Она назвала себя. Молодой человек горячо поблагодарил ее за ее внимание. После этого он вышел, а старая дама обратилась к Лоре.

— Дайте я вам помогу, моя милочка.

— Будьте так добры, — сказала Лора. — Я никак не могу застегнуть этот ремень.

В несколько секунд наш поезд был готов, и мы все радостно поспешили в вагоны.

Так как до нашей станции оставалось только несколько миль, то кондуктор позволил Лоре взять меня в свой вагон. Она постелила накидку на скамейку против себя, и я сел на нее, с удовольствием глядя в окно на прелестные зеленые луга, залитые июньским солнцем, мимо которых быстро летел поезд. Как хорошо было в этом вагоне! Хуже всего для зверя — это быть запертым в темноте и не видеть куда едешь!

Старая дама села подле Лоры; она тоже смотрела в окно.

— Что может быть прекраснее хорошего июньского дня? — сказала она.

— Да, да!… — отвечала Лора. — Грустно встречать осень и холодную зиму!

— Нет, милочка, не говорите этого, — возразила дама. — Осень и зима готовят нас к новой весне.

— Да, это так… — сказала Лора. — Вы, верно, очень любите зверей, — заметила она, немного погодя, с некоторым смущением, видя, что старушка наклонилась ко мне и погладила мои обрезанные уши.

— Очень люблю, моя милочка, — отвечала она Лоре. — У меня дома четыре лошади, две коровы, ручная белка, три собаки и кошка.

— Какая вы счастливая! — заметила Лора.

— О, конечно!… Да, я еще забыла мою однорогую жабу, Дисю, которую я достала в Калифорнии. Она живет в теплице и благоденствует. Когда я прихожу, она протягивает свою рогатую головку, чтобы я ее почесала.

— Я совсем не понимаю, как можно быть злым с животными, — сказала Лора.

— И я тоже не понимаю, дитя мое. Я всегда смотрела с глубоким огорчением на всякую жестокость к зверю. Помню, еще маленькой девочкой, когда я, бывало, гуляла по улицам Бостона, я вся тряслась, если видела, что извозчики или ломовые бьют и истязают своих лошадей, нагруженных слишком большими тяжестями. Я была такая маленькая, что боялась заступиться за бедных животных и, придя домой, только горько плакала на коленях матери, спрашивая ее, неужели ничем нельзя помочь горю. Моя мать в слепой любви ко мне старалась утешить меня и развлечь, причем всем было приказано оберегать меня от каких бы то ни было грустных зрелищ. Но страдания невинных зверей не прекращались от того, что я их не видела, и когда я выросла, я поняла свое малодушие, я стала говорить всем знакомым, что мир полон стенаний страждущей немой твари и что этому не будет конца, если мы не будем бороться с этим злом. По моим настояниям основалось несколько обществ покровительства животным. Они сделали и делают много добра не только зверям, но и человеку. Я уверена, что говоря жестокому человеку: «Нельзя переутомлять, истязать, мучить и убивать зверей, нельзя оставлять их голодными», мы приближаем его к царствию небесному. В писании сказано: «Что посеешь, то и пожнешь!» Семена несправедливости и злобы дадут нездоровые всходы. Тот, кто бьет лошадь, сам в эти минуты в тысячу раз больше зверь, нежели его невинная жертва. Если бы люди только поняли эту истину, что всякое злое дело падает на голову того, кто его делает… Однако, дитя мое, я заговорилась. Вот и станция ваша. Прощайте, дай Бог вам сохранить на всю жизнь ваше доброе личико и кроткое сердце! Я надеюсь, что мы еще когда-нибудь встретимся.

Она пожала руку Лоры и погладила меня на прощанье. Через минуту мы уже стояли на платформе, а она улыбалась нам в окно.

— Здравствуй, девочка! — приветствовала Лору толстая женщина средних лет с оживленным и румяным лицом. — Как я рада тебя видеть! Это и есть твой Джой? Ну, добро пожаловать, «Красавец Джой»! Я приготовила для тебя вкусную кость. А вот и дядя Джон.

