– Тогда кого мне винить? А?

Алекс отвел взгляд и потирал лоб.

– Нет, прошу, – настаивал Холт. – Просвети меня, о мудрейший. Скажи. Что мне делать?

– Выпустить гнев? Перерасти его?

– Перерасти… – Холт зажал рот, словно заглушал свой ошеломленный смех. – Отпустить? Тебя там не было? Ты не видел, сколько крови…

– Да, Маркус, – прервал его Алекс. – Я думаю, тебе нужно это оставить.

Холт встал на ноги, но потерял равновесие, и Алекс помог ему удержаться.

– Думаю, тебе пора спать, – предложил Алекс намного мягче.

Холт сжал плечо Алекса.

– Ты бы смог? – спросил он голосом, что вот–вот мог сломаться. – Ты бы смог забыть, когда все красивое в мире напоминает о ней? А? Когда в каждый миг, когда остаешься один… – он сдавленно всхлипнул и расплакался.

– Маркус…

– Роза без шипов, – Холт тряс Алекса за плечи, словно пытался донести до него смысл. Его колени подкосились под ним, и его вес заставил Алекса помочь ему опуститься на пол. – Он все у меня забрал, – он посмотрел на Алекса, слезы лились по покрасневшим щекам. – Я оболочка, Алекс… – всхлипывал он. – Я – оболочка!

«Оболочка», – Дилан уходил, сломленный голос отца разносился эхом в голове.

Дилан укрылся в домике у бассейна. Он захлопнул дверь за собой и прошел в гостиную. Пальцы ног и рук дрожали, всю энергию из его вялых рук высосали. Он слонялся, пытаясь выгнать вопли отца из головы, пока громкое тиканье настенных часов не заглушило остальные звуки.

Он повернулся и понял, что услышал не часы, а щелканье большого крутящегося колеса. Колесо было разделено на сектора черного, белого и красного цвета – как в казино.

«Это не настоящее. Такого не может быть, – он смотрел на кружение колеса и вдруг заметил написанные золотом имя Нив на черных секциях, а Ромера – на белых. Его имя было на красных участках. – Рулетка».

Он охнул, а колесо замедлялось, щелкало, задевая стрелку. Щелк. Щелк. Щелк.

Тик. Тик. Тик.

Отсчет до конца. Спираль.

Сегодня этот день. Когда кончится последовательность.

Время растягивалось между каждым щелчком, играя с его разумом. На кого укажет стрелка. На его имя? На Ромера? Или…

«Нет…» – он растерялся на миг. Стрелка собиралась выбрать Нив, но он схватился за нее и потянул, чтобы указатель упал на него.

Центр колеса открылся, там оказалось дуло пистолета. Он щелкнул, заряжаясь, и голова Дилана отлетела, пуля попала в его череп. Она прошла сквозь, вылетела из его головы, расплескивая кровь на стену за ним.

Он должен был угадать это. Но он не потерял сознание, а стоял, и невообразимая боль пронзала голову.

А потом он вдруг перестал все ощущать.

Он развернулся и посмотрел на алые брызги на стене, дрожащая рука коснулась раны в голове.

Он посмотрел на ладонь, потер пальцы. От крови на коже сильнее выделялись отпечатки пальцев. Его глаза расширились, когда он заметил ту зловещую спираль Фибоначчи в контурах на кончиках своих пальцев.

Он расхохотался.

«Я сошел с ума», – он повернулся к колесу, которое заставил выбрать. Его смех оборвался, он заметил, как выцветают имена Нив и Ромера. При этом колесо начало стареть, словно висело веками.

И тут – пока кровь текла по его лицу – он все понял.

Он прошел в ванную, посмотрел в зеркало. Сияние в глазах угасало, с ним пропадала и боль раны, и теплое ощущение крови, и оставалось хоть небольшое осознание существования.

Пустота.

Он открыл шкафчик с лекарствами и вытащил баночку прописанных таблеток со средней полки, тут он оставил запасные для экстренного случая. Он держал баночку, крутил ее в ладони, глядя, как обрушиваются друг на друга голубые таблетки. Его телефон завибрировал в кармане, но он не мог отвести взгляда. Он ощущал волну спокойствия. Он словно находился в идеальном равновесии. Ни печали. Ни радости.

