— Послежу, послежу, не беспокойся. А ты поскорей выздоравливай. До завтра!

— До завтра.

— Как дела, Револьс?

— Благодарю, сэр.

— Теперь у вас нет оснований жаловаться?

— Нет.

— С вами обращаются вежливо?

— Да.

— Питание, книги?

— Благодарю вас, сэр, мне ни в чем не отказывают.

— Присядьте, Револьс, — пригласил Триллинг.

В продолжение разговора лицо Катиля оставалось безучастным. Казалось, какая-то тайная мысль не давала ему покоя. Триллинг уже привык к мраморной бледности своего узника, к его внезапным переходам от состояния глубокой депрессии к болезненному возбуждению. Сегодня Револьс был явно чем-то угнетен. Он не говорил с Триллингом, как обычно, о новейших проблемах, физики и о неоспоримости существования бога.

— Не нужен ли вам врач? — спросил Триллинг.

— Врач? — усмехнулся Револьс. — Меня исследовала на днях целая медицинская комиссия.

— Эта комиссия решает вашу судьбу, Револьс.

— Мою судьбу?

— Да. Все зависит от того, признают ли они вас психически здоровым или больным.

— Но ведь я совершенно здоров!

— Конечно, я не сомневаюсь в этом. Но комиссия пришла к противоположным выводам. И в ваших интересах взять себя в руки и вести себя на комиссии так, как, по мнению этих идиотов, должен вести себя здоровый человек.

— А кто именно?

— Это я вам подробно расскажу.

— Увы, это ни к чему, — грустно сказал Револьс. — Комиссия-то уже прошла.

— Так и быть, я добьюсь для вас новой комиссии.

— О, спасибо, — громко сказал Револьс, приходя в хорошее настроение. — Я верил и знал, что бог меня не оставит, что он пошлет мне защитника.

— Это долг каждого христианина — помогать друг другу, — заметил Триллинг.

Толстая решетка и давно не мытые стекла единственного окна делали комнату полутемной. Окно выходило во двор. Чахлый клен, наполовину облетевший, несмело заглядывал в окно. Двор был грязным и никогда не убирался. Там и сям кучи антрацита, битого кирпича, песку. Большой мусорный ящик, наполненный с верхом, довершал общее впечатление.

Во двор вошел мужчина лет тридцати. На нем была вельветовая куртка с закатанными рукавами и спортивные бутсы на толстой каучуковой подошве.

Осторожно оглядевшись, мужчина нырнул в подъезд. Он миновал два марша ветхой деревянной лестницы, пропахшей мышами, и отпер обшарпанную дверь. Войдя, он тщательно заперся изнутри.

— Зябнешь, бедняга? — обратился он к клену, заглядывавшему в окно. — Что делать, жизнь наша собачья..

В комнате пахло промозглой сыростью, и мужчина включил газовую горелку, чтобы немного нагреть воздух.

Наша любовь словно лилия

В заводи тихой реки, — мурлыкал он под нос, убирая комнату.

На квадратном столе, стоявшем посреди комнаты, беспорядочной горой громоздились различные миниатюрные детали, волноводы, лазеры и транзисторы.

Но человек, видимо, не считал, что на столе царит беспорядок. Пройдя мимо стола, он подошел к стальному шкафу, похожему на банковский сейф. На боковой стенке сейфа имелось несколько приборов. Их круглые циферблаты приковали к себе внимание человека. Он долго вглядывался в показания приборов, пристально следил за капризными движениями легких стрелок.

— Нет, еще не готово, — сказал он сам себе и вытащил сигарету. — Но уж на этот раз промашки не будет, клянусь честью!

Несмотря на относительную молодость, человек был более чем наполовину сед. Глаза его беспокойно бегали, мелкая непрерывная дрожь в руках изобличала хронического алкоголика.

Придвинув стул, видавший лучшие времена, он освободил себе краешек стола и принялся делать какие-то расчеты. Карандаш быстро скользил, исписывая листок за листком, а человек то улыбался, то хмурился, время от времени тихонько бормоча: «Данные рентгеновского анализа надо ввести на целый час раньше… Гм, мешает коэффициент усиления… Выигрывая в скорости, я проигрываю в мощности… А интеграл-то расходится!»

