Дилан остановился в половине квартала от кладбища, сидел, прижимая руки в перчатках к рулю. Он слушал, как проносятся мимо машины. Голоса людей, проходящих мимо него. Он ждал, надеясь, что что–то – мысль, звук, звонок или даже время – подскажут ему решение. Но хватило взгляда на букет красных роз на пассажирском месте, чтобы разжечь его решимость.

И он схватил букет и пошел к большому входу кладбища: к высоким и изящным вратам, отделяющим прошлое от настоящего.

Он прошел порог и отправился на зеленые земли с белыми надгробиями.

Неподалеку белые цветы вишни облаками висели над землей.

Чарующие. Разбивающие сердце.

Быстрее, чем надеялся, Дилан оказался у места упокоения матери:

~Амелия Холт~

~Роза без шипов~

Так отец называл ее…

Дилан опустился на колени и положил букет у надгробия, а потом смотрел на имя матери с глубокой болью внутри.

– Мам, – он выдавил звуки, горло сжималось. – Прости, что так долго, – он сглотнул комок боли в горле. – С каждым годом становится все тяжелее.

Надгробие его матери покачивалось перед глазами, слезы навернулись на глаза. Впервые он мог облечь в слова то, что ощущал всю жизнь:

– Я просто не хочу просыпаться в один из дней… и быть старше тебя.

Он опустил голову и заметил одуванчик на могиле матери. Он нахмурился, а потом понял, что букет красных роз, что он принес, пропал. Он поднял голову, и его глаза расширились от вида океана одуванчиков, покрывших землю толстым ковром ярко–желтого цвета. Океан, в котором выглядывали белые надгробия, словно тонули.

«Как?..» – его сердце колотилось, он озирался. Вокруг не было ни клочка травы. Когда он посмотрел на надгробие матери, из букв потекла кровь.

Он попятился и увидел за могилой матери мужчину. Мужчину в черном, чье лицо было раскрашено в стиле черепа.

– Кто вы? – Дилан с опаской поднялся, глядя на жуткое лицо Мрачного жнеца.

Одуванчики от этого качали превращаться в белые шары, словно время ускорилось. За секунды желтое поле лишилось цвета.

Словно монета перевернулась с весны на зиму.

Дилан посмотрел на незнакомца перед собой, его глаза сияли. Дилан начал пятиться, но лодыжка ударилась о пень мертвого куста. Он опустил голову и понял, что это не пень. Рука торчала из могилы матери.

– Помоги! – приглушенный голос Нив раздался из–под земли.

– Нив?! – Дилан опустился, чтобы схватить ее за руку, но она погрузилась ниже. – НИВ! – он принялся рыть землю пальцами, но кончики пальцев Нив оставались вне досягаемости. А ее приглушенный голос пропал в глубинах земли. – НЕТ! – закричал в ужасе Дилан. – НИВ!

– Выбирай, – прошептал Мрачный жнец.

Дилан поднял голову, тело дрожало, и он увидел, что все надгробия, окружавшие их, парят в воздухе. Зависли над поверхностью. Там, где падали их тени, земля начала проваливаться, формируя глубокие темные и прямоугольные могилы.

– Дилан!

Крик Нив далеко сзади заставил Дилана оглянуться. Он бросился в ее сторону, перепрыгивая проваливающиеся могилы по пути. Он уклонялся от безымянных надгробий, летящих на него, замер у могилы, где…

«Ее тут нет!» – он смотрел в могилу, но тянулся лишь в темную пустоту.

Он поднял голову среди облака белых семян одуванчиков, которые поднял при беге.

«Она у него», – он стиснул зубы от мысли о Жнеце и вскочил на ноги. Но его плеча коснулись.

– ПРОЧЬ, – он замахнулся и чуть не попал по цели.

– Эй… – морщинистые ладони старика поднялись в воздух в жесте мира. – Вам нужно уйти, – подчеркнул он последнее слово, – или я вызываю полицию.

Тяжело дыша, Дилан начал пятиться, но вздрогнул от ощущения, словно оказался на краю утеса.

Старик схватил его за руку и удерживал на месте. И Дилан вдруг увидел лица дюжины незнакомцев, глядящих на него.

«Церемония», – понял он, темная вуаль кошмара начала подниматься.

Старик потащил его от края могилы, но Дилан от стыда попятился и бросился к главному входу на кладбище.

