Скотт вынужден был признать, что пейзаж впечатляющий. Округ Ориндж в эти дни был так сильно застроен, что порой трудно было вспомнить, что когда-то этот район выглядел именно так. Они миновали выветренные валуны, испещренные дырами и похожие на швейцарский сыр, пропыхтели через рощу морозостойких дубов с зелеными листья, хотя окружающие травы были мертвыми и коричневыми. Через несколько мгновений после выезда из депо не осталось никаких признаков цивилизации, и хотя Скотт никогда не бывал здесь раньше, он был рад, что эта территория находилась под охраной. Это было здорово.
Щелк-клацк…щелк-клацк…щелк-клацк…
Хотя шум самого поезда был довольно раздражающим.
Машинист дернул за шнур, а когда поезд свернул за поворот, раздался еще один анемичный свист.
Винсент усмехнулся ему.
— Разве это не здорово, папа?
Скотт обнял сына за плечи и улыбнулся.
— Это точно.
Они проехали через узкий овраг. С обеих сторон росла высокая, сухая и бледная трава. С металлическим визгом тормозов поезд начал замедлять ход. Сначала Скотт подумал, что впереди на рельсах есть что-то блокирующее поезд, возможно животное, но когда паровоз уменьшил скорость, он увидел, что машинист замедлился, чтобы дать им возможность взглянуть на макет города, который был построен на небольшом участке искусственных холмов. Это был шахтерский городок Дикого Запада, с домами размером с обувную коробку. В центре одного из холмов располагался сам рудник, у входа в тоннель стоял шахтерский мини-вагон доверху заваленный золотой рудой, рельсы петляли вниз по склону холма к пробирному отделению у подножия. Вдоль главной улицы города располагались несколько салунов, кузница, отель, бакалейный магазин, несколько зданий неопределенного назначения, а в конце улицы — церковь с белыми шпилями. Между, по бокам и на вершине других холмов располагались различные ранчо.
Кто-то вложил много труда в создание этой маленькой общины. Скотт понял, почему поезд остановился именно здесь — все было сделано невероятно детализировано.
Но этот миниатюрный городок ему не нравился.
Они остановились перед крошечным двухэтажным борделем. Грубо раскрашенная вывеска над верандой гласила: «КИСКИН ДОМ».[3]
— А что такое кискин дом? — спросил Винсент. — Это что-то вроде ветеринарной клиники?
Скотт кивнул.
— Да, — солгал он.
В последнем вагоне другой папа использовал свой мобильный телефон, чтобы делать снимки. Скотт был рад, что Винсент не попросил его сфотографировать город, потому что последнее, что ему хотелось сделать, это сохранить изображение этого места, чтобы они могли изучить его на досуге. Что-то в нем заставляло Скотта чувствовать себя неловко, и ему хотелось, чтобы поезд двигался дальше.
Его внимание привлекла череда обветшалых коттеджей и навесов на грязной дороге за борделем.
И, возможно, лицо, выглядывающее из окна одной из миниатюрных лачуг?
Оно исчезло прежде, чем Скотт уверился, что видел его, но ощущение осталось, и все, что он мог сделать, это не закричать машинисту, чтобы тот стронул поезд и убирался отсюда. Теперь ему было не просто тревожно, а страшно, и он быстро осмотрел окна других зданий, ища признаки движения. Он ничего не увидел, но это не означало, что там никого не было.
Скотт обернулся, чтобы посмотреть на реакцию другого отца в заднем вагоне, но тот, похоже, не заметил ничего необычного.
С механическим рывком поезд снова тронулся.
Щелк-клацк…щелк-клацк…
Этот звук не только раздражал Скотта, но, более того, начинал нервировать. В этом не было абсолютно никакого смысла, но всем своим нутром он ощущал глубокое отвращение, которое заставляло его чувствовать себя более, чем слегка обеспокоенным. Скотт пожалел, что не уехал из парка вместе с другими родителями и взял Винсента с собой на поезд.
Они проследовали мимо мертвого дерева с потрепанной петлей, свисавшей с одной из верхних ветвей.
— Папа! — взволнованно сказал Винсент. — Смотри! Туннель!
И действительно, рельсы впереди исчезали в выгнутой дугой черной дыре на склоне холма.
Скотта охватило нечто вроде паники. Он не хотел въезжать в этот туннель. Он уже собирался окликнуть машиниста и попросить его остановиться или вернуться назад, но тут они оказались внутри, погруженные в темноту.
Щелк-клацк…щелк-клацк…
В неосвещенной шахте стук металлических колес по рельсам стал еще громче, а ритм приобрел неприятную синкопу,[4] которая напомнила Скотту работающее оборудование скотобойни, с которым он однажды столкнулся, когда посетил перерабатывающий завод, где работал его отец.
— Так долго! — сказал Винсент. — Даже конца не видно!
Воздух был теплым и душным; Скотту было трудно дышать. Он крепко держался за руку Винсента, боясь, что потеряет сына если не сделает этого. Страх был иррациональным, но от этого не менее реальным, и Скотт был весьма благодарен, когда он заметил просветление в конце туннеля.
