Это невероятно сложная техническая задача, но на пути к ее решению стоят не только технические трудности. Для того, чтобы начать решать задачу, нужно захотеть ее решить. Мы же, будучи "реалистами", ухитрились убедить себя в том, что мы вовсе не хотим бессмертия. Ученые, в лучшем случае, говорят о "продлении" жизни, но никто не выдвигает в качестве цели, пусть хотя бы очень отдаленной, достижение бессмертия. Для того, чтобы обмануть самих себя, мы придумали два мифа "о вреде бессмертия". Миф первый: "жить вечно очень скучно." Миф второй: "если все будут жить вечно, не будет смены поколений, а без смены поколений остановится прогресс." Мифы эти механически переносят бессмертие в современное общество. Но ведь с открытием бессмертия само общество изменится, и потому мифы эти не верны.
Я согласен с тем, что вечная жизнь действительно была бы очень скучна, если бы человечество попало в ловушку застоя. Невыносимо наблюдать вокруг себя одно и то же на протяжении тысяч и тысяч лет. Но отсюда следует, что общество, состоящее из бессмертных, кровно заинтересовано в поддержании непрерывного, неограниченного прогресса, для того, чтобы жизнь вокруг все время была новой и интересной. И бессмертным легче будет осуществить такой неограниченный прогресс, чем нам, потому что они будут свободны от синдрома Хеопса.
Что же касается смены поколений, то это – самый варварский способ обновления жизни из всех принципиально возможных. Он еще годится для животных – в их голове нет представления о собственной смерти, они свободны от этого страха, подспудно отравляющего даже самые счастливые мгновенья человеческой жизни. Для животного не существует прошлого и будущего в том смысле, какой вкладывают в это понятие люди. Нет, конечно, прошлое влияет на их жизнь через приобретенные рефлексы, а будущее – через потребности, но восприятие у животных полностью сосредоточено на настоящем. Для них существует только настоящее, и потому не существует собственной смерти – собственную смерть невозможно воспринимать из настоящего, ибо пока есть настоящее, вы еще живы. Собственную смерть возможно видеть только из прошлого, как нечто будущее. Животные неспособны на это, и поэтому, даже умирая для всех, они не умирают сами для себя – для них умирает лишь их настоящее. Один лишь человек способен жить одновременно в прошлом, настоящем и будущем (прошлое – его память, будущее его мечты), и потому его жизнь, пусть даже самая счастливая, глубоко трагична, ибо животные не умирают никогда, человек же умирает всю свою жизнь.
И давайте в конце концов перестанем лгать самим себе, что сознание быстротечности жизни придает какую-то особую остроту и ценность каждому ее моменту. Человек не способен почувствовать всю остроту и ценность настоящего момента так, как это чувствуют животные, потому что настоящее в его сознании сильно потеснено воспоминаниями о прошлом и мечтами о будущем. Настоящее превратилось для человека всего лишь в тонкую грань между прошлым и будущим, не имеющую самостоятельного значения, всего лишь в строительный материал для построения будущего или реставрации прошлого.
Человек бежит по жизни не останавливаясь чтобы оглядеться. Его преследует кошмарный образ песочных часов, в верхней части которых остается все меньше и меньше песчинок. Он должен "успеть". Успеть сделать что? Неважно! Успеть!
Когда же наконец человек перестанет утешать себя мифами и покорно жить в вечном страхе перед временем? Когда же наконец человечество восстанет против этой нелепой, трагической несправедливости природы – смерти сознания, осознавшего свою смертность?
Для того, чтобы индивидуальное бессмертие когда-нибудь стало возможным, необходимо сделать первый шаг, возможно самый трудный – отбросить утешительные мифы о том, что это ненужно, и что это в принципе невозможно. Этот шаг особенно труден, потому что сделавший его, сам почти не имеет шансов на бессмертие: осуществление индивидуального бессмертия – настолько технически трудная задача, что ее решение может растянуться на столетия. И тем не менее мы должны сделать этот шаг – хотя бы для того, чтобы удовлетворить свой синдром Хеопса. Как я постараюсь показать в следующих главах, человечество сможет быть по настоящему бессмертно как целое, лишь тогда, когда оно будет состоять из бессмертных индивидуумов, а мы можем удовлетворить свой синдром Хеопса, лишь обеспечив условия для бессмертия человечества.
