– Приму это как комплимент, – пошутил Дилан.

– О, конечно. Они такие милые.

– А Ромер? – спросил Дилан, вскинув брови. – Кем он был бы?

– Просто клоуном, – подмигнула она.

– О–о–о! – Дилан вскинул кулак, и Лиз стукнулась о него своим. А потом скривилась, и укол тревоги расколол грудь Дилана пополам.

Она медленно опустила руку на грудь, которая когда–то была пышной, но тогда у нее еще были на голове волосы, а на костях – мясо.

Тогда каждая улыбка не была для нее усилием.

– Итак, – ее голос спас его от мыслей. – У тебя есть планы на завтра?

Дилан прошел в свою квартиру и запер дверь на засов. Он бросил ключи на стойку и направился в личный кабинет или комнату Жнеца, как он ее называл. Маленькая комнатка была в дальнем конце квартиры, несомненно, изначально она использовалась как чулан. Тихое убежище, где он провел восемь месяцев, анализируя сны.

Он вошел и приблизился к дальней стене, где была сложная сеть фактов, догадок и выдумок на карте.

На этой стене он вел хронику снов, отмечал все детали, что могли показаться ценными. Он искал символизм. Он анализировал сны с точки зрения выдающихся теорий. Он пытался соединить сны с событиями, что следовали за ними, надеясь раскрыть, как сон может быть перед тем, как это случится.

Но пока что его анализ только усилил его страх. Потому что, несмотря на значение или связь сна, слишком многие из них исполнились, и это уже не казалось совпадением.

Девять за последние восемь месяцев, если точнее. Казалось, это происходило все чаще.

Вот бы авария как–то подала ему подсказки…

Он разглядывал стену, пока не нашел описание кошмара с Лайонс–Гейт. Он отцепил листок и сел за стол, схватил дневник и начал записывать все, что помнил о случившемся сегодня.

Он сравнил записки и понял, что авария и его сон были почти одинаковыми. Разница была лишь в том, что сегодня он был на яхте с Ро, а во сне стоял в пробке на мосту, когда врезался вертолет.

Он поднялся и вернул анализ на стену, а потом отошел и окинул всю картину взглядом.

Если его отец был прав, и разум старался найти во всем закономерность, то рано или поздно такая придет и от его стены… догадка, что поможет расшифровать его состояние, приведет его на шаг ближе к тому, кем он притворяется.

Или поможет доказать невиновность, если копы решат арестовать его за подозрения в преступлении.

Он смотрел на массив информации перед собой, пытался объяснить Лайонс–Гейт одной из выдающихся теорий о снах.

Сны – бессмысленные картинки, созданные мозгом. Они – результат вспышек нервов, несущие визуальные, слышимые и тактильные ощущения.

«Нет. Сегодня все было не случайно».

Сны – результат преобразования мозгом информации, полученной за день, во что–то значимое.

«Применимо, когда сниться то, что уже происходило».

Сон – то, как разум реагирует на желания, не принимаемые обществом.

«Ага. Я хотел бы разбиться в вертолете».

Сны – то, как подсознание передает мозгу важную информацию.

«Но какую информацию? Как мое подсознание может знать что–то раньше меня?».

Дилан снова оказался в тупике, провел пальцами по густым волосам и выдохнул. Кроме кошмаров о Жнеце – мужчине, сдвинутом на убийстве его жуткими способами – остальные сны ничем не были связаны.

Это не имело значения. Почему он не понимал? Что мешало ему пойти по верному пути?

Шли секунды, разум начал блуждать. Но не из–за исполнившихся снова. Вместо этого он думал о кошмарах со Жнецом – обо всех ужасных смертях, что он терпел, пока не просыпался. Как тот сон, например, когда Жнец отрезал ему конечности бензопилой.

От воспоминания о кошмаре нервы запылали. Он сжался, проклиная фантомную боль, что принесли без предупреждения воспоминания.

«Соматизация, – вспомнил он слова Алекса, направляясь к пустой стене у двери, – выражение психологического расстройства через физические симптомы».

