Чем больше размышлял капитан над создавшейся запутанной ситуацией, тем безнадежней и беспросветнее она ему рисовалась. И ещё эта хвороба! Его опять начинало знобить. Перед глазами поплыли оранжевые круги, во рту пересохло, мышцы стали дряблыми, непослушными. Дьявольщина! Не хватало совсем расклеиться и свалиться здесь, в Форт-Шермане. Как же ему не пришло в голову принять аспирин в магазине, когда он пил кока-колу! Исель нащупал в кармане бутылочку с лекарством, вытащил её, высыпал на ладонь три таблетки и разом проглотил их. Теперь к сухости во рту прибавилась препротивнейшая горечь. Ничего, скоро автобус остановится у кинотеатра “Империал-палас”, а оттуда — рукой подать до виллы полковника Шаттука, где можно будет промочить горло. И всё-таки, кто его тянул за язык — обещать Абби, что он приедет на этот юбилей! Правда, и сейчас не поздно вернуться в гостиницу. Но неловко. Дал слово…

— Форрестол-стрит. Следующая остановка ваша, капитан, — объявил водитель.

— Спасибо! — Прьето поднялся с места и направился к выходу.

Вилла начальника диверсионно-десантной школы сияла огнями.

— Добрый вечер! Позвольте ваши перчатки и фуражку, сэр. — У распахнутых настежь массивных дубовых дверей вновь прибывших встречал статный, гибкий мулат в ладно сидевшем черном смокинге. — Проходите, пожалуйста, сэр!

В холле собралось уже человек тридцать. В большинстве — американские офицеры чином не ниже майора. Было там и несколько штатских, державшихся независимо, но особняком Мужчины, как водится, облюбовали угол возле импровизированного бара, где хлопотал неутомимый Юджин.

Прьето поискал глазами Абигейл, но девушки нигде не было. Не было и полковника Шаттука, задержавшегося, по всей вероятности, на приеме, устроенном в честь выпускников школы “рейнджеров”. Однако в поведении гостей не ощущалось ни принужденности, ни скованности. Словно бы собравшиеся давным-давно привыкли к подобному положению вещей в этом огромном несуразном доме и не ждали ничего иного.

Исель подошел к бару:

— Хэлло, Юджин! Двойной скотч.

— О! Это вы, сэр! Скотч, как всегда, чистый и безо льда?

— Верно, — Прьето подмигнул бармену и, прихватив бокал и пригоршню соленых орешков, стал продираться сквозь толпу к открытому окну. Офицеры-янки (многие уже были навеселе) удивленно, хоть и без особой неприязни, посматривали на голубоглазого панамца, затесавшегося в их ряды.

— Капитан! Слава богу, я нашла вас, — раздался за его спиной голос Абби. Нимало не смущаясь тем, что на них устремлены взоры слегка шокированных местных светских львиц и их поклонников, она взяла Иселя под руку. — Я страшно рада, что вы не обманули меня и пришли. Надеюсь, вы не оставите меня на произвол наших пошляков-солдафонов и цеэрушников. Как они мне надоели!

Исель поймал себя на том, что вот он, не дрогнув, будто так и надо, будто не было той страшной ночи, не было отупляющей боли, идёт бок о бок с чужой, ненужнойему взбалмошной девчонкой, слушает её болтовню, чувствует, как дрожит её рука. Он покраснел от досады и злости на самого себя, на то, что у него недостало твердости отказаться от этого бредового визита.

Появились полковник Шаттук и его супруга. Зал пришел в движение. Со всех сторон сыпались поздравления. Хозяин чуть слышно распорядился, чтобы подали шампанское. Абигейл взяла два бокала и протянула один Иселю:

— Я благодарна вам за этот вечер и хочу выпить за ваше счастье, Исель! Храни вас бог! Умоляю: только не уходите!

— Хорошо, Абби. Я останусь.

— Давайте ещё выпьем шампанского. Ладно? И пойдем в другой зал, где накрыты столы. Что тебе нужно, Гленн? — Абигейл резко обернулась к мулату, исполнявшему обязанности мажордома, который, почтительно склонившись, шепнул что-то девушке на ухо. Она недовольно передернула плечами, нахмурилась: — Ступай, я сама скажу папе. — И к Иселю: — Извините меня, я мигом — передам отцу, что его вызывают, и вернусь.

