В связи с последним уместно вспомнить такое место из письма Ф. Энгельса К. Каутскому от 15 февраля 1884 г.:
«Следовало бы кому-нибудь взять на себя труд разоблачить распространяющийся, как зараза, государственный социализм, воспользовавшись его образчиком на Яве, где он процветает на практике… голландцы на основе древнего общинного коммунизма организовали производство на государственных началах и обеспечили людям вполне удобное, по своим понятиям, существование; результат: народ удерживают на ступени первобытной ограниченности, а в пользу голландской государственной казны поступает 70 млн. марок ежегодно… Случай в высшей степени интересный, и из него легко извлечь практические уроки. Между прочим, это доказательство того, что первобытный коммунизм на Яве, как и в Индии и в России, образует в настоящее время великолепную и самую широкую основу для эксплуатации и деспотизма (пока его не встряхнет стихия современного коммунизма). В условиях современного общества он оказывается… кричащим анахронизмом, который либо должен быть устранен, либо же получить дальнейшее развитие…»
Конечно, в Советском Союзе был другой «случай» «государственного социализма», — насаждавшийся не колонизаторами в отсталой стране с преобладанием первобытного натурального хозяйства, а ВКПб с целью быстрой и массовой пролетаризации крестьянства при его наименьшем сопротивлении. Вместе с тем практика советского «госсоца» подтвердила, что и преобразованная в колхозы общинность остается базой эксплуатации и деспотизма.
Коллективизация позволила большевикам провести также необходимую для индустриализации общества культурную революцию на селе. Но дальнейшее развитие старой русской общины в передовые сельхозкоммуны оказалось невозможным из-за, во-первых, ее полуразложившегося состояния и, во-вторых, отсутствия рядом бестоварного социализма (современного европейского посткапиталистического коммунизма); поэтому именно коллективизация способствовала постепенному, но окончательному исчезновению общины и перекачке свыше 30 млн. рабочих рук из села в город.
Сходство процессов буржуазной трансформации Франции и России продолжается вплоть до Ельцина. Борис Николаевич повторил почти все шаги Луи Бонапарта. Так же сначала был избран президентом, затем разогнал и расстрелял парламент, так же дал стране новую авторитарную конституцию, — и все это используя рецидив наполеоновско-сталинской идеи сильного и неограниченного правительства во главе с волевой личностью. При Ельцине, как и при Наполеоне III, власть тесно переплелась с уголовным миром… Борис Николаевич, в отличие от Луи Бонапарта, императором не стал, но политику он проводил проимперскую, причем с тем же результатом: если Наполеон III оконфузился в Мексике, то Ельцин — в Чечне.
Вполне подходит к августовской революции 1991 года в России и такая конечная характеристика, данная Марксом Французской революции 1848 года, ввиду прихода в результате к власти Луи Бонапарта: «Впрочем, всякий мало-мальски наблюдательный человек, даже и не следивший шаг за шагом за развитием событий во Франции, должен был предчувствовать, что этой революции предстоит неслыханный позор. Достаточно было послушать самодовольное победное тявканье господ демократов, поздравлявших друг друга с благодатными последствиями, ожидаемыми от второго воскресения мая 1852 года» (К. Маркс, Ф. Энгельс, Соб. соч., т. 8, с. 123).
Впрочем, у истории Франции и России хватает и существенных различий. Сталин проводил социал-имперскую политику в отношении некоторых малых народов и соседних государств, расширяя и укрепляя Советский Союз, но он не был разбит, как Наполеоны, а сам разбил нацистского агрессора в мировой войне. Во Франции после падения Наполеона I европейская реакции временно восстановила монархию, в России такого не случилось до сих пор; это лишний раз подчеркивает, что основное различие было, конечно, в уничтожении радикальной российской революцей как всего дворянства в целом, так и старого буржуазного класса, во Франции же дело ограничилось только истреблением и изгнанием земельной аристократии.