Однако это был не выезд, и никаких признаков дневного света не было. Лишь дешевая диорама находилась в центре туннеля: пыльные желтоватые лампочки освещали примитивную сцену, в которой трехфутовые[5] манекены лесорубов были на какой-то вечеринке в лесу, деревья которого представляли собой ветки, прикрепленные к полу. Поезд снова замедлил ход, затем остановился, чтобы они могли все рассмотреть. При более внимательном изучении это выглядело как сцена из мюзикла «Семь невест для семи братьев»,[6] потому что здесь тоже были женщины.
Только…
Только с женщинами что-то было не так. У одной была невероятно толстая нога, как будто она страдала слоновой болезнью. Другая, изображенная танцующей с бородатым лесорубом, сбрила половину головы и носила выражение разнузданного безумия. Еще у одной были две крошечные кукольные ручки и только один глаз. Все манекены, мужчины и женщины, стояли неподвижно, в фиксированных позициях без каких-либо движений.
Кроме одной.
Скотт вздрогнул и еще крепче сжал руку Винсента, увидев белокурую женщину в синем шифоновом платье, выглядывающую из-за одного из деревьев и широко улыбающуюся ему, ее брови двигались вверх и вниз.
С рывком, поезд начал двигаться снова. За диорамой Скотт впервые заметил зеркальную стену. Он предположил, что это было задумано, чтобы лес выглядел больше. Поезд был виден в зеркале над деревьями, и когда он посмотрел на свое собственное отражение, то удивился тому, насколько испуганным он выглядел.
Мгновение спустя они выехали из туннеля, и Скотт обернулся посмотреть на отца и его сына в другом вагоне. Оба казались несколько подавленными, хотя Винсент все еще был воодушевлен и полон энтузиазма. Весело болтая, он высунул голову из вагона, чтобы видеть, куда ведет дорога. Казалось, что все увиденное его не пугало, он не подозревал, насколько действительно странными были эти вещи, и Скотт был этому рад.
В этом месте после туннеля было так много кустов, что невозможно было определить, в каком направлении они двигаются. Он вспомнил карту парка, и на ней петля поезда не выглядела такой уж большой. Они уже должны были быть на обратном пути, если только карта не была нарисована неправильно.
— Смотри! — сказал Винсент, указывая пальцем.
«Зоопарк», — гласил маленький, нарисованный от руки знак рядом с рельсами, и сразу же после него они увидели первого из серии «животные», деревянного оленя, сделанного из козлов для пилки дров и нескольких отшлифованных кусков дерева. За ним последовала скульптура из металлических труб, похожая на жирафа, и лев в виде каркаса из проволочной сетки.
Всего было шестнадцать или семнадцать «животных», но последнее было единственным, что обеспокоило Скотта.
Это была собака, сделанная из мяса.
Собака была в натуральную величину. Он не знал как, но различные куски и виды мяса были слеплены и скреплены вместе, сформировав удивительное подобие немецкой овчарки. Нос из куриной грудки с вырезанной мясистой частью в форме ноздрей был соединен с мордой изваянной из гамбургера. Бараньи отбивные и свиные вырезки были каким-то образом прикреплены к хот-догам и стейкам, формируя поразительно реалистичное тело.
Как это было сделано? Задумался Скотт. И когда? Должно быть, сегодня, возможно, в течение этого часа, потому что мясо выглядело свежим. Если бы оно находилось на солнце в течение более продолжительного времени, то начало бы уже портиться. Так близко они могли бы почувствовать запах начинающегося гниения.
Кто же это сделал?
Этот вопрос волновал его больше всего. Потому что если кто-то и бродил по глухим уголкам парка, делая модели собак из мяса, Скотт не хотел с ним встречаться.
Он решил спросить машиниста. Мужчина постоянно останавливался в разных местах, так что явно должен быть кем-то вроде гида. Возможно, у него найдутся некоторые ответы.
— Прошу прощения! — громко сказал Скотт.
Машинист не обернулся. Наверное, он ничего не слышал из-за шума мотора и стука колес по рельсам.
Щелк-клацк…щелк-клацк…
Скотт попробовал снова, на этот раз прокричав.
— Прошу прощения! Сэр?
Мужчина продолжал смотреть вперед, но в ответ явно покачал головой.
— Я только хотел…
Еще одно, более твердое покачивание головой.
— Не думаю, что ему можно разговаривать во время движения, — сообщил Винсент. — Я думаю, это такое правило поезда.
Скотт погладил сына по голове и кивнул, хотя знал, что это не так. Однако у него не было другого объяснения, а те, которые приходили в голову, были неудовлетворительными.
Щелк-клацк…щелк-клацк…
Он приходил в ужас от этого звука.
Он оглянулся, чтобы посмотреть, как держатся остальные пассажиры.
Другого папы и его сына уже не было в последнем вагоне.
Его сердце, казалось, пропустило удар. Где же они? Они не могли сойти, потому что поезд не останавливался с тех пор, как он в последний раз взглянул на них. Они лежали на полу? Может быть, они по какой-то причине спрыгнули с поезда? Он двигался не очень быстро, так что, вероятно, это было бы легко сделать, хотя он не видел и не слышал ничего такого.