Быстро стемнело. Серенький день уверенно шел к своей гибели. Человек повернул выключатель, и тусклая, казалось, насквозь пропыленная лампочка осветила лабораторию. Ранние морщины на угрюмом лице человека, подчеркивавшиеся вечерними тенями, стали еще заметнее.

— Что-то опаздывает мой лучший друг, — тихо произнес человек, по странной ассоциации улыбнувшись далеким воспоминаниям. Улыбка неожиданно скрасила его, сделав почти привлекательным. На щеках появились юношеские ямочки, глаза молодо заблестели.

Неожиданно послышался тихий стук в дверь. Улыбка тут же сбежала с лица человека. Он устало подошел к двери и отпер ее. В дверь быстро проскользнула грузная фигура, в темных очках и шляпе, надвинутой на самые глаза.

— Добрый день, Кроули, — сказал вошедший.

— Здравствуйте, Хозяин.

— Я задержался сегодня немного. Как твои успехи?

— Нужны деньги, — сказал Кроули.

— Опять деньги?

— У вас их как будто немало.

— Ты получишь все, что причитается, только после… после реализации.

— Мне деньги нужны сейчас, — угрюмо сказал Кроули.

— Чтобы снова напиться до бесчувствия и потом валяться в городской сточной канаве?

— А хотя бы и так, — вызывающе ответил Кроули.

— А знаешь ли ты, чего мне стоило вытащить тебя из полицейского управления? Я ведь и не подозревал даже, что ты находишься за решеткой и должен быть судим за нарушение правил поведения в общественном месте.

— Может быть, было бы лучше, если бы вы оставили меня там, — тихо сказал Кроули.

— Что, что? Ты эти разговоры оставь, уж это, во всяком случае, будет лучше для тебя. У нас есть контракт. И учти: неустойка может тебе дорого обойтись.

— Я пошутил, Хозяин, — произнес Кроули. — Но мы договорились с вами, что эта попытка будет последней?

— Мое слово — закон, — сказал хозяин, снимая пыльник и шляпу.

— Мне как раз перед вашим приходом припомнилось детство, — сказал Кроули. — Весна на ферме… апрельское солнце… и отец, готовящий машины к пахоте.

— Ну, что ж. Закончишь нашу работу, получишь деньги, и ты — вольная птица. Сможешь купить себе, если захочешь, хоть три фермы, хоть целый десяток. Ты уже закончил отладку?

— Нужна еще примерно неделя.

— Неделя?.. Это слишком много. Уложись хотя бы в три дня. Сможешь, а?

— Это очень трудно. Придется круглосуточно дежурить здесь. Не возьмешь ведь помощника…

— Послушай, я удвою твой гонорар. Ты только уложись в три дня. Хорошо?

— Ладно, постараюсь.

— Вот и отлично. Да и тебе самому интересно поскорее разделаться с этим.

— Вы принесли? — спросил Кроули.

— Конечно, я для этого и пришел. Вот последшж рентгеновский снимок… Анализ крови… Электроэнцефалограмма… Кажется, это все, что тебе требуется?

Не отвечая, Кроули внимательно рассматривал анализы.

— Большие изменения в коре головного мозга, — сказал он после долгой паузы. — Видите? Вот эти пики на графике стали более высокими и острыми. Значительно усилилась аритмия общей деятельности, этих провалов в прошлый раз еще не было.

— Так что, пожалуй, без новых данных адресата и не разыскать было бы?

— Конечно, не разыскать. Ведь машина не то, что человек. Она угадывать не может.

— Так смотри, Кроули, ровно через три дня я буду у тебя. Чтобы все было готово к запуску. А если… В общем, думаю, ты сам понимаешь.

«Сам понимаешь, — горько усмехнулся Кроули, оставшись один. — А что, собственно, я понимаю? Что надо как можно скорей избавиться от этой мерзости. Может быть, пойти в редакцию газеты и все рассказать? Нет, поздно. Газеты наверняка подкуплены. Хозяин не простит мне этого, он выдаст меня правосудию, и тогда наверняка — электрический стул».

— А, будь все проклято, — вслух произнес Кроули, подходя к установке. — В конце концов, разве мало людей гибнет от всевозможных катастроф? Много ли стоит в сравнении с этим одна-единственная человеческая жизнь?