Но главное состоит, разумеется, в том, что в XX веке в России произошло то, против чего в XIX в. К. Маркс и Ф. Энгельс предостерегали европейских революционеров: «…Во Франции пролетарии придут к власти не одни, а вместе с крестьянами и мелкими буржуа, и будут вынуждены проводить не свои, а их меры». (Соч., т. 8, с. 585),
«… в одно прекрасное утро наша партия вследствие беспомощности и вялости остальных партий вынуждена будет стать у власти, чтобы в конце концов проводить все же такие вещи, которые отвечают непосредственно не нашим интересам, а интересам общереволюционным и специфически мелкобуржуазным; в таком случае под давлением пролетарских масс, связанные своими собственными, в известной мере ложно истолкованными и выдвинутыми в порыве партийной борьбы печатными заявлениями и планами, мы будем вынуждены производить коммунистические опыты и делать скачки, о которых мы сами отлично знаем, насколько они несвоевременны. При этом мы потеряем головы, — надо надеяться только в физическом смысле, — наступит реакция и, прежде чем мир будет в состоянии дать историческую оценку подобным событиям, нас станут считать не только чудовищами, на что нам было бы наплевать, но и дураками, что уже гораздо хуже. Трудно представить себе другую перспективу.»
Кстати сказать, В. И. Ленин очень не любил, когда ему приводили подобные высказывания классиков, презрительно называя их «петрушкиными цитатами».
«Государственный социализм» как догоняющий капитализм
В 1891 году под влиянием Ф. Энгельса немецкие социал-демократы включили в Эрфуртскую программу своей партии следующее положение: «Социал-демократическая партия не имеет ничего общего с так называемым государственным социализмом, системой огосударствления в фискальных целях, которая ставит государство на место частного предпринимателя и тем самым объединяет в одних руках силу экономической эксплуатации и политического угнетения рабочего.» (см. К. Маркс, Ф. Энгельс, Соб. соч., т. 22, с. 623). Ни программа Российской Социал-демократической партии, общая для большевиков и меньшевиков, ни программа Российской Коммунистической партии (большевиков) подобного положения не содержали, и российские марксисты почти совсем не занимались данным вопросом (как и, увы, марксисты-ленинцы вплоть до наших дней). Между тем созданное усилиями российских большевиков и их эпигонов общество оказалось как раз практическим воплощением этой известной немарксистской модели псевдосоциализма, на деле же — государственно-капиталистического монополизма.
Советский Союз никогда не был ни социалистическим государством, как то утверждают сталинисты, ни переродившимся рабочим государством, как считает большинство троцкистов. В результате национализации в стране возникла государственная монополия на средства производства и обмена, что еще далеко не означает обобществление (социализацию) собственности. Как предвидел Карл Маркс, «такое упразднение частной собственности отнюдь не является подлинным освоением ее», для такого рода «коммунизма» «общность есть лишь общность труда и равенство заработной платы, выплачиваемой общинным капиталом, общиной как всеобщим капиталистом. Обе стороны взаимоотношения подняты на ступень представляемой общности: труд — как предназначение каждого, а капитал — как признанная всеобщность и сила всего общества». (К. Маркс, Ф. Энгельс, Соч., т. 42, с. 114)
В СССР сохранялась классовая структура общества, в том числе промышленный рабочий класс, совхозный полупролетариат и постоянно сокращавшееся новообщинное колхозное крестьянство. Роль буржуазии при этом играл политически господствующий класс партийно-государственной бюрократии («номенклатура»), выполнявший, говоря словами Энгельса, «общественную должностную функцию совокупного предпринимателя» (см. там же, т.20, с. 184). Сохранялись товарообмен между государственными и колхозно-кооперативными секторами производства, розничная торговля и прочие атрибуты товарно-денежного хозяйства. Тогда как сам В. И. Ленин говорил: «Мы ставим себе целью равенство как уничтожение классов. Тогда надо уничтожить и классовую разницу между рабочими и крестьянами. Это именно и составляет нашу цель. Общество, в котором осталась классовая разница между рабочим и крестьянином, не есть ни коммунистическое, ни социалистическое общество» (см. ПСС, т. 38, с. 353) «Цель — создать социализм, уничтожить деление общества на классы, сделать всех членов общества трудящимися, отнять почву у всякой эксплуатации человека человеком» (там же, с. 385). «В результате НЭПа страна должна прийти к правильному социалистическому продуктообмену между промышленностью и земледелием», — считал он (см. ПСС, т. 44, с. 8), только тогда «фундамент социалистической экономики можно считать заложенным» (там же, с. 502), причем «переход от денег к безденежному продуктообмену бесспорен. Чтобы этот переход был успешно завершен, надо чтобы был осуществлен продуктообмен (не товарообмен)». (см. там же, т. 52, с. 22)