Он врезался в кого–то, выходя из ворот, но даже не оглянулся, а продолжил идти.

Как только он забрался в машину, он прижал ладонь к пульсирующему лбу. Боль и паника крутили его внутренности, и он выдавил стон и согнулся пополам. Он впился в руль обеими руками, прижался к нему лбом и сдвинутыми бровями.

Тяжело дыша, он поднял голову и повернул зеркало в машине. Он посмотрел на свое отражение и увидел, что его глаза сияют тем же янтарным светом.

Как глаза Жнеца.

«Я – это он? – задумался он. – Я – Жнец?».

Ему нужно было убираться отсюда, убираться, пока поведение на кладбище не добавилось к длинному списку его странных поступков.

Дилан направлялся по широкой дороге к дому отца. Все кусочки разбитого сознания были сосредоточены на том, чтобы не отключиться за рулем.

«Все будет хорошо», – убеждал он себя, проезжая престижный район по соседству, где в холодных сумерках сияли огни цвета шампанского.

В двадцати футах от поместья отца он ударил по тормозам. Дилан закрыл глаза, терпя гудки машин за ним, и ждал, пока это пройдет.

Он отклонил голову на подголовник, пару раз неглубоко вдохнул. Чудо, что он добрался целым, когда создавалось впечатление, что тело разваливалось.

Он смотрел на зеркало заднего вида, а потом поехал задним ходом на парковку отца. Он выключил двигатель и вышел, захлопнул дверь и прислонился к машине на скрещенные руки. Он судорожно выдохнул в рукав шерстяного пальто, оттолкнулся и пошел к двери.

Он ввел код в систему охраны и прошел в дом. Отца не было видно в гостиной или на кухне. Но нечто, по звукам похожее на жаркий спор, доносилось из западного крыла дома.

Голоса становились громче, пока Дилан шел по тусклому коридору к кабинету отца. Голоса точно принадлежали Алексу и его отцу.

Лента света на полу показала, что дверь приоткрыта. И он замер за стеной, чтобы его не было видно, но все было слышно.

– Ты пьян, – сказал Алекс.

– Вот и нет, Эйнштейн, – отозвался отец.

Дилан отклонился к стене и придвинулся к углу, выглянул из–за него. Брешь была достаточно широкой, чтобы он видел отца, который пил, казалось, из бутылки скотча.

– Маркус… – эбонитовая рука Алекса появилась в поле зрения, он потянулся за бутылкой в руке Холта. Но его попытка не удалась, когда Холт отдернул руку, словно упрямый ребенок. – Маркус, тебе уже хватит.

– Хватит…? – неровный смешок сорвался с губ Холта. – Хватит, – кивнул он себе и сделал еще глоток из бутылки.

– Маркус.

Холт опустил бутылку и попал по углу стола. Разбил ее.

– Боже, Маркус! – Алекс бросился и забрал что–то, похожее на фотографии, со стола. Он вытащил платок из кармана и принялся вытирать их.

– О, какая разница…? – Холт скривился, потерял равновесие и упал глубже в кресло.

Он засмеялся.

Алекс зажал переносицу, а потом разложил фотографии на столе.

– Добро наказуемо! – Холт поднял разбитую бутылку в кулаке, а потом опустил руку, и она свесилась с края кресла.

– Ты будешь делать так каждый год? – Алекс повернулся к нему.

– Не суди меня, – Холт бросил бутылку на пол и указал на Алекса, а потом опустил ладонь на колени.

– Я просто переживаю о…

– Ты понятия не имеешь, каково мне.

– Я тебя не осуждаю, Маркус.

– Конечно, – понимающе кивнул Холт. – Ты думаешь, наука – это пустяки, – он оскалился.

– Ты пьян…

– Иди ты! – выдавил Холт, дыша уже тяжелее.

Алекс заговорил, не скрывая раздражения:

– Я пытался тебя предупредить, но ты…

– Я. Пытался. ПОМОЧЬ ему! – выпалил Холт между тяжелыми вдохами. – Я сделал все, о чем мог подумать! Все!

– Нельзя и дальше винить его! – Алекс в гневе вскинул руки. – Ты думаешь, он хотел убить свою мать?!

Сердце Дилана рухнуло в живот. Он смотрел на лицо отца, на боль в его огромных глазах.