исключено?

— Незадолго перед убийством Мэнкупа к нему приходил гость, — не уступал Енсен. — Пил с ним шампанское и…

— В таком случае это не я. Единственный раз, когда я пила шампанское, был день моей конфирмации.

— И курил сигареты «Рамзес»! — продолжал атаку Енсен. — Не отрицайте, госпожа Мэнкуп, на стакане отпечатки ваших пальцев.

— Неужели моих?! — Она усмехнулась. — Это было бы конфеткой для Магнуса! Он всегда говорил, что в нем погиб незаурядный детективщик. Значит, я в роли обвиняемой? Если так, придется отвечать на ваши не слишком вежливые вопросы. О смерти мужа я узнала от своего любовника.

— То есть как? — вырвалось у Дейли.

— Не так, как вам кажется. Ему сообщили об этом по телефону. Через полчаса весь город уже будет знать. Или вы думаете, что смерть такой выдающейся личности, как Магнус Мэнкуп, долго можно держать в тайне?

Оглушительный трезвон и барабанная дробь подтвердили ее слова. Входя, Рихтер забыл закрыть дверь кабинета, поэтому шумное прибытие прессы громовыми раскатами взорвало тишину комнаты.

— Марш к дверям, Рихтер! — Боденштерн побледнел. — Господа, хоть какую-нибудь временную версию! — нервно обратился он к присутствующим.

Енсен выразительно посмотрел на госпожу Мэнкуп. Мун и Дейли молчали.

— Значит, ничего? — Боденштерн все больше нервничал. — Ладно, Рихтер, скажите им, что мы еще собираем вещественные доказательства. Дверь на цепочку, разумеется! Если они попытаются прорваться, стреляйте в воздух. Имейте в виду, если хоть один журналист проникнет сюда, я буду стрелять в вас! — Он попытался улыбнуться.

— Они не поверят! — Рихтер вытащил револьвер, но идти к дверям не торопился. — Может, вы лучше сами, господин комиссар?

— Говорите им что угодно! Скажите, что здесь никогда никакой Мэнкуп не жил, — лишь бы они меня оставили в покое.

Боденштерн плотно прикрыл дверь за детективом и тяжело опустился в кресло. Некоторое время все прислушивались к приглушенным толстой обивкой, но все же достаточно явственным звукам продолжавшейся осады.

— Мне очень неприятно, — Боденштерн сделал извиняющийся жест, — но поскольку у моих коллег на ваш счет возникли некоторые сомнения, я все же вынужден удостовериться в вашем алиби. Если вы назовете фамилию друга, у которого находились в упомянутое время, это существенно облегчит наше положение.

— Фамильные принципы фон Винцельбах, насколько я понимаю, не допускают такой бестактности? — провоцировал ее Дейли.

— Спокойствие мне дороже принципов. Моему другу это будет не очень приятно, его жена сейчас находится в Ницце и о наших связях не подозревает, тем не менее… — Она пожала плечами. — На моем месте он поступил бы так же… Руди Фишаустер!

— Господин Рудольф Фишаустер? — переспросил Боденштерн.

— Он! Телефон и адрес найдете в справочнике, но чтобы не затруднять вас, могу сообщить сама.

— Позвоните! — сказал Мун.

— Да вы с ума сошли! Поднимать члена гамбургского сената с постели телефонным звонком да еще по таким пустякам!

— При нацистах поднимали не телефонным звонком, а прикладом, — сказал Дейли, — и никого это не смущало.

— Поскольку вам это неприятно, пусть позвонит господин Енсен, — предложил Мун.

— Только поделикатнее! — хмуро согласился Боденштерн.

— Это не так уж важно, — с иронией бросила госпожа Мэнкуп. — Конечно, если вы начнете допытываться, чем именно мы занимались без десяти двенадцать, он, пожалуй, сочтет вас нетактичным.

Телефонный разговор был предельно короток.

— Он все подтвердил, — с убитым видом сообщил Енсен.

— Тогда остается только взять у госпожи Мэнкуп отпечатки пальцев, — невозмутимо констатировал Мун.

— Вы не полагаетесь на свидетельство гамбурского сенатора? — возмутился Боденштерн.

— Полагаюсь! — Мун кивнул. — Но на отпечатки пальцев больше!

— Пожалуйста! — Госпожа Мэнкуп протянула свою узкую, аристократическую руку Енсену. — С большим удовольствием я бы влепила вам пощечину, но поскольку такое знакомство с моими пальцами с профессиональной точки зрения вам ничего не даст, делайте с ними что хотите!