Понимаю, что я вряд ли смог убедить многих читателей в том, что ненужность бессмертия – это всего лишь миф. Такая мысль слишком травмирует сознание смертного, и потому ему трудно ее принять. Но я все же рискну продолжить и постараюсь показать, что принципиальная невозможность бессмертия – это тоже миф.
Я предлагаю вашему вниманию свой проект технического решения проблемы бессмертия. Осуществление этого проекта потребует использования еще не существующих технологий, но технологии эти опираются на уже известные законы природы, и потому в принципе реализуемы. Подготовительные этапы проекта как раз и состоят в создании и совершенствовании этих технологий. Заключительный этап проекта – достижение индивидуального бессмертия существенным образом опирается на одну гипотезу относительно характера связи между человеческим мозгом и сознанием. Гипотеза эта не противоречит нашему сегодняшнему уровню научных знании и кажется мне вполне правдоподобной.
Программа работ по осуществлению этого проекта будет приблизительно следующей :
ПЕРВЫЙ ЭТАП: СОЗДАНИЕ БИОЛОГИЧЕСКОГО ИНТЕРФЕЙСА.
Для того, чтобы совершенствовать какую-либо технологию, необходимо создать общественную потребность в этой технологии. Совершенно ясно, что люди, которые не доживут до завершения программы, не заинтересованы в разработке и совершенствовании технологий необходимых для бессмертия. Чтобы заинтересовать их, необходим какой-нибудь промежуточный продукт, обладающий самостоятельной ценностью и использующий ту же технологию. Таким промежуточным продуктом может стать устройство, которое я предлагаю назвать ароматроном.
Как вам должно быть известно, вся информация, получаемая нашими органами чувств, передается в мозг по нервным волокнам в закодированном виде – в виде коротких импульсов электрического напряжения (порядка 1/16 вольта). Мы можем ввести в нервное волокно электрод и записать эти импульсы на магнитофон (это возможно сделать потому, что импульсы следуют не так уж часто не более трехсот раз в секунду – 300 герц, в то время как магнитофоны способны записывать гораздо большие частоты).
Предположим, мы ввели электрод в нерв, идущий от находящегося в носу рецептора (воспринимающего органа) запаха к головному мозгу, и дали понюхать испытуемому какие-нибудь цветы, скажем сирень, и записали возникшие при этом импульсы. Потом мы дали ему понюхать что-нибудь неприятное, тухлые яйца, к примеру. На этот раз возникла другая последовательность нервных импульсов, соответствующая уже не запаху сирени, а запаху тухлых яиц. '
А теперь проветрим комнату, чтобы никакого запаха не осталось и подадим с магнитофона на электрод запись нервных импульсов, соответствующих запаху сирени. Напряжение на электроде возбудит в нервном волокне в точности такую же последовательность импульсов, какая шла в нем в тот момент, когда испытуемый на самом деле нюхал сирень. В мозг придет та же последовательность импульсов, и хотя в действительности источника запаха уже не будет, испытуемый снова почувствует запах сирени.
Теперь вы сами можете догадаться, что произойдет, если подать на электрод последовательность импульсов, кодирующую запах тухлых яиц...
Вот в чем принцип работы ароматрона – прибора для записи и воспроизведения запахов. Правда, я намеренно кое-что упростил, чтобы подчеркнуть принципиальную сторону дела. Например, от носа к мозгу идет далеко не одно нервное волокно, и чтобы точно воспроизвести какой-нибудь запах, необходимо записать последовательности импульсов одновременно во многих волокнах. Но техническая задача записи информации, одновременно идущей по довольно большому числу каналов, сегодня вполне разрешима. Главная трудность состоит здесь во вживлении электродов – вряд ли кто согласится, чтобы над ним проделали такую операцию. Необходимо иное техническое решение, иная технология. Да и сама операция требует ювелирной, микроскопической точности и слишком сложна для современной микрохирургии (диаметр отдельного нервного волокна – порядка 1/100 – 1/1000 мм).