— Ну а если как на исповеди, ты и в самом деле ни о чем не жалеешь, Счастливчик? — Жак Леспер-Медок возлежал, словно римский патриций, на полосатом пушистом пледе и смотрел на Фрэнка остренько, вприщур.

Жак — друг Фрэнсиса О'Тула. Или, во всяком случае, старинный приятель. И всё же в его вопросе сквозило торжество. Торжество человека, который раньше отчаянно комплексовал, завидовал успеху и везучести своего коллеги и соотечественника-канадца, чьё журналистское имя было куда громче, чем у Леспер-Медока. Теперь Жак оказался несколькими ступенями выше на общественной лестнице, чем бедняга Счастливчик.

— Сожалею ли, что всё так получилось? Знаешь, люди ведь никогда не бывают настолько счастливы или несчастны, насколько это представляется им самим… — Фрэнк отозвался на вопрос Жака первым пришедшим на ум афоризмом. Высказывания, заимствованные у мудрецов прошлого, тем и хороши, что позволяют отмахнуться от собеседника, не ответив по существу.

— Паскаля цитируешь? — проявила образованность Люси. — Её безмятежно-глупое, красивое лицо, полускрытое широкими полями сомбреро, не выражало ничего. Ни единой мысли. Даже чужой. Люси и Глория в цветных бикини загорали подле своих мужей.

— Это не Паскаль, а Ларошфуко. Французский философ-острослов XVII века и, насколько мне известно, — усмехнулся Фрэнк, — дальний предок твоего супруга…

— Предок Жака? — изумилась Люси.

— Ну, как же, — заторопился Леспер-Медок, — право, что за память у тебя! Сколько можно рассказывать о тайной и трагической любви Франсуа де Ларошфуко к опальной герцогине де Шеврез!

— Господи! К тебе-то их роман какое имеет отношение? — продолжала неподдельно недоумевать Люси. О'Тул понял, что она впервые слышит фантастическую историю происхождения рода Леспер-Медоков. Генеалогическое древо коротышки Жака конечно же не имело герцогских ветвей и, скорей всего, было гладким, как телеграфный столб.

— Да что это мы, друзья, занялись моей скромной персоной?! Пошли лучше купаться, — засуетился Жак.

— Пошли. — Первой поднялась Глория и, оглянувшись на Фрэнка, посоветовала: — А ты лучше полежи. Пожарься на солнце. Ты же после гриппа, родной.

Никаким гриппом О'Тул не болел. Но его жена прекрасно знала, что с памятной октябрьской ночи прошлого года он не мог преодолеть в себе острую неприязнь к рекам. Будь то чилийская Мапочо или аргентинская Парана. Глория знала от него в подробностях, что произошло 11 октября 1973 года в Сантьяго Тогда на набережной он ждал резидента ЦРУ в Чили Дика Маккензи. И как только Фрэнку не пришло в голову, что это была ловушка? Поздний час. Тусклый свет редких фонарей. Безлюдье. Облокотившись о парапет, он курил, вновь и вновь повторяя про себя телеграмму, полученную от Гло из Панама-сити: “Долетела благополучно. Жду. Целую. Твоя Глория”. Боли Фрэнк не почувствовал. Почти мгновенно — после удара ножом в спину — он потерял сознание. Почувствовал только — и навсегда запомнил — горький запах табака шершавой ладони, плотно зажавшей ему рот. (“Удар был бы смертелен, если бы, на ваше счастье, лезвие не прошло буквально в миллиметре от аорты”, — говорил позже доктор.) “Труп” О'Тула сбросили в реку. Фрэнк, придя в себя, превозмогая боль, собрал остатки сил, всю свою волю и вынырнул на поверхность — в едкий туман, клубившийся над стремниной…

С реки донесся веселый смех Глории. Она шлепала ладонями по воде — брызги летели Жаку в лицо. А тот хохотал и закрывался рукой. Люси, стоя на берегу, рассеянно отжимала намокшие темно-каштановые волосы и улыбалась чему-то своему.