Исель видел, как величаво и гордо шла Абби, рассекая поток гостей, и вдруг позавидовал её молодости: эта девочка радовалась жизни и ещё не знала горечи потерь…

— Баста! Вот и я! Пошли. — Абби улыбнулась капитану доверчиво, обезоруживающе.

— А куда же делся отец?

— В саду. У него что-то экстренное. Разумеется, важное. Он не сказал, в чём дело. Любит свои делишки окружать таинственностью. И сейчас пошел шушукаться с итальянцами…

— С итальянцами? Откуда же им взяться в Форт-Шермане?

— Дьявол их знает! Из Италии, должно быть.

Всю ночь слегка штормило. А под утро ветер стих, и волны улеглись.

Прьето поднялся в капитанскую рубку, попросил у штурвального бинокль и принялся вглядываться в предрассветную мглу.

С потушенными огнями яхта напоминала покинутый командой корабль-призрак. Сразу же по выходе из порта “Эстреллита”, бесцельно покружив по заливу, легла в дрейф, и что там на ней происходило, понять было невозможно. Ни Эйб, ни его гости не подавали признаков жизни и — совершенно очевидно — не помышляли о рыбалке. Судя по всему, они не думали и о том, чтобы уйти из территориальных панамских вод, то есть за пределы досягаемости береговой охраны. Чудно!

Капитан Прьето не торопился выполнять приказ начальника Хе-дос о захвате подозрительных итальянцев, выжидая, не появится ли возле “Эстреллиты” хоть какая-нибудь лодчонка или шлюпка, что, по крайней мере, могло бы объяснить пребывание яхты на рейде. Но время шло, светало, и, как сообщили с борта другого сторожевика, где на связи с Иселем сидел майор Ансельмо Бенавидес (этот катер патрулировал побережье), ничего, ровным счетом ничего им обнаружить не удалось… Что ж, тогда пора действовать! Прьето отдал команду приготовиться и, сбавив обороты, неслышно подойти к яхте. С ним были шесть парней-пограничников, отличившихся в вылазках против контрабандистов. На палубе Исель ещё раз строго-настрого наказал: “Не стрелять! Ножи в ход не пускать! Брать живыми! А сейчас приготовьте абордажный трап. Как только приблизимся к корме яхты на достаточное расстояние, сразу опускайте его. Я беру на себя того, кто должен стоять на вахте у руля. Вы четверо спуститесь в каюты, а вы двое — в носовой кубрик”.

Командир сторожевой лодки с ювелирной точностью подвел катер к молчавшей “Эстреллите” и остановил машину. Когда был переброшен мостик, Прьето первым сбежал по нему на яхту. Впереди у штурвала маячила плечистая фигура вахтенного. Несмотря на моросящий дождик, он стоял, вцепившись в рулевое колесо, в одних джинсах, длинные вьющиеся волосы на манер повязок у средневековых корсаров стягивал черный платок. Исель бесшумно подкрался ближе и вздрогнул от неожиданности: до его слуха долетел богатырский, с присвистом, храп. Вахтенный спал и был мертвецки пьян. Связать его по рукам и ногам, заткнуть рот и уложить под брезентом не отняло много времени. В носовом кубрике никого не оказалось, а в кают-компании взорам контрразведчика и пограничников предстала отвратительная картина вакханалии. На столе — опорожненные бутылки из-под рома и джина. В вазе с фруктами — гора окурков. На скамейке одиноко лежал отстегнутый протез Эйбрахама…

— Что делать? — спросил капрал-пограничник огорченного Иселя.

— Женщин заприте в кубрике. Пусть проспятся. Да прикройте чем-нибудь. Этих — в наручники и вместе с парнем, который лежит на палубе, отправьте с майором Бенавидесом в Колон. Только хоть плавки на них наденьте. Чем же они так накачались, что не могут в чувство прийти? — Контрразведчик нагнулся, приподнял за волосы негра (глаза закатились, из уголка рта тягуче стекала слюна), тряхнул с силой (тот захрипел, но не шелохнулся) и брезгливо выпустил голову из рук.

— Капитан, вот это у них было в камбузе, — пограничник поставил на стол никелированную миску, в которых медики кипятят инструменты. В ней позвякивали шприцы и иголки. — А в банке из-под кофе они хранили само зелье. — Парень протянул банку с ослепительно белым порошком. — Здесь грамм двести как минимум…