— В гараже есть еще.

Себастьян кивает, и я спрыгиваю вниз, после чего, отдышавшись секунду, не спеша иду в гараж и возвращаюсь обратно к лодке. Если бы я внял маминому совету, то вот она — идеальная возможность поговорить о границах и о том, что он знает обо мне то, чего не знает больше никто. И что между нами ничего не будет.

Скоро, говорю я себе. Скоро я ему все скажу. Наверное.

Нам удается вытащить еще одно переднее сиденье вместе со скамейкой. Сейчас на улице точно больше пятнадцати градусов — рекордно много для этого времени года — и к моменту, как расправились с покрытием, мы оба вспотели.

— Не пойми меня неправильно, — говорит Себастьян, — но почему твой отец заставил тебя этим заниматься, когда мог бы… не знаю… — виновато опустив голову, он смотрит в сторону моего дома, — нанять кого-нибудь?

Я тоже смотрю на дом. Наш район, пожалуй, самый красивый в этой части Прово. У домов длинные извилистые подъездные дорожки. Рулонные газоны. У каждого есть цокольный этаж, а у многих и пристройки над гаражом. Это правда, мои родители хорошо зарабатывают, но они не транжиры.

— Мама сэкономит везде, где только сможет. И рассуждает она примерно так: она уже позволила папе купить лодку, так что нанимать кого-то для ухода за ней — это слишком.

— В точности, как моя мама, — говорит Себастьян, посильней ухватившись за все никак не желающий поддаваться кусок покрытия и потянув его на себя. Наконец раздается треск. — Я про сэкономить, — уточняет Себастьян. — Ее девиз — «Доешь до корки, заноси до дырки, есть — в дело пусти, нет — пропусти».

— Ой, только, пожалуйста, при маме моей так не говори. Она обязательно сделает себе футболку с этой надписью.

Или наклейку на бампер.

Оторвав наконец кусок покрытия, Себастьян встает и отбрасывает его на брезент. Тот громко приземляется, подняв столб пыли. Тыльной стороной ладони Себастьян вытирает лоб.

Преступно не любоваться таким зрелищем, но я все же заставляю себя оторвать взгляд от его торса.

Посмотрев по сторонам, Себастьян оценивает размеры разрушений.

— И все же. Старая или нет, но лодка отличная.

— Это да, — я встаю, а потом спрыгиваю на дорожку. Родители еще не вернулись, и пригласить его в дом кажется страшно заманчивой идеей. — Хочешь чего-нибудь выпить?

— Еще как.

Себастьян идет за мной через гараж в дом. Войдя на кухню и открыв холодильник, я радуюсь прохладному воздуху, пока осматриваю запасы.

Папа сейчас в больнице, а мама с Хейли поехали по магазинам. Это замечательно, но заставляет меня осознавать особенно остро, что мы с Себастьяном тут одни.

— У нас есть лимонад, Кола, диетическая Кола, витаминная вода, кокосовая вода…

— Кокосовая вода?

— Ее любит мама после тренировки. Лично мне кажется, что на вкус она как солнцезащитный крем.

Себастьян подходит и встает позади меня, чтобы тоже заглянуть в холодильник, и мне сразу становится трудно дышать.

— Странно, что они не кладут тюбик в упаковку этой воды в качестве бонуса, — когда он смеется, я чувствую, как его грудная клетка вибрирует.

Я не в порядке. Совсем.

Себастьян покашливает.

— Мне витаминную воду.

Достав две бутылки, я одну протягиваю ему, а свою прикладываю к лицу, когда он отворачивается.

— Твой отец врач? — оглядевшись по сторонам, спрашивает Себастьян. Я наблюдаю, как он отвинчивает крышку и, поднеся бутылку к губам, жадно пьет. Мое сердце бьется в такт каждому глотку…

…раз,

…два,

…три.

…и я уверен, что не смогу снова начать дышать, до тех пор пока не вдохнет он.

— Ага. В долине Юты, — я поворачиваюсь лицом к холодильнику и надеюсь, что мой голос не кажется хриплым. — Хочешь что-нибудь поесть?

Себастьян подходит ко мне.

— С удовольствием. Не возражаешь, если я помою руки?

— Да, хорошая идея.