Только маленький огонек надежды.

Он прошел на кухню, порылся среди шкафчиков, пока не нашел зажигалку. Это было его решение, и он не позволит Алексу или кому–то еще стать жертвой обвинений.

Он сорвал этикетку с таблеток, поднес к зажигалке и чиркнул шестеренкой. Полетели искры, огонек вспыхнул на зажигалке. Густой серый дым поднимался, пока яркий алый край поглощал этикетку.

Он бросил сжимающиеся останки в рукомойник, наполнил водой из крана и смотрел, как этикетка становится хлопьями пепла.

Он схватил из шкафа стакан, налил в него воду из крана, высыпал туда все таблетки и выпил это.

Он опустил стакан на стойку, глядя в пустоту, а потом пошел в спальню, сжимая пустую баночку в руке.

Он уже ощущал себя вяло. Пот проступал на коже. Ему было жарко и холодно одновременно. Сердце билось быстрее. Легкие не могли толком набрать воздух. И он ощутил вдруг…

Сожаление.

Его дыхание становилось все слабее, и он понимал, что время пришло, что обратного пути нет.

Что он уже не проснется.

Он представил, как будет выглядеть Нив, услышав новости, как отреагирует Ромер, когда узнает.

«Они не поймут», – его глаза блестели, он полез в ящик тумбочки у кровати холодными пальцами. Он вырвал страницу блокнота, схватил ручку, но она зависла над страницей в его дрожащей руке.

Слишком поздно. Не было времени сказать все.

Сказать правильно.

«Ро, ты – брат, какого у меня не было.

Нив, прости, ты меня не встретила».

Ручка выскользнула из его руки и упала на пол. Он свернул записку и оставил на тумбочке, а сверху на нее поставил пустую баночку.

Он хотел лечь, но ноги подвели его, и он соскользнул с края. Он съехал на пол, погрузился в себя, вялые руки лежали по бокам. Капли пота выступали на коже, стекали по его лицу. Сердце билось все слабее. Медленнее. Пальцы ног стали мерзнуть, и он вспомнил о теплых носках, что Нив подарила ему на Рождество. Сильная боль вспыхнула в нем.

«Я не хочу этого, – слезы скатывались с его нижних ресниц, текли к горлу. – Я не…».

Его голова прислонилась к кровати, и волна онемения утащила его в бесконечную бездну. 

Улицы как–то казались другими. Достаточно похожими, чтобы он понимал, где находится, но казалось, что прошел век. Здания, деревья, фонари и даже машины немного отличались от тех, что он знал. Было странно присутствовать в пространстве, но ощущать себя вне времени.

Дилан прошел в изящные врата кладбища, что остались черными и с того раза, как он их видел, и проник в глубину поля, направляясь к могиле матери.

Дорожка, по которой он шел, была четкой, но странной. В одних местах она была ярко озарена с острыми краями теней, а в других была среди мглы тяжелого тумана. Мир перед ним был многоликим, как одеяло, сотканное из разных реальностей.

Мир без логики.

Он пошел по влажной траве, глядя на надгробие матери. Но краем глаза он заметил знакомое лицо и остановился.

– Нив? – он повернулся к ней.

Нив. Целый нос, щеки и красные глаза. Ее кожа была бледной, она была осунувшейся, и хрупкое тело было укутано в черный.

– Нив, – снова позвал Дилан, но она не слышала его. И он проследил за ее взглядом на надгробие с его именем. И тут он понял правду, а Нив упала на колени и расплакалась. – Эй, – Дилан опустился рядом с ней и прижал ладонь к ее спине. – Все хорошо, – он гладил ее, ощущал кости ее спины. – Малыш, это был мой выбор, – прошептал он, но Нив плакала, словно его там не было.

Он нахмурился, протянул руку, чтобы убрать волосы Нив за ухо. Но он словно гладил статую, его ладонь скользнула по шелковистым прядям, но двигать их он не мог. Он мог ее касаться. Ощущать. Но не мог влиять на нее. Потому что был тут не на самом деле.

Его сердце рвалось пополам, он тихо выдохнул. Он поднял руку к горячей щеке Нив, смотрел, как выражение ее лица меняется, словно все ее тело вздрогнуло.