К нам подошел высокий красивый мужчина, маленькая ручка Лоры исчезла в его объемистой ладони.

— Рад тебя видеть, Лора, — сказал он. — Как поживаешь, Джой? Я много слышал о тебе.

Я был очень польщен их вниманием; кроме того, я не помнил себя от радости, что выскочил из вагона, и неугомонно прыгал около ног Лориных родных.

Мы пошли во двор станции, где в тени больших деревьев стояла повозка, заложенная двумя сильными вороными лошадьми. Они навострили уши и весело зафыркали, увидев подходившего к ним хозяина. Я сейчас же заметил, что они любят его. Господин Вуд взял их под уздцы.

— Ну, смирно, смирно, Клив и Песер! — сказал он.

Когда госпожа Вуд, Лора и я поместились в повозке, хозяин вскочил в нее и взял вожжи в руки. Вороные быстро покатили нас по дороге. Я сидел рядом с господином Вудом и с наслаждением вдыхал свежий душистый деревенский воздух. Я был так рад, что попал в деревню! Какие прогулки я собирался совершать по зеленым полям и лугам! Хотелось бы найти товарища; я не знал, есть ли собака у господина Вуда, но Лора, конечно, скоро разузнает, какие на ферме есть животные.

От станции до дома было немного более мили. Дорога шла между разбросанными домиками вдоль засеянных полей. Лора рассказывала дяде и тетке про своих домашних и спрашивала про своего двоюродного брата Гарри, который, как оказалось, еще не приезжал из школы на летние каникулы. Я не говорил еще, что Гарри был пасынок Лориного дяди, женившегося на вдове, так что он не был кровным родным Морисов, хотя они и называли его двоюродным братом.

Я обрадовался, узнав, что Гарри скоро ждут домой. Ведь я хорошо помнил, как он спас меня. Без него я бы никогда не узнал моей дорогой Лоры и всей семьи Морисов.

Мы доехали до поворота дороги, откуда она шла слегка в гору.

Длинная аллея между двойным рядом высоких деревьев шла к одноэтажному красному кирпичному дому, окаймленному балконом. Перед домом расстилалась большая лужайка, а направо от аллеи стояли хозяйственные постройки. Они были тоже все выкрашены в красный цвет и защищены от зимних метелей густой древесной изгородью.

Усадьба Вудов показалась мне прекрасным местом. Лора не была здесь несколько лет, а потому с любопытством оглядывала все вокруг себя.

— Добро пожаловать! — воскликнула госпожа Вуд, когда я соскочил на землю. — Пойдем, Джой, я познакомлю тебя с кошечкой.

— Тетя Гэтти, отчего вашу усадьбу называют Лощинной фермой, а не фермой Вуд?

— Она так названа из-за хорошенькой лощины за выгоном. Помнишь ее? А вот и котик идет к нам.

Навстречу нам, по большой передней шла серая кошка. У нее была очень красиво разрисованная мордочка; она помахивала пушистым хвостом и мурлыкала в знак приветствия хозяйке. Но, увидав меня, она нахмурилась, взъерошилась, распушила хвост и стала шипеть на меня с самым сердитым видом.

— Бедный Лоло, — сказала госпожа Вуд, подходя к кошке, — у нас была презлая собака, которая ее напугала, вот она и на добрую собаку ощетинилась. Не бойся Лоло, Джой добрый, он не тронет тебя.

Я постарался выразить кошке свое расположение, но она не поддавалась. Прошло несколько недель, прежде чем она привыкла ко мне и допустила меня до своей дружбы. Она была еще молода; первое знакомство с нашим братом оказалось плохим для нее, так что нельзя было удивляться ее неохоте к новому собачьему знакомству.

Из передней несколько дверей вело в комнаты. Одна из них была столовая, куда семья отправилась пить чай и ужинать, между тем, как я улегся на ковре в передней. Я видел обеденный стол, уставленный сиявшей посудой и разными вкусными вещами. Молоденькая девушка, француженка Адель, то и дело вносила в столовую кофе, яичницу, горячие пирожки. Когда семья поужинала, госпожа Вуд угостила и меня таким вкусным ужином, какого я давно не ел.