Симптомы, которые, как учил его Алекс, можно подавить психологическими уловками.

Он прижал ладони к стене и смотрел на чистую поверхность перед собой. Он сосредоточился изо всех сил, представляя маленький домик посреди пустоши, деревянный коттедж, окруженный красным огнем, облака черного дыма поднимались над ним. И он представил, что он – этот дом, огонь – его боль. Он представил, как огонь уменьшается, испаряется в пустоте. И, словно увядая в разуме, боль в теле утихала.

Когда его концентрация сбивалась, боль мстительно возвращалась, но он повторял процесс, желая огням подчиниться. Желая, чтобы боль слушалась его.

«Ассоциация, – объяснял Алекс. – Боль уменьшается визуальной ассоциацией».

И огонь нервов постепенно угасал. Он выдохнул с облегчением и прижался лбом к стене. В этот раз было не так плохо, как он ожидал.

Глубоко вдохнув, он протер лоб ладонью, а потом вытащил из кармана прописанные таблетки. Он держал баночку у окна, катал ее между большим и указательным пальцем. Он смотрел на маленькие голубые таблетки, они падали друг на друга, а потом он лег на протертом диване.

Он задумался, нужно ли принимать их, возвращаться в существование без боли, но и без души, а потом убрал баночку в карман. 

Земля была холоднее зябкого воздуха. Она была твердой, грубой и покрытой толстым слоем сажи. Каменные стены окружали его и были покрыты пеплом, их едва озарял теплый трепещущий свет за его спиной.

Дилан приподнялся на руках и заметил кровь на земле под ним. Его кровь. Он ощущал трещины в костях.

Его тело пробудилось от боли, он пытался встать на четвереньки, заметил кого–то в дальней части комнаты. Незнакомец в темной одежде расхаживал с сигаретой в руке. Мужчина с лицом, скрытым за толстой вуалью дыма в форме…

Противогаза…

Сердце Дилана сжалось. Он видел этот противогаз раньше. Он все это уже видел!

Незнакомец в маске продолжал кружить, медленно приближаясь. Но настоящая паника пронзила Дилана, когда он заметил, что через брешь в заколоченном проходе в дальнем конце комнаты смотрит мальчик. Мальчик с рыжими волосами и зелеными глазами. Его шестилетняя версия.

При виде него Дилан понял, что произойдет.

– Зачем? – спросил он у мужчины, не сводя взгляда со своей детской версии. Жнец остановился перед собой, и Дилан услышал «Почему нет?» и ощутил на спине сильный жар.

Дикое пламя охватило его, потрескивая и оглушая его.

– НЕ СМОТРИ! – закричал он в агонии, желая пощадить младшую версию себя от травмы на всю жизнь. – НЕ СМОТРИ! – он протянул руку, кожа покрылась волдырями. – НЕ СМОТРИ–И–И!

Сердце Дилана сжалось камнем, он смотрел на потолок кабинета. Кожа горела. Нервы пылали. Он не мог двигаться. Он даже не мог раскрыть рот и закричать. Казалось, нить между телом и разумом разорвали.

«Сонный паралич», – подумал он, пот стекал каплями по его лицу.

Дрожа от боли, он посмотрел на белый потолок. Он представил маленький горящий домик, пытался снять перегрузку эмоций, но мысль о кошмаре сбивала концентрацию. Он пытался ослабить боль, но противогаз Жнеца вспыхивал перед глазами.

Ужас раздавил его, усиливая боль. Из горла вырвалось слабое кряхтение, спину ужалило так, что глаза наполнили слезы. Он не мог отогнать чувство, что в тенях прячется что–то жуткое.

За дверью.

В стенах.

Ему казалось, что кто–то вот–вот войдет в комнату и начнет резать его серпом.

«Это нормально, – убеждал он себя. – Это нормально для сонного паралича. Это в голове. Никого здесь нет».

Как только он смог пошевелиться, он перекатился на бок и встал на ноги. Он побежал в ванную, отдернул штору душа и включил холодную воду. Перед тем, как упасть на колени, он заметил в зеркале янтарное сияние его глаз.