Стоя бок о бок у раковины, мы намыливаем и ополаскиваем руки. А когда я тянусь за полотенцем, наши локти и бедра сталкиваются. Это всего лишь бедро, но за долю секунды мое воображение рисует бедренные кости и то, что находится между ними. Сказать, что я извращенец, — это сильно преуменьшить.

Сообразив, что стою сейчас у раковины и думаю о бедрах Себастьяна, я вручаю ему полотенце и снова иду к холодильнику.

— Сэндвичи подойдут?

— Да, спасибо.

Достаю мясную нарезку, сыр и все остальное, что может пригодиться, хватаю тарелки и выуживаю ножи из посудомоечной машины. Себастьян уже сидит на барном стуле. Толкаю в его сторону упаковку хлеба.

— Как продвигаются дела? — вскрыв полиэтиленовый пакет, он раскладывает хлеб по тарелкам.

— Дела?

Себастьян смеется и наклоняется ко мне.

— Ну, знаешь, твоя книга. Для Семинара, в котором ты участвуешь. Помнишь?

— Книга, точно, — упаковка нарезки не вскрыта, поэтому она требует немного моего внимания, а значит, у меня есть секунд десять на отсрочку ответа. — Отлично.

Себастьян удивленно приподнимает брови.

— Отлично?

В последнее время я писал только о тебе, но мне стоит продолжать помалкивать. Неловкость между нами нам совсем не нужна.

— Ну да, — пожав плечами, отвечаю я, под тяжестью его внимания не имея сил придумать что-то большее. — Я чувствую себя довольно уверенно.

Себастьян отрывает себе лист салата и аккуратно кладет на хлеб.

— Ты дашь мне прочитать?

— Да, конечно, — вру я.

— Сейчас?

Мой ответ звучит чересчур резко:

— Нет. Не сейчас, потом.

— На следующей неделе можешь зайти ко мне после школы, и мы вместе поработаем над написанным.

Глоток воды во рту внезапно превращается в камень.

— Правда?

— Конечно. Как насчет пятницы?

Это значит, у меня есть почти неделя на правки.

— Хорошо.

— Принеси мне первые главы, — глаза Себастьяна сверкают.

В моем распоряжении чуть больше пяти дней, чтобы отредактировать написанное. Как минимум изменить имена. Может быть, переделать ее из дневника в роман.

Господи, дай мне сил.

Какое-то время мы молча едим, передавая друг другу пакет чипсов, после чего открываем две безкофеиновых Колы — какой скандал! Затем Себастьян встает и подходит к холодильнику посмотреть прикрепленные там фотографии.

— Классное фото, — наклонившись, чтобы получше рассмотреть, говорит он. — Где это? Здание просто безумное.

Фотография была сделана после окончания десятого класса. На ней изображен я на фоне огромной церкви необычной архитектуры.

— Это Барселона, Собор Святого Семейства.

С вытаращенными глазами Себастьян поворачивается ко мне.

— Ты был в Барселоне?

— У папы там проходила крупная конференция, и он взял нас с собой. Было круто, — встав у Себастьяна за спиной, я протягиваю руку через его плечо и показываю на фотографию. — С каждой стороны он разный. Я стою у фасада страстей Христовых. А в этих башнях, — показываю на каменные конусы, вздымающиеся к облакам, — есть лифт на самый верх.

— У тебя здесь такое выражение лица, — смеется Себастьян, — будто ты знаешь нечто, о чем не догадывается тот, кто тебя фотографирует.

Я стою так близко, что вижу веснушки на одной стороне его носа и как ресницы почти касаются щек, когда Себастьян моргает. Меня так и тянет рассказать ему, что во время поездки я встречался с парнем, приехавшим на конференцию с родителями. Его звали Дакс, и он был вторым парнем, с которым я целовался. Мы слиняли с ужина, где была куча врачей со своими семьями, и целовались до ноющих губ.

Так что да, я знаю кое-что, о чем не догадывался тот, кто меня снимал. Маме с папой я рассказал про Дакса несколько месяцев спустя.

Мне хочется признать, что Себастьян прав, лишь бы увидеть его реакцию.

— Я боюсь высоты, — произношу я вместо этого. — Поэтому чуть не брякнулся в обморок, когда родители объявили, что у них есть билеты наверх.

Вздернув подбородок, Себастьян смотрит на меня.

— И ты пошел?