Примерно в миле вверх по течению показалась стройная яхта, видимо только что отошедшая от причала. Она дополняла собой мирный, идиллический пейзаж Эль-Тигре — “аргентинской Венеции”. Тем неожиданнее прозвучал громовой взрыв, разломивший надвое яхту и взметнувший в небо обломки. Место катастрофы окутал густой черный дым.

Фрэнсис О'Тул, как был в одних плавках, прихватив лишь бумажник с корреспондентским удостоверением, бросился по берегу к речному порту. Туда отовсюду сбегались люди. Послышался вой полицейской сирены. В порту собралось уже полным-полно зевак. Продираясь сквозь разгоряченную гудевшую толпу, О'Тул столкнулся нос к носу с Брайаном Клуни, корреспондентом агентства Рейтер в Буэнос-Айресе.

— Что случилось, Брайан? Чья это яхта?

– “Оливия” принадлежит комиссару полиции… Принадлежала, — поправился Клуни. — Вместе с комиссаром на яхте находилась его любовница. Сведения, старик, достоверные — из портового офиса.

— Кто же их так? “Монтонерос”, что ли?

— Возможно. Или кто другой из ультралевых. Ну, извини, Фрэнк, пойду одеваться: надо отправить телеграмму в Лондон — сенсация!

О'Тул тоже спешил дать материал, хотя, конечно, что за газета “Буэнос-Айрес дейли”! Он вернулся к незатейливому биваку, где остались Глория и их канадские приятели. Леспер-Медок беззаботно раскладывал вместе с Люси наполеоновский пасьянс.

— Что произошло, Фрэнк? — с тревогой спросила Глория. — Несчастный случай? Или опять вылазка правых?

— На этот раз — леваков. Убит комиссар Виньяр…

Жак присвистнул, не отрываясь от карт.

— А тебе детали совсем неинтересны, Жак? — полюбопытствовал О'Тул.

— Отчего же. Очень интересны. Вот ты и расскажешь по дороге в город. А я послушаю и накропаю потом статейку. Мы ведь с тобой не конкуренты.

Да, теперь уж какой конкурент Фрэнсис О'Тул представителю большой прессы Жаку Леспер-Медоку! Фрэнк перехватил понимающий взгляд своей жены.

В Байресе, как именуют аргентинскую столицу её коренные жители, Фрэнк чувствовал себя не в своей тарелке. Среди репортеров выходящей на английском языке захудалой, с мизерным тиражом газетёнки он оставался белой вороной. А всего год назад, в семьдесят третьем, представлял в Сантьяго-де-Чили крупнейшие канадские и американские издания. Путь, который привел известного, опытного журналиста в “Буэнос-Айрес дейли”, начался для него с гостиной оттавского дома Леспер-Медоков, где он встретился и завязал знакомство с Джеймсом Драйвудом — одним из директоров компании “Интернейшнл Телефон энд Телеграф”, как позже выяснилось, личностью беспредельно влиятельной.

У О'Тула с Драйвудом была и вторая встреча. Также в Оттаве. В ресторане “Риверсайд стейк-хаус”. На следующий день после вечеринки у хлебосольного Жака.

Джеймс Драйвуд неожиданно предложил О'Тулу написать книгу о “происках красных” в Чили для издательства “Люис и сын”. У всемогущего янки были обширные связи в самых различных сферах канадского бизнеса. В том числе и книжного. Соблазнительное предложение, сулившее кроме всего прочего солидный гонорар, было принято Фрэнком без колебаний.

Так О'Тул впервые узнал о мифическом плане “Зет”; прибыв в Чили, пошел по следам этого “коммунистического заговора”, а вышел на реально существовавший план “Кентавр”, инспирированный Центральным разведывательным управлением Соединенных Штатов. Открытие едва не стоило Фрэнсису жизни.