Енсен с рвением углубился в дактилоскопический анализ.

— Не она! — забыв о всякой вежливости, объявил он через несколько минут. — Найденную в пепельнице сигарету курил кто-то другой. И отпечатки на стакане тоже не те!

— Ну вот, видите! — равнодушно бросила госпожа Мэнкуп. — Я ведь сказала, что терпеть не могу шампанского.

— Извините нас, — Боденштерн поцеловал ей руку, — такая уж у нас профессия. Весьма часто не очень приятная для исполняющих свой служебный долг.

— Вы еще долго собираетесь здесь оставаться? — Госпожа Мэнкуп никак не реагировала на извинение.

— Это зависит от моих коллег. — Боденштерн вопросительно посмотрел на Муна и Дейли. — Надеюсь, до завтра все спорные вопросы будут решены.

— Хорошо! — Она встала. — Так долго я потерплю.

— Вы собираетесь уезжать? — Боденштерн встревожился. — Я бы не советовал. Этот зверинец вас растерзает на части. Слышите?

Шум осады продолжался все время. Сейчас, после кратковременного затишья, он возобновился с удвоенной силой.

— Уезжать? И не думаю! Я только собиралась разбудить этого господина, который, очевидно, только затем и явился в мой дом, чтобы выспаться!

Пока шел перекрестный допрос, нотариус деликатно пересел на диван. Там он, под защитой темноты, незаметно для себя уснул. Причем так основательно, что все остальные уже успели забыть о его присутствии. Все, кроме госпожи Мэнкуп. Бесцеремонно разбудив его, она спросила:

— Я хотела бы услышать завещание моего мужа!

— Завещание? — сонно пробормотал нотариус.

— Ну да! Я надеюсь, раз вы пришли с портфелем, то положили в него юридические документы, а не ночную пижаму.

— Сейчас! — Клайн направился к столу, где стояло пиво. — Вы разрешите? Немного перепил сегодня! Башка трещит! — Опорожнив стакан, он окончательно проснулся.

— Я не уверен, что господин комиссар одобрит такую спешку. Думаю, следственные органы в данном случае захотят ознакомиться с завещанием до того, как я поставлю в известность наследников, — твердо сказал Клайн.

— Совершенно правильно, — кивнул Енсен. — Госпожа Мэнкуп, как ни жаль, но вам придется потерпеть до того, как официальное следствие будет закончено.

— Господин комиссар! — только и сказала жена Мэнкупа, но ее устремленный на Боденштерна повелительный взгляд невольно заставил его съежиться.

Решив про себя, что уж лучше пренебречь некоторыми процессуальными формальностями, чем вызвать гнев близкой приятельницы члена гамбургского сената, он примирительно улыбнулся:

— Естественно, в интересах следствия я бы хотел, не откладывая ни на минуту, ознакомиться с завещанием. А поскольку госпожа Мэнкуп, которая ни в коем случае не является обвиняемой, случайно присутствует, почему бы ей заодно не послушать?

— Хорошо. — Клайн укрепил сползшие с переносицы очки и официальным тоном объявил: — Раз вы, господин комиссар, настаиваете на публичном оглашении завещания, прошу пригласить остальные заинтересованные стороны!

— Остальные? — Госпожа Мэнкуп сердито повела бровью.

— Да. Друзей господина Мэнкупа. Отец понял из разговора с ним, что они останутся ночевать.

— Я так и думала, что Магнус под конец выкинет какую-нибудь шуточку! — Госпожа Мэнкуп откинулась в кресле. — Ну что ж, идите, будите их!

Будить никого не пришлось. Все четверо явились незамедлительно. Дейли с интересом наблюдал их встречу с женой Мэнкупа. Ловиза и Магда ограничились вежливым кивком, скульптор, здороваясь, даже не вынул трубки изо рта. Один лишь Баллин сказал несколько приличествующих случаю сочувственных слов, назвав при этом госпожу Мэнкуп «моя дорогая Лизелотте».

— Если вы полагаете, Дитер, что я очень скорблю по Магнусу, то ошибаетесь. — Она недовольно вырвала свою руку. — И не думаю, чтобы он этого хотел. Иначе не приготовил бы мне приятный сюрприз, изящно оформленный в виде нового завещания. Приступайте, Клайн. Немедленно!